Джейн и Эмма

— Ничего приносящего доход, моя дорогая Джейн. Все леди, с которыми я связана, действуют на сугубо добровольной основе — вот почему только богатые люди могут быть социальными реформаторами.
Втайне родители Рейчел надеялись, что Джейн, даже не имея приданого, сможет привлечь внимание какого-нибудь подходящего молодого человека: ведь она красива, музыкально одарена, элегантна и имеет безупречные манеры. Это и было главной причиной того, что они не спешили отпустить ее в самостоятельную жизнь.
Все эти соображения периодически поднимались, а потом снова стихали в уме Джейн. Сегодня, собираясь на прогулку к озеру Редипол, она решила, что, поскольку ей велели наслаждаться жизнью, она, пожалуй, так и поступит, пусть даже ненадолго. Пусть кто-нибудь другой возьмет на себя ответственность за шестерых превосходных детишек. И она с интересом уставилась на озеро, где было очень много лебедей.
Экскурсанты устроились в трех открытых колясках, нанятых в «Ройял-отеле». Первой коляской правил Фрэнк Черчилль, его пассажирами были Рейчел и миссис Консетт, второй — полковник Кэмпбелл, с ним ехали Сэм и его мать, третьей — Мэтт Диксон, он вез миссис Кэмпбелл и Джейн. Миссис Кэмпбелл очень редко соглашалась принять участие в подобных мероприятиях, вот и в этот раз ей в руки попали труды некоего научного общества о преобладании легочных заболеваний среди рабочих, добывающих фарфоровую глину, который она внимательно штудировала, не обращая почти никакого внимания на окружающих.
А Мэтт рассказывал Джейн о своем доме, Бейли-Крейг.
— Жаль, что вы не видели его, мисс Фэрфакс. Как там красиво! Горы спускаются прямо к берегу озера, и по вечерам или на рассвете они покрываются причудливыми узорами всех возможных цветов — от лавандового до синего и золотистого; эту игру красок невозможно описать словами. А маленькие домики стоят у кромки воды белые, словно жемчужины. Знаете, всякий раз, когда я вынужден уезжать оттуда в Дублин, это разбивает мне сердце.
— Вы много времени проводите в Дублине? — захотелось узнать Джейн. — Это красивый город?
— Лучший в мире, можете не сомневаться. Там великолепные мосты, замечательные улицы, очень красивая река; некоторые сравнивают его с Венецией, но, по моему убеждению, Дублин лучше.
Он еще некоторое время описывал ей красоты Дублина, потом они поговорили о книгах, обнаружив много общих пристрастий, и о музыке, напомнив друг другу любимые мелодии и попытавшись вспомнить забытые.
— Сэм знает, что я имею в виду, — сказал Мэтт о музыкальной теме Корелли, — он сразу напоет ее вам. — Так разговор коснулся здоровья Сэма. — Бедняга! Мне бесконечно жаль, что его так вымотало путешествие. Мама надеялась, что проведенное здесь лето поможет ему пережить зиму. Я очень беспокоюсь о нем. Сегодня утром он объявил, что никогда не женится, потому что ни одна нормальная женщина не захочет с ним возиться; вы даже не представляете, как это грустно, ведь он самый добрый и хороший человек в мире, он стоит пятидесяти таких, как я. Приняв сан, он, безусловно, станет святым.
— Вы и Сэм очень привязаны к дому, — задумчиво сказала Джейн. — Вы оба любите Ирландию, но все же уезжаете. Оставаясь здесь, вы скучаете о родных местах?
— Поверьте, мисс Фэрфакс, очень скучаем. Бывают дни, когда мысль о Бейли-Крейг постоянной болью живет в моей душе. Это рана, которую невозможно залечить и нельзя игнорировать. Зелень лугов, очертания холмов, мычание коров, крик пахарей на поле. Скажу вам честно, мне этого не хватает каждый день, каждый час, каждую минуту.
— Но вы же уезжаете оттуда? Вот и сейчас вы в Англии. Почему?
— Уж вы-то должны меня понять, мисс Джейн. — Он повернул к ней свое живое, умное лицо. — Да, я уезжаю, потому что в Бейли-Крейг нет того, что может удовлетворить такого человека, как я.
Джейн промолчала, и Мэтт продолжил:
— Я люблю эти места глубоко и искренне, они часть меня, как правая рука, но что я могу там делать? Рыбачить, плавать на моей маленькой лодке с друзьями, гулять по холмам, охотиться — что это за жизнь для образованного человека? Я хочу стать писателем и должен существовать в окружении себе подобных, чтобы оттачивать свой ум. Иногда я думаю, что отцу не стоило посылать меня в Кембридж, тем самым он разрушил меня. Теперь мне нужны разговоры, умные разговоры, я должен видеть, как вращаются колеса мироздания.
