Одна обещанная ночь (ЛП)

Не могу признать это. Меня бросили в чувственную крайность, тело отчаянно пытается справиться с приступами удовольствия. Это незнакомая территория. За гранью моего воображения. Как будто переживаю астральное путешествие.
Лодыжки прижаты к его спине, подталкивая его ближе, его руки путешествуют по моему телу, нежно поглаживая и массируя. Открываю глаза и смотрю на него, стоящего на коленях, прижимающего меня к себе, взгляд синих глаз прикован ко мне. Это взгляд отправляет меня с обрыва. Спина выгибается, в кулаках сжимаю простыни по обе стороны от себя. Хочу кричать.
- Отпусти себя, Ливи. – шепчет он в мою плоть. И я отпускаю.
Я прекращаю подавлять давление в легких, и оно вырывается наружу громкими выкриками его имени, бедра напрягаются у его лица, голова запрокидывается.
- О Господи, Боже, Боже! – задыхаюсь, пытаясь ясно думать. Это нехорошо. Ничто не может протолкнуться через шоковую стену, когда тело становится слабым, а голова пустой. Я потеряла контроль над всем. Над головой. Над телом. Над сердцем. Он забирает каждую часть меня. Я в его милости. И мне это нравится.
Я опускаюсь на кровать и ничего не могу поделать, когда он ложится рядом, за моей спиной, прижимая к своей твердой груди.
- Что насчет тебя?
- Сначала дам тебе восстановиться. Я смогу выдержать достаточно долго. Давай просто пообнимаемся.
- Оо, - шепчу, задаваясь вопросом, сколько продлится это «достаточно долго». – Ты хочешь пообниматься? – Никогда бы на свете не подумала, что простые объятия будут включены в мои двадцать четыре часа.
- Обниматься это мое с тобой, Оливия Тейлор. Я просто хочу держать тебя. Закрывай глаза и наслаждайся тишиной, – он аккуратно убирает копну моих волос медового оттенка, чтобы иметь доступ к моей спине, после чего начинает неспешно и чарующе осыпать мою кожу поцелуями. От этого мои глаза тяжелеют, меня охватывает удовольсиве от полученного внимания, от его тепла, окутывающего каждый дюйм моей спины, когда он дарит мне свое.
Я наконец понимаю, в каком одиночестве я жила.
Глава 8
Я просыпаюсь в кромешной темноте, обнаженная и абсолютно сбитая с толку. В течение нескольких секунд пытаюсь сориентироваться и, когда получается, я улыбаюсь. Чувствую спокойствие. Умиротворение. Я расслаблена и перенасыщена эмоциями, но, когда поворачиваюсь на бок, его рядом нет.
Я сажусь и пробегаюсь глазами по комнате. Может, стоит найти его? Или лучше остаться здесь и дождаться его возвращения? Что мне делать? Я успеваю сходить в ванную комнату и удостовериться, что оставила там все, как было, когда дверь открывается и появляется Миллер. На нем снова черные шорты, совершенство его полуобнаженного тела бросается в мои сонные глаза так, что мне приходится моргать просто для того, чтобы удостовериться в реальности происходящего. Он смотрит на меня, стоящую перед ним и нервничающую, закутавшуюся в простынь и, вероятно, с птичьим гнездом на голове.
- Ты в порядке? – спрашивает он, подходя ко мне. Его волосы выглядят восхитительно, темные пряди спутаны в полном беспорядке, тот самый локон идеально спадает на лоб.
- Да, - сильнее кутаюсь в простынь, думая, что, возможно, стоило бы одеться.
- Я ждал тебя, – он берет простынь и тянет из моей хватки до тех пор, пока оба края не оказываются в его руках. Он раскрывает ее, подставляя мое обнаженное тело взгляду сверкающих синих глаз. Его губы не улыбаются, в отличие от его глаз. Он шагает вперед и оборачивает края простыни вокруг своих плеч так, что мы оба оказываемся в хлопковом плену. – Как ты себя чувствуешь?
Я улыбаюсь:
- Хорошо, – даже намного больше, чем хорошо, только ему об этом не скажу. Я знаю, зачем я здесь, и это знание больно задевает совесть и мои моральные принципы каждый раз, когда я думаю об этом. Так что просто избавлюсь от подобных мыслей.
