Мозаика жизни

Нехорошее предчувствие возникло у него, когда он поднял руку, чтобы постучать в дверь.
  
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
Комната, казалось, кружилась и вертелась, ныряла и шаталась в унисон со смятением, охватившим ее мозг. Мысли пустились в дикую гонку, от которой волосы вставали дыбом.
Она бежала в свою комнату в отчаянном поиске убежища. И захлопнула дверь в тщетной попытке отгородиться от всех и вся — от страха, паники, сомнений и отчаяния.
Но беды, от которых она пыталась убежать, никуда не ушли. Потому что они относились не только к Люку и Чаду. Они прежде всего касались ее самой. И теперь были в ее голове. В ее мыслях.
Дженни забралась в большое кресло, поджав под себя ноги. Одну руку она положила под грудь, костяшки пальцев другой крепко прижала ко рту. Широко раскрытые глаза метались по комнате, ничего не видя. Приступ паники вцепился в нее ледяными клещами. Она не видела способа, как можно было высвободиться из этой ошеломляющей хватки.
«У Люка тоже есть секреты!»
Слова Чада повторялись в голове, словно эхо в горах.
Дженни спустилась к обеду, с явным облегчением придя к выводу, что может положиться на мужа. Она решила, что ее физическая реакция на его присутствие — хороший признак. Люк заслуживает ее доверия — так Дженни расшифровала внутреннее послание. Это было хрупкое доверие. Новорожденное чувство, оно нуждалось в тщательной подпитке. Тем не менее Дженни ухватилась за него обеими руками.
Теперь от этой надежды не осталось ничего. Надежда растворилась, как клочок ткани, который погрузили в кислоту. И Дженни опять очутилась одна, не зная, кому верить, на кого опереться.
Раздался стук в дверь, и Дженни буквально подпрыгнула. Ей еле удалось сдержать стон ужаса. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось разговаривать. Зачем разговаривать? Ведь каждую услышанную фразу, каждое слово надо взвешивать, чтобы определить их правдивость и точность. Она не в силах справиться с этим. Просто не в силах. По крайней мере сейчас.
Дженни, это Люк, — донесся голос мужа из-за двери.
Я хочу быть одна.
Пожалуйста. — Он помолчал. — Я принес кофе и пирог Мэри.
Она не ответила. Была слишком занята — надо раздвинуть стены сомнения и отчаяния, смыкавшиеся вокруг нее.
Послушай, Дженни, — снова попытался он. — У тебя огорченный голос. Позволь мне войти на минутку. — Он чуть приоткрыл дверь. Дженни застыла. Она боялась, что если шелохнется, то не сможет подавить стремление убежать.
Но куда бежать? Ведь предполагается, что это ее дом.
Очевидно, Люк принял ее молчание за разрешение войти. Он сделал несколько шагов и поставил поднос на стол возле кресла.
Тебе не стоит сидеть в темноте. — Он включил настольную лампу и сел на кушетку.
Он долго молчал, только смотрел на нее своими темными глазами. Этот взгляд пробуждал в ней чувства, которым, она знала, нельзя доверять.
Ты дрожишь, — заметил он, встал и, подойдя, взял ее пальцы.
Тепло его руки согревало, подобно костру в горах в холодную ночь. Боже, как она хотела, чтобы он всегда вот так держал ее руку! Но нельзя клевать на такую приманку. В особенности теперь, когда ее мир превратился в сплошной хаос.
Медленно, но решительно она высвободила пальцы. И заметила, что на мгновение его глаза заволокла обида. Он моргнул, и взгляд стал обычным. Похоже, он мастерски прячет свои чувства.
Потом они сидели молча. Дженни изо всех сил пыталась сдержать тревогу, не дать ей выплеснуться. Ей не хотелось показывать ему свою слабость. Не хотелось разыгрывать еще одну сцену под названием «безумная женщина». Вроде той, что случилась днем по дороге сюда. Она сумеет прогнать страх. Просто ей нужно немного времени.
Мне неприятно видеть тебя в таком состоянии, — наконец заговорил Люк. — Мне неприятно, что я не способен помочь избавиться от твоих страхов.
Ее непроизвольная реакция — протест. Из гордости или из желания сохранить хоть каплю самоуважения она не хотела показывать, что почти теряет контроль над собой. Опять.
