Холостяк

— Вы слишком любезны, — ответила Клотильда с некоторым смущением, которое, если и было притворным, не казалось от этого менее искренним.
Мадам Тьербах, которая не была такой актрисой, вместо ответа пробормотала лишь эти несколько слов:
— Неужели… Вы считаете… спасибо…
Альбер Гиттар испытывал неудовлетворение. Несмотря на все его усилия, он не обнаруживал в гостьях никаких признаков досады. Казалось, они совершенно не замечали того, что он особенным образом счастлив. Он чувствовал, что не вызывал никакой зависти, и это тем более его раздражало, потому что эта безразличность неожиданно делала всю встречу этих двух женщин и Винни совершенно бессмысленной. Ожидаемый триумф обернулся обменом комплиментов. И если что-то не оставляло его равнодушным, так это то, что Винни поладила с Клотильдой и Бригиттой. Произнеся еще несколько банальных фраз, он вдруг уступил потребности разоблачить себя.
— Да, — сказал он, тогда как никто не проявил ни малейшего любопытства, — я счастлив.
Он повернулся к Винни:
— И это благодаря вам, милый друг, жизнь для меня стоит того, чтобы ее прожить.
— Я прошу вас, — испустила мадам Альбермарль.
— Но конечно. И я с гордостью повторяю это перед своими друзьями. Нет ничего более смешного, чем жениться молодым. В этом случае от брака ожидаешь гораздо больше, чем он может дать. Питаешь себя иллюзиями, и вскоре приходит день, когда в семье наступает разлад. Я поздравляю себя с тем, что проявил терпение. Моему настоящему счастью не страшны никакие опасности. Доверие и мудрость служат ему опорой.
— Вы тысячу раз правы, милый друг, — сказала Клотильда. — Я восхищаюсь вами и если бы я не боялась бросить некоторую тень на своего мужа, я бы сказала, что думаю совершенно как вы. Нужно много пожить, многое пережить, чтобы научиться ценить отдельное существо. Когда молодые люди любят друг друга, они взаимно обманывают себя. Их взгляды устремлены в будущее. А когда будущее, то есть свет, возможности, стремление получить то, чем ты не обладаешь, примешивается к любви, то довольно редко случается, чтобы она от этого не ослабевала.
— А я совершенно не согласна с этим, — с резкостью сказала Бригитта. — Что составляет прелесть любви, когда она искренна и взаимна, это то, что она только крепче сплачивает влюбленных, чтобы ни происходило.
Слушая эти слова, Альбер Гиттар почувствовал себя, но лишь на короткое мгновение, полным радости. Ему показалось, что Бригитта, наконец, выдала себя. Она ревновала. К несчастью, по выражению лица этой женщины он понял, что сделал неправильный вывод. Ее лицо излучало такую пламенность, такую веру в любовь, что наш герой был вынужден признать, что здесь он был не причем.
— Я бы тоже согласилась с мадам, — продолжила Винни, поворачиваясь к Бригитте. — Идеальная любовь, это как та, которую испытывают двое молодых людей друг к другу… Но это любовь идеальная. На счастье, существуют и другие. К тому же, любовь — это то, что испытываешь ты сам, и что тебя самого делает счастливым.
Альбер Гиттар посмотрел на Винни со скучающим выражением. Эта встреча складывалась решительно не в его пользу. Он хотел показать, до какой степени он был счастлив, но, конечно же, из-за его неуклюжести, Клотильда и Бригитта уйдут, сожалея о его участи. Между тем, он был тем человеком, который извлекал преимущества изо всего. Эти слова Винни, которые выдавали все неоправданные ожидания женщины, не вызовут ли они, более, чем все его утверждения, удовлетворенной улыбки на лицах гостий? Не заставят ли их открыть свои чувства? Пока согласие казалось им совершенным, они, может быть, не решались. Но теперь, когда они ничем не рисковали, не начнут ли они праздновать победу? И этот триумф, не будет ли он доказательством их досады? Альбер Гиттар смотрел на них в ожидании, но это было напрасно. Казалось, что они пришли в гости к тому, кто был для них, более чем кто-либо другой на свете, безразличен. "В конце-то концов, — подумал Гиттар, которому это безразличие уже начинало казаться презрением, — невозможно, чтобы я их так мало беспокоил. За этим что-то скрывается. Ну конечно, я понимаю. Все очень просто. Я должен был раньше об этом догадаться. Они выдали себя, сами о том не подозревая. Они предпочтут умереть, чем показать свою досаду. Однако она должно быть велика, эта досада!" Успокоенный этим умозаключением, Гиттар воспрянул духом. Разве не проник он в их планы?
