Одна обещанная ночь (ЛП)
- Не думаю, что нам стоит разговаривать на личные темы, учитывая наше соглашение, Ливи, - он не смотрит на меня, предпочитая продолжать уделять все свое внимание моему мытью. Жалею, что не промолчала, потому что эти слова совсем не уменьшили мое и без того нелегкое положение; я просто чувствую себя еще более неловко. Я пытаюсь о нем больше узнать, но он прав. Жить мне от этого легче не станет, просто сделает ситуацию более комфортной, какой она и должна быть.
Он продолжает водить великолепными руками по моей коже, не говоря ни слова и даже не глядя на меня. После нашей интимной близости, теперь все сложно и неприятно. Как будто мы чужие. Ну, так и есть, только мужчина, стоящий передо мной на коленях, единственный на всем белом свете человек, с кем я разделила себя. Не свое прошлое или проблемы, а свое здравомыслящее тело и свою уязвимость. Он заставил меня поставить под сомнение мое отношение к жизни и к мужчинам. Он соблазнил меня ложным чувством безопасности, а теперь ведет себя так, как будто это работа, не удовольствие.
Я растеряна, хотя и не должна быть. Знала ведь, что это сделка, только его нежность и тот факт, что он абсолютно меня не трахал, возможно, дали мне ложную надежду на что-то большее, и это мерзко. Он, действительно, чужой и от этого непредсказуемый, угрюмый и пугающий.
Поток моих мыслей прерывается, когда его руки касаются моих плеч, то, как твердость его больших пальцев впивается в мою плоть, восхитительно. И сейчас он смотрит на меня, лицо по-прежнему бесстрастно, его волосы насквозь промокли и под тяжестью воды кажутся длиннее. Наклонив лицо, он целует меня осторожно, но сладко, прежде чем вернуться к мытью моего тела.
Что это было?
Нежность, как выражение симпатии? Заботливый жест? Природный инстинкт? Или просто дружеский поцелуй? Жар от слияния наших ртов говорит о другом, но только не его лицо. Мне нужно уйти. Не уверена, как, по моему мнению, должна была закончиться эта ночь, но мне следовало подумать лучше, и тогда, уверена, я бы отвергла его предложение. Это не должна быть я, мои чувства быстро переходят от страха к обиде.
Только я собралась озвучить свое намерение разорвать наше соглашение, как он начинает говорить:
- Скажи, как так вышло, что ты не была с мужчиной семь лет, - говорит он, убирая с моего лица мокрые пряди волос.
Я вздыхаю, опустив лицо, но он быстро возвращает его к себе:
- Я… - не знаю что говорить, - это просто…
- Продолжай, - мягко подталкивает меня к ответу.
Нахожу простой способ избежать вопроса, повторив его предыдущее заявление:
- Учитывая наше соглашение, я думала, мы не станем разговаривать на личные темы.
Его недовольство совпадает с моим. Он выглядит смущенным.
- Так же, как и я,– он хватает мою шею поверх мокрых волос и выводит меня из душа. - Прости меня.
Я все еще хмурюсь, когда он вытирает меня полотенцем, снова берет за шею и ведет из ванной комнаты к своей огромной кровати с кожаной обивкой. На ней повсюду изысканно разложены декоративные подушки из мятого бархата насыщенного красного и золотого цветов. Я не замечала их раньше, но знаю, что они не могли быть такими аккуратными, когда я встала, так что кровать перестилали. Не хочу опять мешать его педантичности, но Миллер, оставив меня, начинает брать подушки и аккуратно раскладывать их в изголовье кровати, после чего отбрасывает одеяло и кивает мне забираться.
Я подхожу настороженно и медленно забираюсь на огромную кровать, чувствуя себя принцессой на горошине. Уютно устроившись, смотрю, как он забирается рядом со мной и, прежде чем опустить голову, взбивает подушку, обнимает меня за талию, осторожно прижимая к себе. Инстинктивно ныряю в тепло его груди, понимая, что это неправильно. Знаю, что неправильно, особенно когда он берет мою руку и целует костяшки пальцев, потом кладет мою ладонь на свою грудь и накрывает своей рукой, начиная тихо поглаживать.
