Грешные души

— Я — Дмитрий Константинович Агапов. А это моя супруга — Нина Васильевна.
— Очень приятно. Так вот, Дмитрий Константинович, не могу сказать, что мне в этом мире плохо, но и что хорошо — тоже не могу.
— Значит, вам тоже не все по нутру? — продолжал настаивать дед.
— Конечно, — прихлебывая компот, согласился Котов, — например, цены.
— Кусаются? — Старик Агапов, как видно, рад был услышать это заявление.
— Растут слишком быстро. Много накруток, которые позволяют кому-то делать деньги из воздуха.
— Ну а общий курс вы как, одобряете?
— Общий курс одобряю, — невозмутимо подтвердил Котов, пожелал всем приятного аппетита и вышел из-за стола.
На пылинке-»тарелке» Дубыга и Тютюка размышляли над причинами неудачи. Особенно напряженно размышлял Дубыга. Он явно не хотел опростоволоситься перед стажером, но нехотя признал:
— Как видишь, и на старуху бывает проруха. Что-то мы еще в этом Котове не просчитали. Да и Сутолокина сидела себе и жевала, как корова в стойле.
— Да чего вы так сосредоточились на Сутолокиной и Котове? Можно кого-нибудь еще предобработать… Вон их тут сколько — сотни две.
— Нет, это дело принципа. Есть такой принцип — не бросай дела, если начал.
— Но ведь план! А мы время тратим.
— Главное — качество. Надо учиться, а план это уж после…
Котов, выйдя из столовой, пошел ко второму корпусу. У него было хорошее правило, во всяком случае, как ему казалось, — переваривать пищу в спокойной обстановке. Флегматичная Сутолокина, которая, видимо, даже не осознавала, что ей впервые за много дней не нужно мчаться в магазин, чтобы закупить продовольствие на мужа и дочерей, не нужно думать, как прожить две недели до получки, как-то неуверенно, то замедляя, то убыстряя шаг, шла следом за бизнесменом. Обгоняя ее, мчался Кирюша Пузаков, удравший от неповоротливых родителей, а позади ковыляли старики Агаповы.
Пенсионеры нацеливались на скамеечку, стоявшую неподалеку от подъезда. Там был тенек и можно было посидеть, наблюдая за тем, как шахматисты ходят вокруг огромной доски, разбирая все ту же партию Бронштейн — Ботвинник. Однако на скамеечке уже сидели, полуразвалясь, Колышкин и Лбов в обнимку со своими девицами. Они, пообедав, распили бутылку у себя в номере и, слегка забалдев, вышли на воздух.
— Может, попробовать вариант с «джентльменом»? — внес предложение Тютюка. — Скажем, пусть эти пристанут к Сутолокиной…
— Это где ж тебя такому учили? — возмутился Дубыга. — Ну ты даешь! Сколько лет Колышкину? Двадцать восемь! А Лбову вообще двадцать три! Сутолокина им в матери годится. Если ты им сейчас такую идею подкинешь, они от стыда сгорят… Тем более рядом девки — первый класс. Можно, конечно, попробовать, чтоб девки ее задели. Только она сейчас в таком кайфе, что даже не заметит. Более перспективно, если мы деда с бабкой используем.
Совершенно неожиданно для себя, но точь-в-точь как задумали Тютюка и Дубыга, Дмитрий Константинович подошел к лавочке и строго, по-партийному отчеканил:
— Юноши, вы — молодежь, уступите место пенсионерам!
— Пожалуйста, дедуля, присаживайся, — совершенно неожиданно ответил Колышкин, вставая, точно добропорядочный пионер. — Пойдем, чего тут сидеть…
Дубыга произнес слова, которые, как знал из учебного курса Тютюка, обозначали высшую степень раздражения у местных реликтовых, хотя формально-лингвистически обозначали вступление в половой акт.
Компания, врубив на полную громкость магнитофон, направилась в сторону пляжа. Агаповы уселись на лавочке и, развернув газету, погрузились в чтение.
 
НА ПЛЯЖ!
Дубыга переживал. Конечно, астральная сущность у него была куда крепче, чем у реликтового, но эмоции ей были не чужды.
— Что за ерунда? С каких это рыжиков Андрюха Колышкин, которому в морду дать ничего не стоит даже отцу родному, вдруг так спокойно уступил деду место, да еще и ребят своих увел? Может, тут где-то плюсовик прячется? Ну-ка, дай контроль по полусфере!
— Плюс не детектируется.
— Все верно, откуда им тут взяться. Так… Ну, перелетаем к Сутолокиной.
Александра Кузьминична прилегла отдохнуть и читала детектив, на обложке которого была изображена откинутая голова пышной блондинки — почти такой же, как та, на копии которой экспериментировали до обеда черти.
— Давай-ка устроим тетеньке небольшой послеобеденный сон… — решил Дубыга. — Изобрази ей сексуальный контакт с образом Котова.
— Котов ушел на пляж, — определил стажер. — Он в пятидесяти метрах от дома…
— На черта он тебе нужен? — хмыкнул Дубыга. — Переходи сам в ближний Астрал, трансформируйся в образ и работай. А я пойду на пляж за Котовым.
— А «тарелка»?
— В «тарелке» полечу я.
Дубыга молниеносно вывел стажера за пределы аппарата, и чертенок впервые очутился один на один с материальным миром. Пылинка с Дубыгой выпорхнула в окно, а Тютюка, уменьшенный до размеров амебы, осторожно опустился на растрепанную прическу Сутолокиной. Стажер тут же принялся старательно вспоминать, как надо вызывать сон, какие отделы мозга тормозить в первую очередь, какие — во вторую, а какие вообще выключать нельзя, чтобы не вызвать смерть материального носителя и неконтролируемый выход сущности в Астрал, где ее у Тютюки тут же уведут плюсовики, а заодно прихватят и его.
Знания у него были, работал он добросовестно. Александра Кузьминична стала помаргивать, очки ее медленно сползли на нос, книжка легла на грудь, глаза закрылись, в довершение всего женщина захрапела.
По сиреневому туману поплыли нечеткие фигуры, линии, размытые цветовые пятна, изредка мелькало что-то более-менее ясное: какие-то столы, стулья, лица, руки, глаза, автобусы, кирпичи, бульдозеры, сетки с продуктами, бумаги, чертежи…
Сутолокина видела сон и на каком-то уровне подсознания понимала, что это сон, и ничего более. Александра Кузьминична сидела на рабочем месте, заваленном бумагами. Ни цифр, ни сметных позиций она различить не могла, хотя пыталась протирать очки. Когда она подняла глаза, то обомлела даже во сне: к ее столу шел совершенно голый Котов. В руке он держал какую-то бумагу, а в другой — сборник СНиП — строительных норм и правил за 1969 год.
— Подпишите, пожалуйста, — попросил Котов, протягивая бумагу и обмахиваясь СНиПом.
Александра Кузьминична стала искать ручку, но там, где она была всегда, в пластмассовом стаканчике с надписью «Сочи — 1973», ручки не оказалось.
— Посмотрите в кармане, — посоветовал Котов, и тут, когда она решила поискать ручку в кармане жакета, обнаружилось, что ни жакета, ни кармана, ни ручки и даже, пардон, трусов у нее не имеется… А Котов подходил все ближе, огромный, весь из мышц, и с лоснящейся от пота кожей. И Александре Кузьминичне стало так горячо и страшно, так бессовестно интересно, что она как-то сама по себе стала падать на спину, жмурясь и бормоча:
— Нет, нет, только в третьем квартале, только в третьем квартале текущего года…
— Да, да, Александра Кузьминична! — Кивая, Котов нависал над падающей дамой, и ей уже казалось, что его руки смыкаются у нее за спиной и выделывают нечто восхитительно-хулиганское… — Именно в третьем квартале, ведь сейчас уже июль…
И тут все прервалось, осветилось как будто яркой вспышкой и исчезло. Назойливая муха, с размаху стукнувшись о щеку реальной спящей Сутолокиной, выбила ее сущность из ближнего Астрала, из сладкого кошмара и вернула в материальный мир.
«Приснится же такое!» Александра Кузьминична обнаружила, что у нее трясутся руки и участилось сердцебиение. Кроме того, от волнения заболела голова. Возможно, поднялось давление…
Тем временем Тютюка был уже на борту «тарелки» — пылинки, куда его молниеносно вернул Дубыга. Аппарат сидел в волосах улегшегося под грибком на пляже Котова.
— Зачем вы все обрубили, товарищ Дубыга? — обиженно скривился Тютюка, которому было ужасно интересно в этом астральном образе.
— А хорошего понемножку… — осклабился офицер. — Ты сюда работать прибыл, а не совершать за людей грехи. У тебя и так потенциал минус, к тому же ты астральный по сути. Я обрубил все ровно там, где нужно было. Сон получился, конечно, слабо организованный, контролируешь развитие сюжета ты очень неуверенно, но это дело наживное. Ну зачем вместо того, чтобы смоделировать, допустим, обстановку домашней встречи, интима и прочего, ты устроил им свидание в помещении стройуправления? Тем не менее вышло довольно удачно. Вывели Сутолокину на уровень минус тридцать пять, совсем неплохо. К тому же прослеживается явный интерес к Котову. Это, пожалуй, первый успех за сутки.