Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать

Но он был, он стоял среди нас – ящик с водкой, двадцать бутылок, одна к одной, мерцающие, словно люстра в торжественной и таинственной высоте темного замкового зала.
Потапов решился. Поперхав, чтобы придать голосу нарочитую грубую мужественность вместо просящейся нежности, он сказал: «Чего смотреть-то?» – и начал откупоривать бутылки и разливать по стаканам, которых было у Алексея достаточно.
Сглотнув от волнения, Потапов спросил:
– Ну? За что?
Мы не могли ответить.
Лики наши были светлы.
Мы верили в Бога и в будущее нашей великой обездоленной страны, мы верили в будущее человечества и Земли, мы верили, что где-то есть и другая Земля – и не одна, мы верили, что никогда не умрем.
Тихо заплакал светлыми слезами рэкетир и бандит Василевский.
– Выпьем, – тихо, из души произнес Потапов. И это стало тостом.
И мы выпили.
 
Шутка
 
Тимофеев был женат и заботлив о семье, а Ашот был холост и шутник. Тимофеев жил, как вы сами понимаете, в городе Саратове, а Ашот жил тоже догадываетесь где: на Черном море в небольшом поселке и работал в ботанической лаборатории лаборантом – он любил выращивать цветы.
Тимофеев отправил жену с дочкой на отдых в пансионат «Крутой берег». В туристическом бюро, где брали путевки, им даже сказали телефон этого пансионата, и вот на второй или третий день, не имея никаких известий, кроме телеграммы о благополучном приезде, Тимофеев стал звонить. Он не знал, что этот телефон уже полгода как передали ботанической лаборатории стараниями ее начальника Автандила Егоровича, а «Крутой берег» оставили пока без телефона. И трубку снял Ашот, заранее улыбаясь.
– Это «Крутой берег»? – спросил Тимофеев.
– Что вы хотели? – поинтересовался Ашот.
– Нельзя ли пригласить Тимофееву Ларису Андреевну? Я не знаю, в каком она там у вас корпусе или что там у вас, у нее дочка, Верой зовут. Отдыхающие то есть.
– Найдем, – сказал Ашот. – Но ждать надо. Сколько буду искать, столько и жди. Денег не жалко на телефон ждать?
– О чем речь! – воскликнул беспокоящийся о семье Тимофеев.
Ашот замкнул своим ключом дверь кабинета начальника, который часто отлучался и его сроду никогда не было, и вышел из кабинета.
До пансионата было тридцать километров. Но что такое тридцать километров по хорошей дороге и на хорошей машине со скоростью сто шестьдесят километров в час, спрашивал себя Ашот. И сам себе отвечал: э!
Небольшая трудность заключалась в том, что машина Ашота была в ремонте, но могут ли быть помехи, когда речь идет о тревоге человека за свою семью?!
Из многочисленных машин, стоявших у пятизвездного отеля «Парус» (бывший «Профсоюзник»), он выбрал спортивный «Шевроле». Всполошилась гадким голосом сигнализация, но Ашот в момент ее утихомирил. Он привел в действие систему зажигания быстрее, чем об этом рассказано, и рванул с места. За машиной побежали люди, размахивая руками и крича.
Они сели в другую машину и погнались за Ашотом.
Радость Ашота поднималась так же стремительно, как стрелка спидометра.
Я бы не брал без спроса, мысленно говорил он преследователям, укоряя их. Но вы же не дадите, если по-человечески просить! А у людей, может, судьба решается, как ты думаешь? Может, человек повеситься хочет и ему нужно услышать любимую женщину, чтобы раздумать? Может, у него была болезнь рак, и он вылечился и хочет скорей сообщить любимой женщине, чтобы она заплакала от счастья? Э? Разве тебе объяснишь?
И Ашот доводил стрелку до своих любимых ста шестидесяти. Справа были скалы, слева была пропасть. Те ехали, однако, тоже на хорошей машине – и стали сигналить догоняя.
Ашот усмехнулся.
Вдруг послышались выстрелы. Треснуло заднее стекло, осколок впился Ашоту в шею, он вытащил его и кинул, не глядя, и стал снижать скорость. Преследователи поравнялись с ним, продолжая стрелять.
Шины прострелят, забеспокоился Ашот и резко повернул руль, его «Шевроле» ударил в бок машину хулиганов, ударил еще, но глупый шофер вместо того, чтобы отстать, продолжал гнать, чтобы тем, кто сидел с ним в машине, было удобно стрелять в Ашота.
На двух колесах ехать хочет, подумал Ашот, зная, что впереди узкий участок дороги. И действительно, нападавшая машина некоторое время ехала на двух колесах на краю попасти, а потом упала в пропасть.
Ашот продолжал путь.
Он приехал в пансионат «Крутой берег», отыскал Тимофееву Ларису Андреевну с дочерью Верой и сказал свою любимую фразу: «Вас к телефону!»
Он привез удивленных мать и дочь в лабораторию, взял трубку.
– Ждем?
– Безобразие! – закричал Тимофеев. – Целый час прошел!
– Не час, а всего-навсего двадцать четыре минуты, – сказал точный Ашот.
И удалился, чтобы не слушать личные семейные разговоры.
Через несколько минут Лариса Андреевна Тимофеева с дочерью Верой вышли, у Веры Андреевны было изумленное лицо, а у Веры легкомысленное, потому что она в этом возрасте еще ничего не понимала.
– Спасибо, – сказала от души Лариса Андреевна.
– Не за что! – от души ответил Ашот, подавая ей букет только что срезанных роз: одна белая, две красные и две розовые – он обожает именно такое сочетание цветов.
 