Дженни, только не возражай, — покачал головой Люк. — У тебя глаза полны ужаса. Это нельзя спрятать. — Он встал, сделал несколько шагов по комнате и снова повернулся к ней. — Я не имею представления, что сказал тебе Чад. Почему ты так огорчилась? Я строго наказывал ему не говорить сегодня вечером ничего такого, что могло бы расстроить тебя. — И со вздохом добавил: — Но у моего брата на этот счет собственное мнение.
Дженни уже не могла дольше терпеть.
Он сказал, что у тебя есть секреты, — проговорила она шепотом, с трудом ворочая языком.
Люк пробормотал ругательство, в глазах сверкнул гнев. Но Дженни, сделав один шаг, решилась и на следующий.
Он намекал, что есть такие вещи, о которых мне лучше не знать. Ты не хочешь, чтобы я узнала, и ты не станешь мне рассказывать. Он не уточнил, какие. И еще Чад сказал, что он единственный человек, которому я могу доверять, если хочу узнать правду. «Настоящую правду», как он выразился.
О многозначительных намеках Чада Дженни решила не упоминать. Люк не тот человек, с которым можно обсуждать такие вещи. Это ее проблема, и она должна справиться с ней сама.
У меня нет слов выразить, как я сожалею, что тебе пришлось пройти через это, — глухо произнес Люк. Он рассеянно провел пальцами по волосам. — Единственное, что нам поможет, — это время. Наберись, Дженни, терпения. Тебе нужно выздороветь. Нужно время, чтобы ясно все увидеть… Черт возьми, на твоем месте, когда вокруг все незнакомые тебе люди, я бы не доверял ни единой душе! — Он внимательно посмотрел на нее. — Впрочем, есть один человек, которому ты можешь доверять. Этот человек — ты. Доверяй своим чувствам, интуиции. Уж они тебя не обманут.
Я хотела бы, — прошептала Дженни.
Я должен тебе что-то сказать.
Она ждала, чуть вздернув подбородок. Он переминался с ноги на ногу, отвел взгляд в сторону, снова посмотрел на нее.
Я не сплю здесь. — И добавил: — Я имею в виду — в этой комнате.
Она не сразу поняла его слова и вдруг обнаружила, что страшно покраснела.
Я ценю твою заботу, — потупилась Дженни. — Меня беспокоило, что ты захочешь… — Не закончив предложения, она сжала губы. Потом набралась отваги и посмотрела ему в глаза. — Я согласна, что при нынешних обстоятельствах лучше, если ты… устроишься в другом месте. Будут трудности?
Нет, конечно, нет! Но это не то, что я имел в виду. Вернее, у тебя сложилось неправильное впечатление. Я не спал с тобой… последние пять недель.
Почему? — произнесла Дженни и вздрогнула, услышав стон, слетевший с его губ.
Хотел бы я знать! Меня мучило, как складывается ситуация. Но я не могу тебе объяснить то, чего не способен понять сам.
Но… — проговорила она, — о чем мы спорили? Мы ссорились? Ругались? Пары не расходятся, если между ними не возникают сложности. Какие у нас были сложности?
У нас были отношения не такого рода. — Люк тяжело вздохнул и покачал головой. — Мы не ссорились и не ругались. — Он сел напротив Дженни на кушетку. — Меня бы порадовало, если бы ты сосредоточилась на двух вещах. И только на двух.
Он нежно обхватил пальцами ее запястье, а затем, словно спохватившись, тут же убрал руку и отодвинулся. Дженни сидела не шевелясь.
Прежде всего я хочу, чтобы ты заботилась о себе. У тебя еще заметны синяки под глазами и ссадины на подбородке. — Он опять дотронулся до нее — на этот раз до подбородка. — Может быть, ты не помнишь, но ты чертовски серьезно упала. — Потом он сверх осторожно взял ее руку и положил ей на живот. — И твоя вторая забота — малыш. — Он встал и сверху посмотрел на нее. — Все остальное найдет свое место. — Открытая улыбка заиграла в уголках губ, когда он уточнил: — В свое время.
Он ушел, а Дженни еще долго сидела в большом и мягком кресле. Одну руку она прижала к гулко бьющемуся сердцу, а вторую положила на живот. Люк прав. Ее главной заботой должна быть она сама и ребенок. Все остальное найдет свое место. В свое время.