Последнее предложение (СИ)
— Денис!
И тотчас возле соседнего подъезда метнулась гибкая тень, окунулась на мгновение в бледный свет, и перед Романом мелькнуло искаженное страхом тонкое женское лицо — мелькнуло и тотчас исчезло, и тень пропала так же стремительно и беззвучно, как до того пропал со скамейки мальчишка. Ему показалось, что… да нет, показалось. Уж ее-то тут быть никак не могло.
— Денис! — снова закричал Роман зачем-то, хотя знал, что никто не отзовется.
Где-то стукнула оконная створка, раздалось собачье гавканье, и все стихло, остался лишь призрачный шелест деревьев и далекий шум машин. Дениса не было. Возможно, его не было никогда. Но мертвец, скорчившийся на асфальте, был. Как и все мертвецы до него.
Я знаю только одно — в последнее время там, где ты появляешься, кто-то умирает.
«Но он сам ко мне подошел! — с испуганной злостью закричал кто-то у него в голове. — Я даже не звал его — он подошел ко мне сам! Сам! При чем здесь я?!»
Роман решительно удушил истеричный голосок и тускло взглянул на человека, замерзшего насмерть посреди теплой задумчивой ночи. Пробормотал негромко:
— Извини, мужик.
Отвернулся и ушел неверной походкой, не оглянувшись ни разу.
* * *Он вызвал «скорую» из телефона-автомата через квартал и некоторое время стоял на другой стороне улицы возле ларька, пристально разглядывая редких прохожих, останавливавшихся, чтобы поглазеть на витринку и что-нибудь прикупить. Потом дошел до остановки и тут же повернул в сторону, сам не зная, куда идет. Роман знал только одно — домой он сегодня не вернется ни за что на свете. Было жутко оставаться среди четырех стен наедине с происшедшим и со своими мыслями. Но, с другой стороны, что если, пока он бродит по городу, с ним еще кто-нибудь заговорит… или он просто увидит какого-нибудь человека — кого угодно — ларечницу, водителя маршрутки или автобуса, молодежную компанию, любого случайного прохожего? Просто посмотрит на него, а спустя секунду обнаружит рядом с этим человеком улыбающееся мальчишеское лицо? И потом мальчишка опять исчезнет, отпустив уже мертвую руку. Не сейчас, не сегодня, так завтра, и этим человеком может быть кто угодно. Им может стать Толька Чернов, коллеги-водители, Сенька из конторы, алкаш-Желудь, Рита… Он не может пойти к Наташке, потому что этим человеком может оказаться и она. Хотя, возможно, в следующий раз Денис возьмет за руку именно его. И ведь однажды он уже брал его за руку. Но ничего не произошло, он жив, его не сбила машина, он не замерз насмерть. Что вообще происходит?! При чем здесь он, Роман? И кто были эти люди — мужчина в зеленой куртке, женщина, умершая в трамвае, человек, попросивший у него огоньку и спустя несколько минут превратившийся в ледяную статую? Ничто не происходит просто так, это железное правило. У всего есть объяснение, у всего есть предпосылки и у всего есть последствия, становящиеся предпосылками чего-то другого. Может, если он узнает, кто были эти люди, он сможет что-нибудь понять?
Между прочим, как ни крути, налицо было только одно убийство. Прочее — неизвестно что. Несчастный случай на дороге. Женщина в трамвае — ладно, допустим, чем-то отравилась, либо ее отравили… хотя выглядело, как будто она… ладно, черт с ним, отравили… лавандовая пена… при чем тут пена? А этот мужик… это ж вообще никак нельзя назвать — ни убийство, ни несчастный случай. Замерзнуть в десять градусов тепла можно, если тебя окатят жидким азотом… но ведь ничего подобного не было, не так ли? Полтергейст, что ли? Да замечательно, а скоро ему начнут мерещиться бегающие плотоядные деревья и летающие тарелки! Мальчишки уже мерещатся — мальчишки, которые слишком быстро взрослеют.
