Мерзость

Людмила Филипповна потихоньку очухалась, уползла куда-то к себе, вылакала бутылку и заснула счастливая. А Николая Константиновича охранник оттащил за шиворот к мусоросборнику и бросил там валяться на снегу. 
Николай Константинович еще немного соображал и даже попробовал ползти в свой подвал, но далеко уползти не смог, достал из-за пазухи спирт, он почему-то не разбился, когда Николая Константиновича пинал охранник, выпил и заснул. 
Там его и нашли бомжи во время утреннего обхода помоек. 
После того, как милиция унесла Николая Константиновича закапывать на другой помойке, бригадир бомжей встал на ступеньку станции метро и произнес речь: 
"Сдох Колька, -- сказал бригадир. -- Был он мудак -- и сдох как мудак. Да и хуй с ним!" 
Красавец 
Петр Федорович был прекрасен как утренняя звезда. 
Когда он заходил, например, в паспортный стол за справкой, снимал шапку, и его золотые кудри рассыпались по плечам, все паспортистки немедленно валились со стульев на пол и стонали. Одну делопроизводительницу даже пришлось вести в амбулаторию, потому что она, перед тем, как повалиться, успела прижать к груди электрическую пишмашинку. Килограмм двадцать, не меньше. Два ребра треснули. 
Если какая-то женщина видела Петра Федоровича больше пяти минут, она не могла забыть его всю жизнь. Она обязательно бросала мужа, детей, работу, спивалась, и скоро ее видели на помойке с беломором в зубах. 
Петр Федорович был человек не злой и очень переживал от таких женских неприятностей. 
Он даже старался пореже выходить из дома. Но, как известно, за красивые глаза никто денег платить не станет, а пищу тоже надо на что-то покупать. Поэтому Петру Федоровичу, хочешь-не хочешь, выходить приходилось. Тогда он заматывал лицо шарфом, но и это часто не помогало, потому что развеется из-под шарфа прядь волос -- вот и еще одна женщина в холодной луже валяется. 
Тогда Петр Федорович придумал вот что: он перестал мыться и расчесывать волосы. Он нашел в мусоросборнике самую вонючую телогрейку и никогда ее не снимал. Кроме того, он теперь все время шмыгал носом, чесал яйца, ковырял в носу, харкал на пол и вообще вел себя как свинья. Сначала ему самому было это неприятно, но вскоре он втянулся и привык. Он начал крепко выпивать и жрать все, что попадалось под руку, хоть из урны, ему было все равно, от этого он безобразно разжирел и постоянно рыгал и икал. Потом он подхватил глисты и стал тощий как жердь. В целом же, Петр Федорович стал такой редкой скотиной, что даже милиция, которая чего только не навидалась, и та, как проходит мимо Петра Федоровича, так обязательно пнет его сапогом под жопу. Тот в грязь повалится, хрюкает там, ворочается, сволочь, просто утопить хочется, такой он неприятный. 
Один милиционер, молодой, однажды так увлекся лупить Петра Федоровича дубинкой по голове, что еле его оттащили. Пришлось отвести этого милиционера в отделение, налить ему стакан водки и отправить домой от греха подальше. 
Однажды Петр Федорович сошелся с одной женщиной. 
Звали женщину Клара Борисовна. Она была не такая забулдыга, как Петр Федорович, но тоже любила вечерком клюкнуть водочки да и поплакать по судьбе своей женской, незавидной, не той, о которой в девушках мечтала. А Петр Федорович, хоть и неприятный, но все равно какой-никакой мужчина -- иной раз кран починит, а то и колбасы грамм двести принесет. 
А однажды проснулась Клара Борисовна среди ночи и посмотрела на Петра Федоровича. Он храпит, во сне чавкает, но как-то так луна его при этом из окошка освещает, что Клара Борисовна прямо с размаху на пол и села. 
Проснулся утром Петр Федорович -- нет Клары Борисовны. День прошел, вечер настал. Тогда Петр Федорович почувствовал недоброе, побежал на базар, и действительно: Клара Борисовна там уже возле пивного ларька с выбитым зубом пляшет. 
Подбегает к ней Петр Федорович -- и клац ей с ходу в челюсть! Клара Борисовна плясать перестала и смотрит на него мутными глазами, но уже видно, что чуть-чуть в себя приходит. Пнул ее Петр Федорович для верности пару раз в брюхо и отволок за волосы домой. Там Клара Борисовна выпила рюмочку, совсем очухалась и заснула. 
С тех пор Петр Федорович стал за собой внимательно следить: чтобы вечером трезвым прийти -- такого он себе не позволял. Придет, еле на ногах держится, Клара Борисовна хайло, конечно разинет, а он ей: "сдохни, жаба!" Подерутся немного, водочки выпьют и спать лягут. 
Сынок у них родился. 
Петр Федорович, пока Клара Борисовна была беременная, сильно переживал, но ничего, все обошлось, хороший мальчик получился. Ножки кривенькие, лобик низенький, глазки выпученные. Не балуется. Молчит. Козюлю из носа достанет, съест и дальше молчит. 
Тьфу-тьфу-тьфу. 
* * * 
В самые горькие минуты своей жизни забывает человек вопросы, которые казались ему такими важными еще вчера, и остаются лишь те из них, на которые все равно однажды придется дать ответ: "Кто ты?", "Где ты?", "Откуда ты?", "Зачем ты?" 
И милиция, как базисная и примитивнейшая субстанция бытия, задает всякому, попавшемуся к ней в руки, именно эти простые и важные вопросы. 
И человек потрясен: не может он дать ответа! Даже такого ответа, который удовлетворил бы, нет, не вечность, а хотя бы вот эту милицию. "Боже мой! -- думает человек, -- Я никто! Я нигде, ниоткуда и никуда! Я ни для чего! В тюрьму меня! В камеру! И -- по яйцам меня, по почкам, и воды не давать, и поссать меня не выпускать! Ни за что!" 
И милиция, даром, что примитивнейшая субстанция, сокровенные эти желания немедленно угадывает и исполняет все до единого. Простыми словами и движениями убеждает она человека в том, в чем не смогли его до того убедить ни Иисус Христос, ни исторический материализм: что червь он и прах под ногами, что винтик он кривой и гвоздик ржавый, и тьфу на него и растереть уже нечего! И по еблищу ему, которое разъел на всем дармовом, незаработанном, незаслуженном и неположенном. И забывает человек гордыню свою вчерашнюю непомерную, и лепечет: "Товарищ сержант..." А товарищ сержант его дубинкой по ребрам и сапогом под жопу. И лязгает дверь, и засыпает тварь дрожащая, права не имеющая.