Снежный мост над пропастью. (Сборник)
…А осколки плавали у потолка, и голова у меня кружилась от восторженного нахальства. В общем-то, я славно поработала, я была на шаг от разгадки. Заменять надо не электроны, а ядра атомов. Если в атоме водорода заменить протон позитроном, вес уменьшится в тысячи раз, а другие свойства останутся прежними: они зависят от электронной оболочки. Устойчивое позитрониевое вещество — вот что может делать Тумба. Игорь, конечно, не думал о Большом Мусорном Ящике. Он шел каким-то иным путем, и этот путь привел его к созданию позитрониевого вещества. Завтра я притащу мышей и посмотрю, как это выглядит с живыми организмами. Главное, научиться возвращать вес. Две клавиши у меня в резерве. Кто знает, может быть, удастся получить и мезоатомное вещество, ведь не случайно эти идеи пересеклись.
Позитрониевое вещество, мезоатомное вещество… Предположения, не больше. Может быть, тут действует совсем иной механизм. Осколки бутылки на потолке — это факт, а остальное — на уровне догадок. Просто меня гипнотизирует идея управления веществом.
Нет, завтра я не пойду к бухгалтеру. Идти надо с Игорем.
Теперь я составлю смету миллиона на два. А когда бухгалтер спросит: “Что это такое?” — я слегка полетаю по комнате. Надо будет надеть брюки и курточку…
Я потушила свет и устроилась на подоконнике. Мне вдруг отчаянно захотелось спать. Я смотрела на звезды- их было много в эту ночь — и думала, что завтра полечу над домами и улицами. С утра надо взяться за мышей, а вечером, когда стемнеет, можно немного полетать. Никто не заметит.
И снова, уже сквозь сон, я вспомнила Уитмена:
Сегодня перед рассветом я взошел на вершину холма и увидел усыпанное звездами небо,
И сказал моей душе: когда мы овладеем всеми этими шарами Вселенной, и всеми их усладами, и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?
А ведь это путь к звездам. Корабль и экипаж из почти невесомого позитрониевого вещества. Там, на чужой планете, совершится обратное превращение; протоны есть везде, незачем возить протонный баланс. Мы полетим к звездам… будет ли с нас довольно?
И моя душа сказала: нет, этого мало для нас, мы пойдем мимо — и дальше.
ТОСТ ЗА АРХИМЕДА
В статье Алексея Толстого “Как мы пишем” есть такие строки: “Когда писал “Гиперболоид инженера Гарина”… старый знакомый, Оленин, рассказал мне действительную историю постройки такого двойного гиперболоида; инженер, сделавший это открытие, погиб в 1918 году в Сибири…”
К сожалению, неизвестно, что именно сообщил Оленин. В одной из записных книжек А. Толстого помечено: “Оленин П.В. Концентрация света, химических лучей. Луч — волос. Ультрафиолетовый луч — вместо электрического провода. Бурение скал. Бурение земли. Лаборатория на острове в Тихом океане. Владычество над миром…”
Сибирь, гражданская война, неизвестный инженер строит гиперболоид… Вероятно, это казалось слишком фантастичным: ссылки Алексея Толстого на Оленина были известны давно, однако никто не пытался расследовать подлинные обстоятельства этой истории. Да и стоило ли искать следы какого-то фантазера: ведь сама идея гиперболоида была признана ошибочной.
Я прочитала много книг о гражданской войне в Сибири, расспрашивала историков, смотрела документы той эпохи. Я не нашла ничего, что подтверждало бы слова Оленина. И лишь воображение, повинуясь своим законам, рисовало картины, как это могло бы быть. Из таких картин возник рассказ. Та его часть, которая относится к Омскому восстанию, соответствует исторической действительности. Но герои рассказа и обстоятельства создания гиперболоида придуманы. Рассказ, в сущности, можно считать чистой фантастикой. Если, конечно, забыть о том, что Альберт Эйнштейн открыл индуцированное излучение еще в 1917 году. И что Чарлз Таунс, один из создателей лазера, сказал: лазер мог появиться сразу после открытия Эйнштейна…
Солнце прорвало на миг тучи и, царапнув город холодными лучами, исчезло. Снова повалил мокрый снег. Длинная очередь возле наглухо закрытой булочной подобралась, съежилась. Вяло переругиваясь, люди думали о своем: в депо вторую неделю не работали, на чугунолитейном опять срезали заработок. Надвигалась голодная зима.