В голове у Савицкого образовалась такая болезненная каша, что он с трудом сдержался, чтобы не взвыть. Закурив, он попытался взять себя в руки и пошел по улице, стараясь изображать человека, который попросту решил прогуляться перед сном. На следующем перекрестке Роман свернул направо и вдруг обнаружил, что находится на окраине одной из центральный городских площадей, оживленной несмотря на позднее время. Тротуар был залит светом фонарей, всюду сияли ларьки, павильончики и витрины. Некоторое время Роман шел спокойно, но вскоре обнаружил, что пристально вглядывается в каждого встречного и постоянно озирается, ища светловолосую мальчишескую фигурку. Чертыхнувшись, он свернул в проулок и направился к мостику. На мостике хихикала многочисленная молодежная компания. Развернувшись, он почти бегом прошел мимо Николаевской часовни и оказался в березово-липовом скверике, где почти все скамейки были заняты обнимающимися парочками. Роман повернул направо, перебежал через рельсы и вскоре перестал соображать, куда идет. Город раскачивался перед его глазами, а потом и он, и время превратились в сплошное цветное, сверкающее огнями и грохочущее музыкой месиво, которое подхватило Савицкого и понесло куда-то, и там был вкус коньяка и женский смех, чьи-то игривые руки, целый ассортимент запахов духов и табака, и снова вкус коньяка, а потом, кажется, была водка, и танцы, рядом кого-то били, но совершенно определенно не его, и он тоже не бил, потому что в этот момент кто-то женского рода с хорошей фигурой целовал его в шею и с придыханием шептал в ухо: «Поехали к тебе», — и снова кто-то смеялся и рассказывал страшно потешную историю про то, как он разбил свою машину, и был уже другой шепот, бледно-голубой кафель, обнаженная женская грудь, тяжело колыхавшаяся под задранным к подмышкам свитерком, но главное, что совершенно нигде не было Дениса. Потом было что-то еще — совершенно уже неразборчивое и незапоминающееся, а после туман рассеялся, и Роман увидел себя в каком-то полупустом темном баре с низким потолком, под которым слоился густой сигаретный дым. Как-то очень уж темно было в баре, и Савицкий, болезненно поморщившись, провел ладонью перед глазами, нашарил солнечные очки и поднял их на лоб. Он сидел один за узким прямоугольным столиком, сервированным до отказа набитой окурками пепельницей, на треть полной бутылкой коньяка, двумя стаканами, в одном из которых плавал окурок, и тарелкой с апельсиновыми корками. В затылке мягко постукивало, левая сторона шеи ныла, будто ее кто-то долго, вдумчиво жевал. Роман поспешно проверил карманы куртки — сотовый на месте, количество денег изрядно уменьшилось, но все же их было достаточно. Он потер щеку и обнаружил на ладони разводы от помады. Криво усмехнулся, плеснул коньяк в один из стаканов и выпил его. Самочувствие от этого не улучшилось, но душевное состояние теперь было намного лучше, чем до погружения в цветной хаос, и острые клювики тыкавшихся в мозг вопросов значительно притупились. Роман окинул бар быстрым взглядом — нет, не видать мальчишки — потом уткнулся глазами в часы на запястье. Ба-а, всего-то два часа ночи! Да только вопрос, какого числа? Он снова вытащил телефон и прищурился на дисплей — нет, никто не звонил.
За его спиной кто-то проследовал к стойке неверной походкой и что-то пробормотал — очевидно, заказ. Роман повернул голову в ту сторону, без особого интереса глядя на стоящего спиной человека, и в этот момент он повернулся и, уставившись на него, развел руками, чуть не уронив наполненный стакан. Покачнувшись, двинулся было в сторону, на свое место, потом описал полукруг и плюхнулся на стул напротив Романа, со стуком поставив стакан на столешницу и уткнувшись в нее локтями.
— Ба-а! — протянул Роман, сразу же на четверть протрезвев. — Какая неожиданная встреча под луной!
— Да уж, — зловеще ответил Нечаев, мотнул головой и подозрительно заглянул в свой стакан, словно ожидал обнаружить там вместо водки притаившегося злоумышленника. Краем сознания Роман удивился тому, что Валерий был пьян не меньше, чем он сам, а ведь Нечаев не выглядел человеком, который сию минуту что-то отмечал, как и не выглядел человеком, лихо напивающимся по любому поводу. Светлые волосы Нечаева были взъерошены, в подглазьях залегли синеватые тени, а на широком лице расползлась такая мрачная решимость, что Роман протрезвел еще на одну восьмую. Он подумал, что Нечаев вряд ли подсел к нему, чтобы расспросить о здоровье и потолковать о жизненных сложностях, поэтому налил себе еще коньяка и отпил половину под злым взглядом ярко-голубых глаз.