- Просто хорошо?
Пожимаю плечами. Чего он хочет? Эссе в тысячу слов о моем нынешнем состоянии головы и тела? Я, наверное, смогла бы написать десять тысяч слов.
- Действительно хорошо.
Его руки обвиваются вокруг моей задницы и сжимают ее:
- Есть хочешь?
- Только не устрицы, - с содроганием выпаливаю я.
Он освобождается из плена простыни и кутает в нее меня с невероятной заботой.
- Нет, не устрицы, - соглашается он, слегка покусывая мои губы. – Накормлю тебя чем-то еще. – Его рука находит мой затылок и разворачивает меня, выводя из кухни.
- Мне надо одеться, - говорю, не пытаясь его остановить, но желая, чтобы он узнал, что мне не слишком комфортно в одной только в простыне на голое тело.
- Нет, мы поедим, потом примем ванну.
- Вместе?
- Да, вместе, – он не обратил должного внимания на мой обеспокоенный тон. Я могу принять душ или ванну сама. Не хочу, чтобы он боготворил меня до такой степени.
Он приводит меня на кухню и сажает на стул за огромным обеденным столом, и я благодарна хлопковым богам за простынь, защищающую меня от холодного сиденья под попой.
- Который час? – спрашиваю, мысленно надеясь, что не провела за сном большую часть отведенных нам двадцати четырех часов.
- Одиннадцать часов, – он открывает зеркальные дверцы широкого двойного холодильника и начинает переставлять в сторону одни продукты и выставлять на столешницу рядом с собой другие. – Я выделил тебе два часа на сон, потом собирался разбудить. – Он ставит в сторону бутылку шампанского и поворачивается ко мне. – Ты проснулась как раз вовремя.
Я улыбаюсь, кутаясь в простынь, и думаю, насколько приятнее было бы проснуться от взгляда этих глаз на себе.
- Ты не возражаешь, если я оденусь? – спрашиваю я.
Он склоняет голову набок, немного щуря глаза:
- Тебе некомфортно в своем теле?
- Ага, - уверенно отвечаю, хотя никогда прежде не задавалась этим вопросом. Знаю, что я немного худая, Нан напоминает мне об этом каждый день, но правда, комфортно ли мне? То, как я прижимаю к себе простынь, говорит само за себя.
- Хорошо, - он поворачивается обратно к холодильнику. – Значит, решено, – появляется миска, доверху наполненная большой сочной клубникой, а потом он открывает шкафчик, в котором ровными рядами один за другим выстроены бокалы для шампанского. Миллер берет два и ставит передо мной, затем миску с клубникой – вся помыта и очищена, – после этого он в другом ящике берет охлаждающее ведерко и наполняет его льдом из автомата в холодильнике. Ведерко стоит передо мной, шампанское опущено в лед, а М. у плиты надевает прихватку. Я с восхищением смотрю на то, с какой легкостью он перемещается по кухне, каждое движение четкое и просчитанное, и каждое совершается с особой тщательностью. Все, чего он касается, не остается на одном месте надолго. М. двигает все или переставляет до тех пор, пока не оказывается счастлив и берется за что-то другое.
Прямо сейчас он идет ко мне с металлическим подносом в руках, на котором дымится прозрачная миска.
- Не передашь мне, пожалуйста, вон ту подставку?
Я смотрю в указанном им направлении и встаю так быстро, как позволяет простынь, беру подставку для металлического подноса и ставлю ее рядом с миской клубники, шампанским и бокалами.
- Вот, - говорю я, садясь обратно на свое место, и наблюдаю за тем, как он передвигает подставку на пару миллиметров вправо и, уже потом, ставит на нее поднос. Тяну шею и заглядываю в миску, где обнаруживаю расплавленный шоколад. – Выглядит изумительно.
Теперь он рядом со мной, двигает соседний стул и садится на него:
- На вкус тоже изумительно.
- Можно макнуть? – спрашиваю, готовясь погрузить туда палец.
- Свой пальчик?
- Да, - смотрю на него и нахожу темные вздернутые осуждающе брови.
- Слишком горячо, – он берет бутылку шампанского и начинает открывать его. – В любом случае, именно для этого у нас есть клубника.