Мимо прошел английский патруль. Рослые, сытые солдаты лениво посматривали по сторонам. Удивлялись: “Зачем так много бумаги на стенах?”
Бумаги и в самом деле было много. Рядом со свежими, только из типографии, приказами верховного правителя адмирала Колчака висели воззвания директории, декреты Сибирского временного правительства. Кое-где еще с весны сохранились обрывки пожелтевших листовок с обращением “Товарищи!” и подписью: “Омский комитет РКП (б)”.
У приземистой, сплошь оклеенной афишной тумбы стояли двое. Пожилой солдат в обтрепанной шинели без хлястика читал речь Колчака в “Правительственном вестнике”:
— “Глав-ной своей за-да-чей став-лю по-бе-ду над боль-ше-виз-мом, уста-нов-ление закон-ности и соз-да-ние бое-спо-собной армии…” — Медленно повторил: — “Боеспособной армии…” — выругался и опасливо посмотрел на стоявшего рядом. Время такое — всякий может донести.
Высокий человек в дорогом касторовом пальто и мерлушковой шапке, казалось, ничего не слышал: он читал объявления о распродаже имущества. Солдат сплюнул и быстро пошел прочь, волоча по талому снегу размотавшуюся обмотку.
Человек в касторовом пальто дочитал объявления, поправил пенсне и не спеша зашагал в противоположную сторону, к центру. Шел, благожелательно поглядывая на прохожих, предупредительно уступая дорогу офицерам, останавливался у витрин. Магазины торговали втридорога, но бойко. Да и было кому покупать. Черт знает сколько людей согнала революция с насиженных мест! Финансовые воротилы из Питера, московские промышленники, купцы с Поволжья, помещики орловские, курские, самарские, оренбургские… Горели по ночам огни ресторанов, ревел духовой оркестр в офицерском собрании, на улице, рядом с колчаковской ставкой, меняли деньги: керенки на колчаковские, колчаковские — на фунты стерлингов…
Человек в касторовом пальто свернул на Красноярскую. Остановился у окна мастерской, достал из кармана платок. Протирая пенсне, оглядел улицу и быстро шагнул в подъезд бревенчатого двухэтажного дома.
В маленьком коридорчике было темно. Человек прислушался, постучал. Помедлил и стукнул еще — едва слышно.
Дверь приоткрылась. Хриплый голос негромко сказал:
— Проходи.
***В комнате было холодно. Хозяин, немолодой, худощавый, в застегнутом ватнике, сидел на корточках перед железной печью. Подкладывал щепочки. Большой жестяной чайник на печи тихо посвистывал. Человек в касторовом пальто ходил по комнате.
— Волнуешься, Сергей Николаевич, — усмехаясь, говорил хозяин. — Вот ходишь, шумишь. А сосед дома. Стены здесь такие — все слышно.
Сергей Николаевич отошел к окну и с минуту задумчиво смотрел на отсветы пламени, игравшие на стекле.
— Плохой ты конспиратор, — продолжал хозяин. — Давно бы завалился, да вид у тебя барский. Лучше всякого документа. Меня хоть в шубу одень — не поможет. — Он посмотрел на свои руки, почерневшие от машинного масла. — За версту мастеровщиной пахнет.
— Перестань, Мостков! — с раздражением сказал Сергей Николаевич.
— Ну вот! Какой же я Мостков? Я новониколаевский мещанин Худяков Савелий Павлович, часовой мастер.
Он достал с полки стаканы, коробку с рафинадом. Критически взглянул на стол, усмехнулся:
— Кушать подано…
Сергей Николаевич пил чай, придерживая стакан обеими руками. Слушал Мосткова. Тот говорил тихо, наклонившись над столом:
— Откладывать на этот раз не будем: начнем в час ночи, сразу во всем городе… Комитет назначил представителей по районам. В Куломзино пойдешь ты. Командует там Антон Поворотников. Помни: надо сразу взорвать железнодорожные пути. Динамит на Большой Луговой, у Алексея Мокрова. Вечером, в одиннадцать часов, оттуда выедет пролетка. Извозчик — наш человек.