— Жара такая сильная, — сказал он, словно до этого они говорили о погоде, — что я провел свой день, перечитывая Мольера; когда я говорю Мольера, я имею в виду избранные сцены, понемногу изо всех его пьес. Поскольку, не знаю, так ли это с вами, но я не могу надолго сосредотачивать свое внимание на одном сюжете.
— Я — полная противоположность, — с жаром ответила Бригитта. — Я люблю читать от начала до конца и, если это возможно, не прерываясь.
Еще в течение часа беседа продолжалась в том же духе. После Мольера они говорили о Шекспире (начала Винни), о Батайе (Клотильда), о Лябише (снова Гиттар). Оставив театр, поговорили немного о романе. Наши герои, всегда готовые защищать комических авторов, хвалили Сервантеса. Потом заговорили о политике. Альбер Гиттар посмеялся над Советом Наций и выказал себя сторонником сильного, но справедливого правительства. Наконец, снова поговорили о погоде, на чем две гостьи распрощались.
Оказавшись, наконец, наедине с Винни, Альбер Гиттар больше не мог скрывать своего дурного настроения.
— Забавно, — сказал он, — насколько люди ревнивы к счастью другого.
— Но я не понимаю, что вы хотите сказать, — промолвила Винни, которая как раз приготовилась, чтобы сказать, как она рада была познакомиться с этими двумя очаровательными женщинами.
— Так вы, значит, не заметили, как они нам завидовали? Если бы они только могли уничтожить нас взглядом, они сделали это…
— Вы пугаете меня, Альбер.
— Их безразличие — одно притворство. Они злые…
— Вы просто невероятны…
С этими словами Винни в восхищении посмотрела на Гиттара. Достаточно было ему высказать какое-нибудь мнение, как она уже была готова его разделить. Ведь он знал жизнь лучше ее. Если он с такой уверенностью утверждает, что они злы и завистливы, значит, так оно и есть. Однако не одна только любовь превращала Винни в существо до такой степени лишенное индивидуальности. Так часто случалось, что выводы, к которым она другой раз приходила, оказывались ложными, что она больше не осмеливалась рассуждать. Но что было странным, так это то, что она, настолько неуверенная в себе, все свое доверие отдала другому человеку. Гиттар был для нее совершенством. Стоило ему приказать ей умереть, как она бы подчинилась, даже не спросив о причине такого приказа. Но оставим своеобразную душу Винни, и вернемся к Альберу Гиттару.
Вечером он заперся в своем кабинете. Дурное настроение не уходило. Он был недоволен собой. Ему хотелось, чтобы у него были какие-нибудь важные дела, чтобы не делать их. Ему хотелось выйти из себя, чтобы ругаться. Он хотел, чтобы от него зависело множество интересов, чтобы не удовлетворить ни одного из них и отвечать на мольбы и уговоры криками и приступами гнева. Он закурил сигару и, неожиданно, приблизившись к окну, швырнул ее, словно камень. "Что бы ни говорили, я счастлив, — вдруг сказал он себе. — Я самый счастливый из людей. Что же я хочу от жизни? Я хочу покоя… По правде говоря, я не знаю, что я хочу". В конце концов, он улегся на канапе. Он дремал, пока к нему в дверь тихо не постучали. Это была Винни.