Изгнание

Вдруг она испуганно замолчала. Дверь в комнату начала медленно открываться, и Николь поняла, что, наверное, кто-то уже давно стоял в темноте и слышал все, что она говорила. Не зная, что ей делать, она поступила, как самый настоящий «храбрец» – нырнула с Мирандой под одеяло. Но прежде, чем делать это, она заметила, что из открытого проема двери на нее внимательно смотрит мужчина с тонкими чертами лица и темными, горящими глазами.
* * *
Проснулась она от холодного солнечного света и пронзительного свиста. Выглянув из-под одеяла, Николь обнаружила, что Эммет, находившаяся в комнате, уже успела позаботиться о ребенке.
– Поздравляю, госпожа Арабелла, вы очень хорошо спали. Ночью вернулся ваш отец. Неужели вы не слышали шум? – спросила она, оглянувшись через плечо.
Так вот что за «привидение» смотрело на нее в ранний утренний час. Николь вздрогнула:
– Нет, я ничего не слышала. Проснулась среди ночи, покормила Миранду, потом снова уснула и спала до сих пор.
– Миранду? Вы так назвали девочку?
– Да, мы с Майклом вчера так решили.
Эммет приложила палец к губам:
– Не произносите это имя. Сэр Дензил запретил упоминать его. Потому что, говорят, король со своим войском захватил Йорк, и теперь вся страна оказалась втянутой в гражданскую войну.
– Сейчас 1642 год? – спросила Николь, вспомнив, что в 1992 году страна отмечала трехсотпятидесятилетие начала гражданской войны.
– Конечно. Мне бы очень хотелось, чтобы вы постарались взять себя в руки.
– Мне кажется, что я отлично с этим справляюсь, – грубовато ответила актриса, – никто больше не собирается закатывать истерик.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, и не собираюсь вас больше слушать, – служанка ответила ей почти сердито, чем снова напомнила Николь всю нелепость ее положения.
В самом деле, какое дело людям, целому народу, которого кучка знати втянула в кровавую войну, где брат готов убить брата, до глупой и непонятной болтовни женщины, чей разум помутился при рождении ребенка?
– О, Господи! – простонала Николь, и Эммет посмотрела на нее с беспокойством.
– Вы себя хорошо чувствуете? Сэр Дензил собирался зайти проведать вас.
– В самом деле? Тогда я встаю.
– Но это невозможно. После родов женщина должна лежать, по крайней мере, две недели.
– Ничего не могу поделать. И потом, я прекрасно могу посидеть в кресле возле камина. Так что давай, помоги мне встать с кровати и принеси горячей воды. Я собираюсь искупаться.
Если бы она только знала, каких усилий потребует это занятие, подумала потом Николь, она бы вполне ограничилась тем, что сказала, что хочет просто вымыться. Но, приняв решение, она твердо решила не отступать и довести дело до конца. С видом преувеличенного недовольства две служанки внесли в спальню огромное деревянное корыто, потом появилось множество слуг, каждый из которых нес ведро, и они довольно быстро наполнили корыто водой. И только когда Николь вступила в теплую приятную воду, она поняла, что ее собираются мыть не мылом, а растирать маслами. Однако она настояла на том, чтобы Арабеллу тщательно вымыли, а потом сама вымыла голову так чисто, как только смогла.
Позже, когда она сушила волосы у огня, Эммет сказала:
– Что происходит? Никогда не думала, госпожа Арабелла, что вы такая аккуратная.
– Это один из моих новых принципов. Увидишь, их будет еще очень много.
– О, госпожа! – воскликнула Эммет с неподдельной радостью.
Платье, которое ей принесли, во всех отношениях просто восхитило ее. Ей всегда нравилось играть в старинных костюмах, а теперь это был не костюм, а настоящее платье, сшитое в семнадцатом веке. Несомненно, Арабелла похудела после родов, и тесемки, поддерживающие юбку, пришлось затянуть потуже, а длинный закрытый лиф с кружевами у шеи и пышные рукава были явно велики.
Для Николь было странно чувствовать за спиной тяжесть длинных вьющихся волос. И вообще, это было ужасно – готовить чужое тело к встрече с отцом, который, как полагала Николь, был зол и недоволен тем, что сотворила его дочь. И когда она услышала стук тяжелых ботинок, доносящийся с лестницы, и увидела их обладателя в свете дня, поняла, почему голос Эммет начинал слегка дрожать, когда она произносила вслух имя сэра Дензила Локсли.
Отец Арабеллы был высок и строен, его можно было назвать даже худым, но бледное лицо с выступающими скулами, которое Николь мельком увидела ночью, при дневном свете не было таким пугающим. И все же внешность этого человека с горящими глазами и впалыми щеками можно было назвать отталкивающей, и Николь, удивившись, как у него может быть такая красивая дочь, невольно отшатнулась, когда он вошел в комнату и сел напротив нее.
– Значит, ты родила, – сказал он, внимательно осматривая ее фигуру.
«Мерзкий старый баран», – подумала Николь, а вслух произнесла:
– Да, как видите. Несколько дней назад у меня родилась дочь.
– С ней все в порядке?
– Да, она себя отлично чувствует, благодарю вас.
Он уставился на нее:
– А где твои манеры? Ты что, забыла, что мне надо говорить «сэр»?
– Так было раньше, но теперь, когда я стала матерью, я считаю, что в этом нет больше необходимости, – спокойно ответила Николь и увидела, как он побледнел.
«Господи, помоги мне», – подумала она, испытывая все возрастающее отвращение к этому человеку.
– Опомнись. Арабелла, – он не повысил голос, но его свистящий шепот был еще более устрашающим, – пока ты находишься в моем доме, я требую от тебя послушания. Надеюсь, ты понимаешь меня?
Николь захотелось в сердцах нагрубить ему, но она чувствовала опасность, исходящую от Дензила Локсли, и шестым чувством понимала, что этого делать не стоит. Для своей безопасности и для безопасности ребенка ей было бы лучше уступить, но она, посчитав это трусостью, решила пойти на компромисс.
– Я буду делать все, что вы захотите, пока я здесь, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– Просто в один прекрасный день я надеюсь покинуть это место.
К ее удивлению, сэр Дензил ответил:
– Это именно то, о чем я уже давно мечтаю.
Николь в изумлении уставилась на него: