Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать

– Под снос? – переспросил Алексей Тихонович. – Не может быть. Вы-то откуда знаете?
– А я, будет вам известно, районный архитектор. Кому и знать как не мне! Кооперативный большой дом будет тут!
– Пусть. Но мой дом сносить нельзя, – убедительно сказал Алексей Тихонович. – Он же новый, он недостроенный даже!
– Что ж, из-за вашего нового дома люди должны задыхаться в антисанитарных условиях? Они ждут не дождутся, когда их снесут, чтоб квартиры получить. А вам бы умнее быть, вам бы справки навести, а уж после строить.
И товарищ ушел.
А что Алексей Тихонович?
Алексей Тихонович продолжил работу: штукатурил, вставлял окна, красил, в общем, доводил дом до кондиции, торопясь успеть до холодов.
И успел.
А окрестные дома меж тем пустели. Жители со своим скарбом разъезжались кто куда, потом притащился бульдозер и в считанные часы соскреб эти жилища с лица земли, превратив их в труху и пыль.
Приходили административные люди, что-то говорили и предлагали, Алексей Тихонович их не слышал.
Приходили люди частные – видимо, жильцы будущего дома, досадующие, что строительство не начинается из-за упрямства наглого собственника. Алексей Тихонович их не слышал.
По ночам в доме били стекла, Алексей Тихонович вставлял новые.
Бросили на чердак что-то горящее, Алексей Тихонович потушил пожар.
Опять явились административные люди и предложили ему другой участок – на соседней улице, которая никогда не будет снесена ввиду исторической ценности многих расположенных на ней домов. Алексей Тихонович задумался на всю ночь. Под утро задремал. Его разбудил взрыв, он выскочил и увидел, что угол основательно разворочен – кто-то использовал неведомое взрывное устройство.
Тогда Алексей Тихонович принялся молча – так-таки буквально молча и молча – разбирать дом.
Он разобрал его по кирпичику, по досточке, по гвоздику и за зиму, весну и лето девяносто четвертого года построил на новом месте точно таким же, каким он и был.
И вот осенью, а именно первого октября одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, в субботу, он созвал всех, кого знал, на новоселье.
Гости ходили по двум этажам, заглядывали в комнаты, удивлялись и ахали. Алексей Тихонович пил рюмочку за рюмочкой, но не пьянел, лишь глаза становились все яснее и яснее – и совсем прояснились и оказались такими, какими знали их всегда дети и жена Лариса, и они обрадовались отцу и мужу, они вдруг тоже поняли, что это такое, Дом, и старший, Степан, которому уже было двадцать с лишним лет, выпивал понемногу и спрашивал свою подругу:
– Как ты думаешь, лучше в таком вот доме жить или в какой-нибудь там обычной квартире?
Подруга смеялась и любила его.
За полночь, когда гости разошлись, когда все в доме улеглись спать, Алексей Тихонович обошел дом со всех сторон, любуясь им при свете фонарей и луны. Дом был красив. Дом был хорош.
Но что-то смутное было в душе Алексея Тихоновича.
Сам себя не понимая, он взял огрызок красного кирпича и написал большими хмельными буквами на белой стене:
 
Не сбылась моя мечта! (1987–1994)
 
И нарисовал рядом крест, не считая себя верующим, но будучи им.
Вот и все.
Кончился рассказ об Алексее Тихоновиче.
Вы скажете: как же так?
Вы спросите: что он имел в виду, если построил дом?
Но откуда я знаю, когда не знает этого сам Алексей Тихонович?
Да и кто сказал вам, милые вы мои, что у человека настоящей мечтой является лишь то, о чем он явственно мечтает? и что кроме одной мечты у него нет другой, потаенной?
Не подумайте только, русские вы мои, будто Алексей Тихонович написал это спьяну, а наутро стер. Нет, не стер он это, сделав вид, что не он нацарапал, а кто-то другой – из хулиганства. Он не стер, он глядит на нее и смутная печаль гложет и гложет его сердце… Не сбылась моя мечта, шепчут его недвижимые губы, и удивленные глаза смотрят на птиц, которые стаями кружат в небе: то ли перелетные, то ли к дождю, то ли просто так, от нечего делать…
1 октября 1994
 
