Холостяк
— Ну, вот и вы, наконец, — сказал мсье Пенне вошедшему в кабинет Гиттару.
В комнате было сумрачно. Поскольку домик был построен на предельно отлогом участке, из задних его окон виднелась лишь широкая полоса земли и скал. Кабинет полковника Пенне занимал первый этаж этой мрачной стороны. Никогда не проникало сюда солнце. Всю мебель, что было неожиданным, покрывал слой пыли. Следовало очень мало заботиться о комфорте, чтобы жить в подобной комнате.
Мсье Пенне, сидя за столом, загроможденном бумагами, бутылочками с китайской тушью, цветами, карандашами, предметами из кожи, среди которых были портупея и кобура револьвера, казалось, размышлял. На стенах висели предметы негритянского вооружения. Диван и пол, на восточный манер, устилали шкуры. Альбер Гиттар никогда не входил в подобного рода святилища и был удивлен. При виде его, мсье Пенне, в противоположность своему поведению в саду, поднялся и очень приветливо вышел навстречу своему гостю, уже приготовив руку обнять его за плечо.
— Я вас все жду.
— Извините меня, но ваша жена…
— Я знаю. Она не переносит одиночества. Ей всегда нужна компания, кто-нибудь, с кем она может поделиться всеми бреднями, которые приходят ей в голову. И если она останавливает свой выбор на вас, то будьте уверены, улизнуть непросто.
Ненависть, которую Гиттар питал к этому человеку, вместо того, чтобы усилиться, как этого можно было ожидать, улеглась. Полковник не был, в конце концов, так неприятен, как он думал, и Клотильда была права, что он выигрывает при ближайшем знакомстве.
— Мне хотелось поговорить с вами с глазу на глаз, — продолжил отставной полковник, — чтобы попросить вас об одной очень деликатной услуге. О! Только не бойтесь, речь не идет о чем-то серьезном. Моя жена рассказала мне, что вы ей говорили, на прошлой неделе, о своем желании совершить путешествие на Восток. Это правда?
При этих словах Гиттару пришлось взять себя в руки, чтобы не показать охватившего его смущения. Ему было досадно слышать из уст самого мужа слова, которые он говорил Клотильде с единственной целью той понравиться. Ему тут же захотелось принизить их важность.
— Я сказал это к слову. Это намерение, которое я питаю с самой юности, и мне было приятно знать, что кто-то, знающий эти загадочные края, испытывал похожее стремление.
Извиняясь таким образом, Гиттар сообразил, что его собеседник, должно быть, полагал, что ему лучше было справиться у него, что и было бы неглупо сделать в свое оправдание.
— К тому же, я очень рад, что вы напомнили мне об этом желании, потому что я как раз собирался с вами поговорить об этом…
— Видите ли, то, о чем я хочу вас попросить, настолько стесняет меня, что прежде чем сделать это, я хотел бы, чтобы вы мне ответили, решились ли вы поехать непременно, или это только желание, которое вы думаете исполнить лишь в том случае, если вам это позволят обстоятельства.
Альбер Гиттар на несколько секунд задумался. Он не очень хорошо понимал, к чему клонил хозяин, и равным образом боялся ответить как да, так и нет. Услуга, за которой к нему намеревались обратиться, могла быть выдумана лишь для удобства расспросить его о своих планах, несомненно, с надеждой узнать, что он уезжает. Возможно, мсье Пенне был гораздо более ревнив, чем желал показаться, и страстно желал избавиться от соперника. Чтобы убедиться в этом, Гиттар ответил утвердительно.
— Я действительно собираюсь совершить такое путешествие осенью.
— Это именно то, что вам и следовало бы сделать. Вы приехали бы туда как раз по окончании сезона дождей и получили бы наибольшее удовольствие от пребывания.
— И я вернусь не раньше, чем к лету следующего года.
