Одинокие сердца
— Хорошо. Я пойду сниму плащ и туфли и затем сразу же вернусь сюда, — сказала Алисон, но тут же передумала и решила, что поступит иначе. Ей не хотелось нарушать очарование сегодняшнего дня чрезмерно долгим лицезрением этой девицы в тапочках и брюках, облегающих ее ноги настолько плотно, что, казалось, материя вот-вот треснет. Брюки еще не треснули только потому, что были сшиты из лайкры. — Знаешь, возьми-ка сегодня свою зарплату. А я, пожалуй, прилягу отдохнуть. Я очень устала, — соврала Алисон. — Когда закончишь, можешь идти домой. Всего хорошего, Бекки.
Няня недовольно скривилась, глядя в спину удаляющейся Алисон. Затем Бекки пошла на кухню, теряясь в догадках, какая же муха укусила сегодня ее хозяйку. Алисон, безусловно, вела себя очень и очень странно: сначала почему-то целый день шастала по магазинам, а потом приперлась домой и начала читать нотации. Бекки ничего не понимала. Она взяла в секретере полагающуюся ей плату, а затем собрала остатки набора «Хэппи Мил». Закончив, она вышла из дома через заднюю дверь…
Алисон ждала, когда хлопнет дверь. Прекрасно, Бекки ушла. Алисон заглянула в комнату детей: они спали, словно ангелочки. Женщина замерла, разглядывая их лица и прислушиваясь к их дыханию. Они вызвали у нее зависть: им еще неведомо, какой тяжелой бывает иногда жизнь. Она будет всячески оберегать их безмятежность, и если для этого ей придется врать, то она будет врать. Алисон не хотела, чтобы детям стало известно о том, что сейчас происходит между их родителями. Она будет вести себя как искусная актриса, сделает все, что в ее силах, чтобы дети не пострадали. Стоя сейчас у двери их комнаты и глядя на них, Алисон вдруг очень сильно захотела обнять их, покрепче прижать к себе. Но нет, она не станет их будить. Она принесла им сладости и новые книжки со сказками, однако придется отдать все это завтра. Джун вдруг пошевелилась в своей кровати, и Алисон со страхом подумала, что ее тревожные мысли, чего доброго, каким-то невероятным образом разбудили дочь. Она послала детям воздушный поцелуй и тихонечко закрыла дверь их комнаты.
Зайдя в ванную, Алисон открыла кран с горячей водой и закупорила пробкой сливное отверстие. Порывшись в пакетах с покупками, она достала флакон с маслом жасмина и, вылив часть его содержимого в ванну, вернулась в свою комнату. Там она включила очень тихую музыку и взяла бокал для вина и штопор. Откупорив бутылку и налив полный бокал, Алисон поставила его на табурет, сбросила одежду прямо на пол и села в ванну с приятно пахнущей водой…
Когда Сэм вернулся домой, Алисон уже часа два как спала. Прекрасно.
10
Такие места всегда вызывали у Одри сходные ощущения. Вот и здесь, в аббатстве Фонтевро, ей казалось, что ее окружают души тех, кто когда-то здесь жил и скончался. Во времена Наполеона аббатство было превращено в больницу, затем в тюрьму. В 1963 году — тогда здесь уже снова было аббатство — началась реконструкция всех имеющихся построек. Глядя теперь на них, Одри не могла себе даже представить, как такое место можно было превратить в тюрьму.
Приехав в Анжу, они с матерью разместились в одном из сдаваемых внаем помещений аббатства Фонтевро. Им подали ужин в бывшем зале заседаний капитула, переоборудованном в ресторан, а утром женщины позавтракали в одной из крытых галерей, слушая трели и чириканье птичек, которые, казалось, прилетели пожелать им доброго утра. Это место было прямо-таки исполнено спокойствия и безмятежности, и Одри стала обращать внимание на раздающиеся вокруг нее звуки. Это было хорошим знаком: ее мозг начинал делать перерывы в своих — ранее непрерывных — тягостных размышлениях и тем самым давать ей отдых. Одри подумала, что, пожалуй, на нее уже оказывает воздействие их увлекательная поездка. А может, и присутствие матери. Одри побаивалась, как бы та не прочла ее мысли. Впрочем, девушка понимала, что серьезный разговор с матерью возобновится лишь тогда, когда она, Одри, сама этого захочет. И не раньше. Они с Виолеттой пришли к молчаливому согласию. Одри чувствовала понимающий взгляд матери, взирающей на нее с пьедестала богатого жизненного опыта. Виолетта словно говорила: «Тогда, когда ты будешь к этому готова. И не раньше». Она наверняка понимала, что по-другому и не получится. Гуляя по аббатству, Одри заметила, что ее чувства как-то по-особому обострились. Она любовалась солнечными лучами, пробивающимися сквозь листву, и вдыхала свежий утренний воздух, не переставая удивляться тому, как прекрасна жизнь. Ей казалось, что она долго-долго спала, а теперь вот проснулась. Эдакая спящая красавица, очнувшаяся без вмешательства прекрасного принца. В жизни бывает и такое.