«Там, где чисто, светло…»
 
Александр и Мария любили друг друга и произведения Эрнеста Хемингуэя. Сами понимаете, что такое совпадение возможно лишь в городе Саратове. У них было два праздника: день их встречи и день рождения Эрнеста Хемингуэя. Оба праздника они отмечали или дома, если не было родителей, или где-нибудь в укромном месте, – они были неприхотливы в свои двадцать лет.
Но однажды Мария накануне дня рождения Эрнеста Хемингуэя сказала Александру:
– Пойдем куда-нибудь, где чисто и светло.
Александр улыбнулся. Он, конечно, помнил и название, и содержание одноименного рассказа. Но они были не в Париже, а я уже сказал где, и большая в этом нашем «где» проблема – отыскать кафе, чтобы было светло, чисто и, главное, тихо.
Они пошли наугад и пришли в небольшое кафе: несколько столиков, негромкая музыка и расторопный элегантный официант. Он тут же подошел к ним и улыбнулся:
– Чем могу, молодые люди?
Александр и Мария были оба непьющими.
– Два кофе и бутылку минеральной, – сказал Александр.
– С удовольствием! – воскликнул официант. – Не нужно ли еще чего? Может, бумагу, ручку, конверт? Вдруг вы захотите написать письмо?
– Я именно хотел написать письмо! – воскликнул Александр.
– И я, – сказала Мария.
– Итак, два кофе, минеральная вода, два листка бумаги, два конверта и две ручки?
– Вот именно, – подтвердил Александр.
– Минуту! – сказал официант – и сказал это не в переносном смысле, а в буквальном: ровнехонько через минуту он принес все требуемое и тактично удалился.
Александр и Мария чудесно провели время. Они пили горячий кофе, запивая его холодной минеральной водой, они беседовали о Хемингуэе, о Париже, который Праздник, Который Всегда С Тобой, о своей любви, а потом написали письма: он своей тете в город Белинский Пензенской области, а она своей подруге в город Щучин, что в Белоруссии.
Они подозвали официанта.
– Уже уходите? – огорчился тот.
– Да, спасибо, – сказал Александр.
– Жаль, – сказал официант.
– Мы еще придем, – сказала Мария.
– Погода не балует, – сказал официант.
– Осень, – сказал Александр.
– Главное, чтобы где-то было чисто и светло, – сказала Мария.
– Письма я отправлю, – сказал официант.
– До встречи, – сказал Александр.
И они с Марией ушли, а официант остался, но все трое были наполнены неназойливым чувством человеческого достоинства.
Через год Александр и Мария опять пришли в это кафе.
– Чем могу? – подошел официант. Александр улыбнулся Марии и сказал:
– Два кофе, бутылку минеральной, бумагу, конверты и две ручки, мы хотим написать письма.
Официант упал в обморок, гулко стукнувшись затылком о каменный пол.
От удара он тут же очнулся. Он вскочил и стая бить Александра. Избив, принялся и за Марию, тоже ее бил и хотел обесчестить, но тут кто-то кликнул милицию. Он бил и милицию – и бесчестил ее. Словами.
Судебно-медицинская экспертиза признала его нормальным, но склонным к возбуждению. И его осудили на год исправительных работ по месту работы.
Вы же скажете: ну, все понятно, автор намекает этим рассказом: как быстро, мол, меняются времена!
Вовсе нет. Времена хоть и меняются, но не в этом дело. Просто официант был другой.
Поэтому вот что. Тот официант, который был первый, он, конечно, хотел добра и вежливости. Но в результате повредил коллеге. Так что если кому вздумается обращаться с людьми как-нибудь, знаете ли, по-хемингуэевски, то вы уж делайте это не сразу, а постепенно, помаленьку, а то люди ведь моментально зарываются и начинают думать, что так теперь везде и всегда будет. А это вовсе пока не так.
Будьте здоровы.
 
Разговор
 
Встретились седьмого ноября одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года на углу улиц Вольской и Белоглинской две женщины: Мария Степановна и Галина Львовна. Было десять градусов мороза.