Мсье Пенне заколебался. Он прикурил сигарету, долго рассматривал свою зажигалку, затем, пристально — и не без эмоций — глядя на своего собеседника, продолжил:
— Говорить откровенно — всегда трудно, будь то с другом, или посторонним. Есть вещи, которые нужно держать в себе, и когда, по той или иной причине, их открываешь, никогда не знаешь, как отреагирует собеседник. Человек, который, казалось бы, обладает требуемым снисхождением, оказывается как раз тем, кто от вас с отвращением отворачивается, а тот, о ком бы вы никогда не подумали, выслушает вас с самым глубоким пониманием. Я вас мало знаю, и если вы мой друг в повседневных отношениях, я не знаю, останетесь ли вы им в исключительных обстоятельствах. Вы несколько раз приходили ко мне. Вам не доставляет неудовольствия общество моей жены. Мы, в свою очередь, тоже иногда навещаем вас. Те ли это отношения, которые позволяют мне обращаться к вам, как к настоящему другу, спрашиваю я вас?
Эта речь бесконечно понравилась Гиттару. Как мы уже говорили, это был человек, ведущий жизнь монотонную, лишенную радостей и тревог. В подобной ситуации, ему льстило обращение к его непосредственному участию; и если он чего-то опасался, то лишь того, чтобы продолжение не разочаровало его своей пустячностью. Ему было приятно проникнуть в секреты человека, тем более что бессознательно он чувствовал, что это могло пригодиться ему в отношениях с Клотильдой.
— Вы можете всецело полагаться на меня, — сказал он, пытаясь вложить в свои слова ту душевность и искренность, которых он не испытывал.
— Ну, хорошо! Друг мой, да позвольте мне вас так называть, я хотел бы вам сказать…
Он остановился: в дверях неожиданно появилась Клотильда.
— Что у вас за секреты? — сказала она, улыбаясь. — В этой темноте у вас вид двух заговорщиков.
— Мы говорим о том о сем, ничего серьезного, — ответил ее муж.
— Это действительно так, мсье Гиттар?
— Ну конечно, — ответил тот крепя сердце.
— Оставь нас еще на минутку, — попросил мсье Пенне.
— Я охотно оставлю вас, но обещайте мне оба, что сразу же, как закончите, вернетесь ко мне.
Стать невольным сообщником мсье Пенне было Гиттару глубоко неприятно. Однако он ответил то же, что и хозяин:
— Мы сейчас закончим.
Снова оставшись одни, они переглянулись.
— Меня прервала жена, — продолжил полковник. — Вы меня извините за это. Услуга, о которой я хотел вас просить, тем более деликатна, что у вас нет никаких причин принимать мою сторону. Мы оба, моя жена и я, связаны в вашем представлении, и я уверен, что вам будет неприятно скрывать от одного то, о чем вас будет просить другой.
— Действительно, — счел нужным заметить Гиттар, которого начинали тревожить все эти предисловия.
— Между тем, мы с вами оба мужчины, и это образует между нами связи, быть может, более прочные, чем те, которые вас могут соединять с моей женой.
— Действительно, — повторил Гиттар, дабы ослабить все то, что это самое слово могло выражать недружелюбного, когда он произносил его в первый раз.
— Именно как мужчина с мужчиной я и хочу с вами говорить. За те многие годы, что я провел в Сайгоне, мне случилось, не буду от вас этого скрывать, изменить своей жене. Эти города, где французов можно пересчитать по пальцам, изобилуют интригами, канканами, которые хоть как-то разнообразят их монотонную жизнь. Но никогда не хотелось мне предаться распутству, настолько сильно любил я свою жену. Между тем, под конец пребывания, я безумно увлекся женой одного из моих офицеров. Было бы слишком долгим рассказывать вам эту любовную историю. Позвольте мне вам просто сказать, что она была для меня самым дорогим на свете существом. К тому же, мы любили друг друга с равной силой. Наше счастье было безоблачным на протяжении пяти лет. Ее муж был направлен в глубину страны, а Клотильда, то ли из равнодушия, то ли по причинам более деликатным, закрывала свои глаза. Но час моего отъезда приближался. С одной стороны — мое здоровье, с другой — желание моей жены, не позволяли мне отсрочить отъезд, в утешение мне оставалась лишь надежда увидеть ее снова через семь лет, когда бы настал черед возвратиться ее мужу. Мы пообещали друг другу жить только этой встречей. Два раза в месяц мы обменивались письмами, в которых рассказывалось обо всем, что с нами происходило, о надежде снова встретиться, о нашей любви. Вот ее последнее письмо. Оно — от июня прошлого года. С тех пор я не получал от нее никаких известий. Возьмите, прочтите его.