Мусорщик
 
Васильев двадцать четыре года ходил на работу по пешеходному мосту через железнодорожный путь. Но вот мост закрыли на ремонт, и ему пришлось огибать тупик, склады и заборы, потому что напрямик через путь он ходить не мог, боялся гибели от маневрового тепловоза, который вечно сновал туда-сюда, обманчиво блестя всегда вымытыми ярко-зелеными боками с красными полосами. И вот, огибая тупик, он обнаружил свалку.
Свалка была техническая. Васильев заинтересовался и первый же свой выходной день провел на свалке. Чего он только не увидел! Подшипники, какие-то сочленения, куски металла причудливой формы – белые, серые, синеватые, бронзовые, матовые, белые, никелированные. А вот два стерженька на шарнире, похоже на циркуль или на ноги прыгающего человека, или на крылья птицы. Часами Васильев рассматривал детали, думая над ними. И стал наиболее понравившиеся относить домой. А дома составлял из них конструкции и композиции, подразумевая, что каждому из сочленений и каждой из деталей должно найтись свое место, и очень радовался, когда действительно сочленения и детали образовывали гармоническое целое, получалось нечто загадочное, но удивительно красивое, изящное.
Васильев бросил работу. Ходил на свалку каждый день. Безжалостно рушил он свои первые примитивные конструкции: мысль и фантазия его усложнялись, и вот он достиг своего: комнату заполнили, не уничтожив, однако, пространства, пять конструкций, гармоничных сами по себе и гармонично разыгрывающихся друг с другом.
Ему не хватало одного: зрителя.
И он решил позвать соседа Кольцова, который в прошлой своей жизни был инженер, а в этой – сильно выпивающий работник мастерской «Металлоремонта».
И вот, купив водки, Васильев пригласил Кольцова, угостил его водкой – и показал.
Кольцов осмотрел, ковыряя в зубах спичкой, и сказал:
– Нормально.
– Если б вы знали, как это трудно! – воскликнул Васильев. – Из хаоса извлечь сперва нечто загадочное, долго ломать голову о его предназначении, искать сочетания, раскрывая загадку каждой детали, каждого узла…
– Уж и узлы, – сказал Кольцов. – Знаю я эти узлы. Это вот – релонгаторный шатун. Вы его задом наперед присобачили.
– Искосый рычаг стойкости, – поправил Васильев.
– Сам ты искосый, – дружелюбно сказал Кольцов. – Говорю тебе: релонгаторный шатун. А вот крепежный контрбаланс, почти новый…
– Меридиан плоскости и пространства, – поправил Васильев, становясь хмурым.
– Контрбаланс, говорю, к нему еще брубитель нужен, а вот и брубитель! – обрадовался Кольцов и вытащил его из другой конструкции, отчего она сразу рассыпалась.
– Пошел вон, – сказал Васильев.
– Да ладно тебе! – отозвался Кольцов на приятельскую шутку и продолжал рассказывать: