Качество жизни

Но это было после, как любят писать в тех романах, которые все-таки издает в своем издательстве издатель Анисимов и даже сам их пишет. Писал. 
А тогда, у столба, я довольно быстро вернулся в сознание. Мне даже стало как-то особенно свежо и бодро, но я, конечно, это не демонстрировал. Ирина посматривала на меня так, будто готова была в любой момент поддержать под руку. 
- Вы нормально себя чувствуете? 
- Более или менее. 
Чувствовал я себя гораздо более, чем менее: у меня даже вдруг проснулся зверский аппетит. Но я все-таки ограничился какой-то рыбой. Ел, молчал, в голове вертелась фраза из тех, которые нам кажутся вычитанными, но мы не можем вспомнить, кто написал. На самом деле ниоткуда мы такие фразы не вычитываем. И все же они наверняка кем-то написаны: не может быть, чтобы такую пошлость кто-то не увековечил! "Любой человек может умереть в любой момент" - вот эта фраза. Я мог умереть, но выжил, уцелел, спасся. И от этого ощущал себя как-то торжественно и значительно... 
А Ирина не торопилась начать разговор о Валере: боялась, наверно, что я разволнуюсь и опять упаду в обморок, на этот раз прилюдно. Я начал сам. 
- Мне важно понять, - сказал я, - насколько для него это серьезно. Вдруг он действительно что-нибудь учудит? 
- Я должна об этом думать? 
- Хорошо. Придется мне поговорить с ним. 
- И что вы скажете? 
- Скажу, что вы его не любите. 
- А то он не знает! И ему все равно, он-то любит, для него это главное. И на сто процентов уверен, что я рано или поздно отвечу тем же. Все влюбленные страшные мучители, разве не знаете? Не люблю влюбленных. 
- Должно быть, самой не повезло? - спросил я с мудрым сожалением. 
- Мне везло. Мне всю жизнь везет. Знаете, я вам скажу то, что никакая женщина о себе не скажет. Я только кажусь умной. На самом деле я не умная, а сообразительная. И очень банальная. Люблю быть здоровой и красивой, одежду люблю хорошую и модную, страшно вообще зависима от моды, люблю популярность - дешевую или какую, мне все равно. Хочу богатого мужа, чтобы быть обеспеченной. Большую квартиру, загородный дом хочу. За границу хочу ездить, на море отдыхать. Вот и все. 
- Боулинг, шопинг, дайвинг, факинг? - прокомментировал я, как мне казалось, остроумно. 
- Примерно так, - улыбнулась Ирина, показывая, что моя ирония ее ничуть не трогает. - Валера ваш красивый и очень талантливый в определенном смысле, нам было хорошо, что ему еще? Он сам виноват. Мы могли бы еще встречаться и... А теперь - нет. Очень жаль. 
- А жених для этого совсем не подходит? Или он не жених? Спонсор? 
- Между нами? 
- Конечно. 
- Он вообще другой ориентации. Я ему для прикрытия, по взаимной договоренности. Он ведь не эстрадная звезда, человек серьезный, ему эта слава не нужна. 
(Шебуев, Темнова, Панаевский и Ликина завопили от восторга и захлопали в ладоши: вот это да, вот это сюжет!) 
- А вы, значит, нарциссизмом больны? 
- Почему больна? Я наслаждаюсь чувством своей заурядности! Я в восторге от себя и от всего красивого, что вокруг. Некрасивое ненавижу. Нищих старух когда встречаю, расстреливала бы просто! - рассмеялась Ирина. 
- Даже так? 
- А что? 
- Собственную, может, старость хотите расстрелять? - старался я быть мудрым, чувствуя себя при этом полным дураком. 
- У меня старости не будет, - ответила Ирина. 
- Почему? 
- Не буду дожидаться. Повешусь. 
- Да? Тогда мне пора покупать веревку и мыло, - сказал я, надеясь, что она хотя бы из вежливости успокоит: рано, мол, вам о старости думать. 
Она не успокоила. Промолчала. Согласилась, стало быть. 
16 
Итак, газеты вышли. 
Первым позвонил Валера. Рано утром. Он даже не из газет узнал, а из Интернета, который всасывает в себя, как огромный пылесос, все без разбора. Всосал и эту новость. 
- Это что? - спросил Валера. 
- Что? 
- Фотография - это что? 
- Какая фотография? 
Он объяснил. 