— Полагаю, женское общество вам тоже не помешает? — спросила миссис Кэмпбелл, неожиданно оторвавшись от научного труда.
— Вы правы, мэм.
— Возможно, если бы у тебя была умная образованная жена, с которой можно было бы поговорить, она бы примирила тебя с уединением Бейли-Крейг.
— Или она сошла бы с ума рядом со мной в глубочайшей тишине этого места.
— Жены имеют обыкновение дарить мужьям целый выводок детишек, а это значит, что можно попрощаться и с тишиной, и с уединением, — сказала миссис Кэмпбелл.
— Тогда лучше уж я останусь в одиночестве, мэм, — сказал Мэтт и рассмеялся.
А миссис Кэмпбелл вернулась к чтению.
— Странно, что дом вызывает у вас такие чувства, — задумчиво проговорила Джейн. — Но я вас очень хорошо понимаю. Я родилась и выросла в крошечной деревушке — о, она вовсе не так далеко, как Бейли-Крейг, но все же она расположена в довольно-таки уединенном месте, и там неделями можно не встретить на улице незнакомого человека, особенно зимой. Я искренне привязана к дому, к своим родным местам — каждый нормальный человек любит город или деревню, в которой родился, — и все же сейчас, возвращаясь домой, я чувствую некую неудовлетворенность. Мне не хватает вещей, к которым я привыкла в Лондоне, — книг, музыки, содержательных бесед, даже новых лиц, поскольку в деревне все знакомые.
— Да, вы действительно все понимаете, мисс Фэрфакс! — воскликнул Мэтт. — Более того, вы ухватили главное!
— Но что же делать? Ведь, наверное, это неправильно? Похоже на предательство?
— Все не так. Не может быть так. Ведь наша любовь осталась там, где наш дом…
— Но почему мы это чувствуем? Наши предки были вполне удовлетворены, оставаясь на одном месте. Они строили дома и обрабатывали землю.
— Не все, — снова вмешалась миссис Кэмпбелл, оторвавшись от чтения. — Иначе Христофор Колумб никогда бы не открыл Америку. Одни остаются дома, другие отправляются в путь. И мне неизвестна историческая книга, в которой говорилось бы, что Колумб рвался домой… Но мне кажется, что те, кто едет впереди нас, остановились. Вероятно, они встретили знакомых.
Коляска медленно подкатилась к месту остановки — Мэтт, занятый беседой, почти не правил, — и миссис Кэмпбелл удивленно воскликнула:
— Глазам своим не верю! Это же Роберт и Шарлотта! Я и не знала, что моя сестра Селси собирается в Уэймут. Интересно, почему она нам ничего не сообщила?
Остановка была сделана у озера, где широкая песчаная полоса позволяла пешеходам, если у них было такое желание, подойти к самой кромке воды. Коляски поставили под раскидистые дубы, а возле них действительно прогуливались кузены Рейчел.
— Тетя Сесилия! Дядя Джеймс! Кузина Рейчел! Мы навели справки в отеле, и нам сказали, что вы направились сюда. Поэтому мы поспешили навстречу вам. Разве это не приятный сюрприз? Очаровательный план, не так ли?
— Мы были у лорда Форчунсуэлла в Эбботсбейле и уговорили маму заехать ненадолго сюда — просто так. В Эбботсбейле было очень скучно, правда, Роб?
— О да, время там тянулось так медленно — казалось, все часы разом остановились. Старина Форчун все время болтал, вода для купания была чуть тепловатой, а все биллиардные кии деформированы. Мы знали, что вы здесь — мама получила письмо от бабушки.
— Разве вы не рады нас видеть? — прощебетала Шарлотта?
— Рады, конечно, — сухо ответил полковник.
А Рейчел, подойдя к Джейн, шепнула ей на ухо:
— Какая неприятность! Теперь у нас не будет ни минуты покоя.
Сестра миссис Кэмпбелл — леди Селси — была очень похожа на мать и внешне, и по манере одеваться. Ее отношение к моде и обществу было прямо противоположно отношению ее сестры. Шарлотта — на четыре года старше Рейчел — была на редкость глупой девицей с маленькими голубыми глазками, копной светлых кудряшек и безыскусными несдержанными манерами; в некоторых кругах их могли бы назвать очаровательными, но чаще за ними скрывалась немалая злоба. Она никогда не заводила подруг, оставляя все свое внимание представителям противоположного пола. Ее брат Роберт, двумя годами моложе, быстро и уверенно становился настоящим самодовольным хлыщом: он ни о чем не думал, кроме одежды, еды и развлечений, и излишества уже сказались на его внешности.