Поданный за завтраком чай, вопреки пессимистическим прогнозам матери, показался Одри замечательным, а теплый круассан с маслом вообще стал прямо-таки взрывом вкуса во рту. Сколько времени она не ела такой вкуснятины? Одри почувствовала тепло солнечного света на коже, казавшейся невероятно белой. Сколько времени она всего этого не замечала?
Они с матерью прогуливались по аббатству молча. У них просто не было необходимости о чем-либо разговаривать. Мать на ходу просматривала рекламные брошюрки, которые она взяла в гостинице и в которых содержалась информация об аббатстве, а Одри рассеянно разглядывала все то, что их окружало.
Виолетта вдруг решила внести в их экскурсию хоть какую-то упорядоченность.
— Может, первым делом осмотрим церковь? — спросила она. Там находятся скульптурные изображения представителей рода Плантагенетов. Затем можно будет взглянуть на картины в зале заседаний капитула… Оттуда мы перейдем в помещение бывшей больницы… Или нет, сначала будет трапезная… А может, лучше начать с кухонь, построенных в романском стиле? Они находятся вон в той башне справа. А сады и бывшую оранжерею дома аббатисы можно оставить напоследок.
Одри открыла было рот, чтобы сказать, что они и так уже идут по этим самым садам, но затем решила промолчать. Она лишь улыбнулась и кивнула матери:
— Как вам будет угодно, о великий шерпа [5].
В аббатстве с момента его основания проживали и мужчины, и женщины. Им в течение почти семисот лет руководили аббатисы знатного происхождения — а то и королевской крови. Аббатство включало в себя приорат монахов и четыре общины монахинь и сестер-мирянок (среди которых бывали разные женщины — от богатых вдов до раскаявшихся проституток), а еще лепрозорий и лазарет. В общем, своего рода империя, в которой правили женщины. И после этого еще находятся люди, которые утверждают, будто женщины не сыграли в мировой истории никакой роли!.. Несмотря на реставрационные работы, можно было заметить ущерб, нанесенный аббатству во время Великой французской революции и в последующие сто пятьдесят лет, в течение которых здесь находилась тюрьма. Одри в который раз попыталась представить, как такое место могло быть тюрьмой, и не смогла. Здания аббатства были слишком уж величественными, слишком грандиозными, слишком красивыми… От стен веяло прохладой. Одри с матерью зашли в церковь — место упокоения пятнадцати представителей рода Плантагенетов, — и остановились перед скульптурными изображениями Элеоноры Аквитанской и ее супруга Генриха II Плантагенета — графа Анжуйского и короля Англии. Здесь же были захоронены и их останки, наверняка уже превратившиеся за несколько столетий в прах.
Затем Одри и Виолетта стали разглядывать картины в зале заседаний капитула. Одри всматривалась в лица людей, живших несколько веков назад, и приходила к выводу, что они практически ничем не отличаются от ее современников. А чего еще следовало ожидать? Ей то и дело приходили в голову мысли о том, что все, что ее сейчас окружает, — и пол, по которому она ступает, и стены, которые она разглядывает, и картины, и скульптуры… в общем, все, — было сделано руками таких же, как она, людей, живших, правда, совсем в другую эпоху. Теперь от них остался лишь прах. Одри стала размышлять о монахинях-сиделках монастыря Святого Бенедикта, ухаживавших за прокаженными и инвалидами, о больных, об условиях, существовавших в больницах в ту далекую пору. Ей даже начало казаться, что она слышит стоны больных. Или это были стоны узников? У Одри возникло ощущение, что дух тех, кто здесь когда-то жил, впитался в каждый камень, в каждый миллиметр стен, в каждую плиту пола.