Тихо. Я слышу, как работает мой мозг, прокручивая нескончаемые полные надежды мысли. И думаю, что слышу его мысли тоже, только теперь есть невидимое напряжение, и это невидимое напряжение между нами гораздо сильнее того, что происходило ранее. Его сердце бьется прямо под моим ухом, и незнакомый плен моей руки в его приносит комфорт, но я никогда не смогу уснуть, даже если тело истощено и в голове пустота.
Миллер вдруг шевелится, и я отодвигаюсь от его груди и ловко устраиваюсь с краю.
- Оставайся здесь, - шепчет он, целуя в лоб, после чего слезает с кровати и надевает шорты. Он выходит из комнаты, и я, облокотившись на локти, смотрю, как дверь за ним тихо закрывается. Сейчас, должно быть, раннее утро. Что он делает? Отсутствие неуютной тишины должно заставить меня почувствовать себя лучше. Но нет. Я голая, с ноющими мышцами внизу, заботливо уложена в чужую кровать, но ничего не могу поделать, кроме как лечь обратно и смотреть в потолок в компании непрошенных мыслей. Миллер заставляет меня чувствовать себя удивительной и живой, а в следующую секунду нелепой обузой.
Не уверена, как долго здесь лежу, но когда слышу несколько ударов и определенно мягкие ругательства, не могу больше оставаться. Я сползаю с кровати, прихватив с собой простынь, и прохожу по спальне, осторожно ступая в коридор и направляясь к источнику шума. Грохот и ругательства становятся все громче и громче, пока я не оказываюсь в дверях кухни и не вижу Миллера, вытирающего зеркальные дверцы холодильника.
Что действительно должно шокировать меня – это рука Миллера, лихорадочно оттирающая тряпкой поверхность холодильника, но у меня перехватывает дыхание от мышц его спины, невероятно сильных, моя рука цепляется о дверной косяк в попытке удержать равновесие. Он не может быть настоящим. Он галлюцинация, сон или мираж. Я бы была в этом уверена, если бы не была так… оттрахана.
- Гребаный бардак! – шипит он, опуская руку в ведро с мыльной водой и вытаскивая тряпку. – О чем я думал? Блин! – Он ударяет тряпкой о дверцу холодильника, продолжая ругаться и лихорадочно тереть.
- Все хорошо? – спрашиваю тихо, улыбаясь про себя, как сумасшедшая. Миллер любит все такое идеальное же, как он.
Он оборачивается, удивленный, но хмурый:
- Почему ты не в постели? – тряпка со злостью брошена в ведро. – Ты должна отдыхать.
Прижимаю к себе простынь плотнее, как будто использую ее в качестве защитной завесы. Он в ярости, но в ярости на меня или на измазанное зеркало холодильника? Я начинаю пятиться, немного испугавшись.
- Блин! – он на месте сгорает от стыда, качая головой и взъерошивая свои темные волосы раздраженным взмахом руки. – Прости меня. – Он поднимает глаза, в которых видно настоящее сожаление. – Я не должен был так с тобой говорить. Моя ошибка.
- Да, твоя, - соглашаюсь я. – Я здесь не для того, чтобы ты на меня срывался.
- Это просто… - он смотрит на холодильник и зажмуривает глаза, как будто ему больно при виде беспорядка. Потом вздыхает и идет ко мне, протягивая руки вперед, молчаливо прося разрешения до меня дотронуться. Глупо это или нет, я киваю, и он заметно расслабляется. Не теряя времени, хватает меня и тянет к себе, зарываясь носом в мои влажные волосы. Тот уют, что он мне дарит, нельзя не заметить. Когда он сказал, что не сможет уснуть, он действительно имел в виду это. Он не взглянул на бардак, когда я упомянула, но ясно, что это крутилось в его голове, изводило его.
- Прости, - повторяет он, целуя мои волосы.
- Тебе не нравится грязь, – я не спрашиваю, потому что это и так ясно. Не даю ему шанса обидеть меня своим обманом.
- Я домовитый, - признается он, разворачивая меня и подталкивая обратно к спальне.
Все вокруг напоминает мне о роскошной обстановке.
- У тебя нет уборщицы? – спрашиваю, полагая, что бизнесмен, живущий в подобном месте, одевающийся так, как Миллер, и водящий дорогой автомобиль, по крайней мере, должен иметь домработницу.
- Нет, - я разворачиваю простынь и забираюсь в постель, пока он говорит. – Мне нравится делать все самому.