Я удивился. Стал рассказывать, как все было: обморок, я чуть не упал, Ирина поддержала. Остальное выдумки. 
- А зачем ты к ней пошел? 
- Поговорить. 
- О чем? 
- Мало ли. 
- Обо мне? 
- Ну, допустим. 
- А тебя просили? С какой стати вообще? Блин, хамство просто какое-то! 
- Это ты кому? 
- Тебе, извини! Зачем ты поперся? 
- Послушай... 
- Она что, жаловалась, что ли? Будто я ее преследую, что ли? Пусть не берет в голову! Я ей просто собирался сказать кое-что, а она боится! На всякий случай могу тебе сказать, кто она такая вообще! 
- Мне это не пригодится. 
- А зачем тогда пошел к ней? 
- Она сама позвала. О тебе поговорить. О ситуации. 
- И что обо мне говорила? 
- Ты ей очень нравишься. Но не более того. 
- А мне ничего и не надо было, между прочим! Она сказать это могла нормально? Мне, а не кому-то там! И вообще, хотя бы поговорить можно было или нет? Пусть скажет все, что обо мне думает, но не кому-то, а мне! Ты ей это можешь передать? 
- Что? 
- Что я хочу с ней поговорить. Минут пять, не больше, пусть не боится. Она ведь на самом деле мучается, я же знаю, будто я, вроде того, переживаю из-за нее. Вот я и хочу сказать, чтобы не мучилась, я не очень-то переживаю. Но я сам это ей хочу сказать, понимаешь? 
- Да. 
- Передашь? 
- Ладно. 
.......................... 
(Тут были мои комментарии к этому разговору. Опустим.) 
Потом позвонила Нина. 
- Анисимов, это ты? 
- Я. 
- Нет, в газете, на фотографии, это ты? 
- Я. 
- Как ты с ней познакомился? Как вообще попал в эти круги? 
- Попал вот. Ты меня поздравить хочешь? 
- А разве есть с чем? 
- А разве не с чем? 
Потом звонил недоумевающий Костик. Я сказал, что, да, застукали, Ирина Виленская моя любовница. Каюсь. 
- Вообще-то для издательства скандал не помешает. Но не знаю, как Щирый посмотрит. Для нашего нового дела - ты понимаешь? - для нашего нового дела нужна как раз тишина. А где ты с ней познакомился? 
- Мы вместе в школе учились. 
- Ясно... Постой, ты же, вроде, не москвич? 
- Ну и что? Она тоже. 
- Да? Ясно... Постой, а ей сколько лет? 
- Сколько и мне. Просто пластическая операция. 
- Да? Ясно... 
Ну, и другие звонили. 
Сам я купил газеты в метро. Стоял в углу вагона, стиснутый, читал, рассматривал фотографию. Раздраженно скомкал, сунул в сумку. 
Напротив стояла женщина, тоже с газетой в руках. Рассеянно глянула на меня. И - в газету. И опять на меня. И вдруг улыбнулась - как знакомому. И я понял, что человек, чье лицо становится известным, тут же делается для всех - а это миллионы! - своим, близким, кем-то вроде соседа или доброго приятеля. Потому что не близкому, не соседу и не приятелю не будешь же вот так улыбаться! Эта мысль меня, грубо говоря, потрясла. А женщина порылась в сумочке, достала ручку и протянула ее вместе с газетой. Я взял газету и расписался под фотографией. Она хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам. Она поняла и кивнула, очень довольная. И даже отошла, оттиснулась от меня, чтобы удобней было хранить тайну. Я отвернулся. 
В издательстве меня встретили, как именинника. 
- Кто бы мог подумать! - воскликнула Гурьева, женщина из бухгалтерии, очень простая на язык. 
- Неужели нельзя подумать? - галантно спросил я ее. 
Она оценила меня взглядом, словно впервые видела. И сказала с оттенком удивления: 
- Можно... 
- Спасибо. 
А Костик, улыбаясь, спросил: 
- Нет, а как это делается вообще? 
- Что? 
- Ну, такая женщина - и ты! 
- Если отбросить социальные и другие причиндалы, она просто женщина, я просто мужчина. 
- Это ты прав! - одобрил Костик. 
17 
Пока я раздумывал, позвонить ли Ирине, она позвонила сама и назначила встречу в "...". Это подвальный клуб-ресторан на Никольской, там большей частью обретается небогатая молодежь интеллектуального пошиба.