Приговоренный

Конечно, можно попробовать не бросать все козыри на стол и попудрить мозги Черному. Поторговаться. Скорее всего ни хрена не выйдет. Не тот человек гражданин Черный, чтоб позволить себя дурить и свое же у себя выторговывать. Выпотрошит все вместе с кишками. По ломтику от Клыка отрезать будет, пока он не расколется. И помереть не даст ровно до тех пор. Такая вот, интеллигентно выражаясь, перспективка.
И все же чем больше Клык думал, тем больше ему хотелось рискнуть. Бывает же игра, когда карта идет! Есть фарт на свете! А в фарт Клык верил. Есть у него на руках хоть и шестерка, но козырная. Надо ее кидать, время пришло.
  
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
 
— Дай!
Тарелочки вылетели сразу с обоих машинок навстречу друг другу. Стрелок в синей бейсболке молниеносно вскинул короткоствольную вертикалку к плечу…
— Tax! Tax! — Дробь в пыль развеяла обе тарелочки.
— Нормально! — похвалил стрелка грузноватый дядя лет пятидесяти, брюхо которого, туго обтянутое красно-белой майкой с надписью Пума, уверенно перевисало через ремень джинсов. — Держишь руку, Володя, держишь… А я вот на стенд не часто выбираюсь. Ленив стал.
— Ладно тебе, Виктор Семеныч, — сказал стрелок, выдергивая гильзы из казенников, — не прибедняйся. Я тарелочки бью, а ты — уточек. Сезон начнется — опять меня обстреляешь.
— Не сглазь. Садись, покурим. По глазам вижу, что у тебя какое-то дельце ко мне, только не знаешь, с чего начать. Верно?
Володя выглядел лет на тридцать пять, не больше, хотя на деле был почти ровесником своему рыхлому собеседнику. Коротко стриженный, поджарый, перевитый прочными мышцами, он смахивал на боксера-полутяжа или по крайней мере на тренера, еще не пропившего спортивную форму. От предложения покурить он, однако, не отказался, хотя и не выказал особой радости.
— Я ведь бросил, Семеныч, — вздохнул Володя, отдавая ружье подошедшему парню в спортивном костюме, который молча пришел и молча удалился. — Говорят, это вредно.
— Правильно! Я тут в одной газетке вычитал, что 46 процентов умерших от рака легких были курильщиками. Но, с другой стороны, что получается? А получается, Володя, что 54 процента умерших от рака легких были некурящими! Выходит, что гораздо опаснее — не курить! Ха-ха-ха!
— Логично! — похвалил Володя. — Будем надеяться, что мы в 46 процентов не попадем.
— На, — радушно предложил Виктор Семеныч, — «Мальборо». Хотя я знаю, что твой любимый сорт — японский. «Цюзые» называется! Хе-хе-хе!
Прикурили.
— Ну, давай рассказывай, что у тебя за проблема. И поменьше темни, ради Бога.
— Черт его знает, Семеныч, не знаю, как начать. Сомневаюсь, просить или не стоит… Ты ж все-таки не Господь Бог, верно? Я тебе и так надоел небось, а?
— Да брось ты! Говори как есть, а там посмотрим, Бог я или нет.
— Хорошо. В общем, надо мне одного товарища вынуть ненадолго из тюряги.
— Ненадолго? Тоже нашел проблему!
— Погоди, я не все сказал. Этот парень к вышке приговорен.
— Хм… Помилование отклонено?
— Точно. Но ты не думай, он мне живой нужен ненадолго.
— Догадываюсь. Говори, зачем нужен?
— Семеныч, а можно без этого? Неужели тебе интересно? Вроде бы как-то проще, если не знаешь. Или нет?
— Может, и проще, а может, и нет. Ну, допустим, отдам я его тебе напрокат, пошлешь ты его, скажем, на какую-нибудь мокрушку и после дела вернешь приведенным в исполнение, чтоб я его, как говорится, утилизировал. А проколоться не боишься?
— Ну, Семеныч! До чего ж ты, однако, недоверчивый и подозрительный…
— Служба такая. Я ж прокурор, мне положено.
— Я тебе слово даю: никаких лишних мокрух не будет. Даже если хочешь, верну живого. Стреляй сам.
— И все-таки, Володенька, это называется — втемную играть. Я ведь многим рискую, сам понимаешь. Гадючничек у нас еще тот. Подсидеть не откажутся. Как известно, на каждый роток не накинешь платок. Слишком много ротков и слишком мало платков. Если ты думаешь, что я могу все, — ошибаешься.
— Так я с этого и начинал, — вздохнул Володя. — Ты ж не Господь Бог… Ладно, завяжем с этим делом.
— Ты что, обиделся, что ли? — встревоженно пробормотал Семеныч. — Зря. Ты объясни толком, мне ж подумать надо. Скажи хоть, что за мужик.
— Гладышев. На нем четыре трупа…
— Так, помню. Гастролер. Попался на магазине, 102-я и 146-я, часть 2. К тебе никакого отношения не имел вроде бы.
— Я тоже так думал. А он, оказывается, имел.
— Вот что, дорогой, — ухмыльнулся прокурор. — Надоело мне в кошки-мышки играть. Не люблю я неискренних людей. Я ведь знаю, с чем ты пришел, родной мой. На то и поставлен, чтобы знать. Понял?
— Улавливаю… — проворчал Володя.
— Вот, милок, — осклабился Семеныч, доставая из заднего кармана бумажник, а из бумажника — небольшую прямоугольную бумажку, — фотокопия малявочки, которую тебе послал осужденный Гладышев, он же Клык. Сигаретку «Приму» не пожалел, распотрошил. На папиросной бумажечке накарябал. Как она дальше шла — секрет фирмы. Прежде всего чтоб ты, дурачишко, не взялся стукача выявлять. Не надо этого, не мельтешись. Уговорились?
— Допустим… — Володя не был в восторге, но и особо расстроенным не выглядел. — Значит, ты в курсе, Семеныч?
— Смеешься? Вот, читаю: «Ч., 1992, д. п. 567 мой». Ну, то, что «Ч.» — это ты, мне долго догадываться не пришлось. О том, что речь идет насчет 1992 года, я тоже понял, а дальше, чтоб не гадать, ты мне сам объяснишь.
— «Должок поезда 567-го мой», — сказал Черный с неохотой.
— Понятненько… — удовлетворенно кивнул прокурор. — Помню эту твою горькую историю. Значит, зря кое-кто упокоился? Не там искали? А?
— Выходит, так.
— Сколько там было по нынешним ценам? — затягиваясь дымком, прищурился Семеныч.
— В «дереве» не меряю. — Володя метко швырнул сгоревший до фильтра бычок в урну. — Зелеными — по прикиду — под три лимона.
— Грех такое дарить… — На лице прокурора появилось на секунду выражение самой неприкрытой алчности. — Надо тебе помочь, чувствую. Но жизнь дорожает, ох дорожает! И товары, и услуги…
— Это понятно. Давай по делу. Цена?
— Треть.
— Семеныч, — удивленно спросил Володя, — а чего ты в бандиты не пошел? У тебя бы классно получалось!
— Образование не позволяло. И партстаж был большой. Опять же коммунизм для вас, свиней неблагодарных, строили. А вам все не жилось.
— Ну ты прикинь, на фига тебе столько? Засветишься, как после Чернобыля!
— Смешной ты парень, Вова! Сам же знаешь, что светятся не те, кто хорошо ворует, а те, кто плохо делится. И то, что денег много не бывает, тоже знать должен.
— Да тебе десяти процентов вот так, — Черный провел ребром ладони по горлу, — хватило бы!
— Жадный ты, — вздохнул Семеныч, — а жадность, как утверждает криминальная мудрость, фраеров губит. А ты ведь не фраер, ты культурный, с понятиями. Два раза срок мотал. Хотя мог бы уже на месте Клыка сидеть, дырки в башке дожидаться. Ты б хоть об этом вспомнил, прежде чем борзеть.
— Это я борзею? Ну, ты удивляешь, начальник! И чем попрекаешь, главное? Да как бы ты сейчас жил, если б не мы? На зарплату?
— Давай это все отложим — мерить, кто, кому и что. Считай, если хочешь, сам. И сам все делай.
— Ладно, — присмирел Черный, — пятнадцать процентов.
— Не смеши.
— Ты думаешь, я мимо тебя не смогу проехать? — Володя опять озлился.
— Батюшки, напугал! Проезжай, если не подорвешься. Кстати, пока не забыл: на днях узнал, что у тебя тут друзья-соперники разыгрались. «Хонда», говорят, какая-то взорвалась, и будто бы даже с человеком на борту. И по слухам — из твоей системы. Очень неприятное событие. Осторожней надо, Володя, береги себя…
— Все под Богом ходим, Семеныч. Оргпреступность наступает. Иногда и с прокурорами чепе случаются.
— Не в том направлении мы с тобой беседуем, — посетовал Семеныч. — Скучно как-то. И не деловито. Конкретные цифры отсутствуют, сроки, планы. Вот, например, подумал ты, Вова, гражданин Чернов Владимир Алексеевич, почему я, собственно, вообще с тобой разговариваю, а не посылаю нежно на три буквы? Я ведь могу сейчас все сам сделать, без тебя. Вызову Клыка из камеры, побеседую тепло и дружески, он мне напишет признание по этому делу 1992 года, что, мол, так и так, 23 августа, во столько-то часов с ми нутами, в дополнительном «пятьсот веселом» поезде стыбзил у неизвестного гражданина чемодан, в котором было нечто крутое на сумму три миллиона долларов по мировым ценам. А по раскрутке дела, как ни странно, выяснится, что этот самый неизвестный гражданин на самом деле очень даже известный и ранее судимый Коваленко Сергей Юрьевич, был 4 сентября того же, 1992 года выловлен из реки с признаками насильственной смерти. Но что еще больше неприятно, так это то, что в дельце этом, до сих пор не закрытом, есть показания на мирного гражданина Чернова В. А. как на организатора. Ну, это мелочи. Гражданин Гладышев П. П. тем временем, уверенный, что я ему помогу маленько жизнь продлить, отдаст мне свою нычку-заначку. Признание его, конечно, я и регистрировать не стану, но гражданина Чернова по долгу службы арестую. Есть у меня такое право, если не забыл, предъявлять обвинения и санкции на арест выписывать. Потом, конечно, придется привести гражданина Клыка в исполнение — за ненадобностью и довести до конца дело Чернова. Не смотри исподлобья, не пыжься! Ты лучше подумай, какой я добрый и душевный. Ведь жалко мне тебя, парень-то ты неплохой! Рано тебе еще по 77-й идти и по 102-й организатором.