Качество жизни
* Замечание при позднейшем чтении. Зря я обольщался; скорее всего он не таращил глаза, а тут же обратился к своему чаю: мало ли придурков тут бродит, на всех нервов не напасешься! - А. А.
----------------------------------------------------------------------
- Что это с тобой? - спросила Нина. - Плохо себя чувствуешь?
- Отлично себя чувствую. Где будем говорить?
- Успеем еще. Сначала зайдем...
И мы зашли в кабинет ее босса и ее теперешнего мужчины, американца Джеффа, не помню фамилии, то есть не знал никогда. Ну, пусть Питерса. Джефф Питерс, американский деловитый мальчик с чубчиком, лет сорока, встретил меня как родного. Должно быть, у них там, в Америке, принято окружать вниманием и заботой бывших мужей своих женщин. Он предложил мне кофе, чаю, виски, минеральной воды. Я отказался.
- Очень рад наконец познакомиться, - сказал он почти без акцента. Нина много хорошего о вас рассказывала!
Он соврал легко, так, что это выглядело правдой большей, чем сама правда. Но видно было, что познакомиться действительно рад, без дураков. Ох уж эти чистосердечные американские мальчики, которые умудряются говорить то, что думают, потому что не любят и не приучены говорить то, чего не думают... Интересно, появились ли у нас такие?
Я сказал, что занят и пришел по делу. Он тут же извинился и пригласил меня приехать к ним в ближайший уик-энд, они снимают чудесную дачу на берегу лесного пруда.
- Там вода очень чистая, - аккуратно выговаривал он, - и я там поймал четыре эти... Как они?
- Караси, - подсказала Нина, любуясь им.
- Ка-ра-си, да! Мелочь, но приятно! - выразился он совершенно по-русски и весь засветился при этом, засмеялся, довольный тем, что у него есть хорошее здоровье, хороший бизнес, хорошая женщина Нина, хорошая дача с хорошим прудом, в котором он поймал не три, заметьте, и не пять, а именно четыре карася. Я помню, меня почему-то взбесила эта точность, и я поспешил откланяться.
Вспомнил сейчас и еще одну тогдашнюю мысль: мне показалось, что Нина настойчиво приглашала меня на работу не для того, чтобы срочно поговорить о Валере, а - с мужчиной своим познакомить. Похвастаться им. И при этом она не намеревалась сделать мне больно, просто в ней успело появиться что-то американское, прямодушное и однолинейное: она хотела, чтобы я за нее порадовался, она, пожалуй, не была против, если ее бывший муж и ее теперешний мужчина подружатся, проведут вместе уик-энд и поймают каждый по 4 (четыре) карася.
Мы говорили с ней в небольшом летнем кафе. Нина сказала:
- Вид у тебя в самом деле какой-то... Нормально себя чувствуешь?
- Нормально. О чем ты хотела поговорить?
- О Валере. Что случилось, я не понимаю?
- А что случилось?
- Квартиру зачем-то снял.
- Он ее не вчера снял, с чего это ты вдруг?
- Я просто подумала: мало ли. Мы совсем его не знаем, к сожалению. Чем он там занимается - неизвестно. Ему с тобой разве плохо было?
- Просто ему удобней жить отдельно. Девушек легче приводить.
- Это бы ничего. А если другое что-нибудь?
- Ну, мальчиков легче приводить.
- Очень плохие шутки!
- Странные мы люди! - захотелось мне пофилософствовать. - Научились терпимо относиться ко многому, почти ко всему! Но только когда не нас касается. Мы спокойно допускаем, что у кого-то могут быть какие-то нетрадиционные интересы. Но только не у наших близких!
- Пожалуйста, перестань! Валера абсолютно нормальный человек! Я не этого боюсь. Просто, когда молодой человек живет один, это, сам понимаешь, чревато... Друзья разные вокруг виться начинают. Разные, понимаешь? Девушка какая-нибудь прибьется и окажется наркоманкой. А ты даже не заходишь к нему. Я сама могла бы тоже, но я полтора месяца была в отъезде. И ты все-таки мужчина, отец, он тебе больше доверяет.
Я знал, что это не так: Валера доверяет нам в одинаковой степени. То есть в одинаковой степени не доверяет. Но согласился:
- Ладно, зайду сегодня же. Или завтра.
Нина слегка рассердилась:
- Ты будто мне одолжение делаешь!
- Вовсе нет. Просто - зайду. Я собирался. Зайду и зорким оком постараюсь разглядеть следы разврата и порока.
Нина внимательно посмотрела на меня и сказала:
- Отроги силою месть на кроле, но за тот не костечный. Читыреешь?
- Что?
- Отроги силою месть на кроле, но за тот не костечный. Читыреешь?
Нина смотрела на меня озабоченно. Как мать. И как женщина, которая начала новую жизнь, но прежняя тоже заставляет о себе думать. И я это видел, я это понимал. Но не понимал, что она говорит. То есть я понимал, что она говорит на русском языке, но не понимал ни слова. (Говорилось, то есть слышалось, не совсем, возможно, так, но надо же дать представление.)
Энцефалопатия, подумал я и торопливо отпил принесенное в этот момент официанткой пиво. Начинается. Органические поражения. Третья стадия. Как там? Интеллектуально-мнестическое расстройство, транзиторная глобальная амнезия... Сам-то я умею говорить?
- Да, - сказал я.
- Что да?
- Я согласен.
- С чем?
- Что-то надо делать! - решительно сказал я, радуясь, что приступ прошел, едва начавшись.
- Что делать? - недоумевала Нина. - Ты понимаешь вообще, о чем я говорю?
- Извини, жара действует. Ты еще раз - и подробней.
Нина подумала, постучала пальцами по столу, глянула на меня недовольно: действительно ли не совсем понимает или валяет дурака? И повторила подробней:
- Емды бы кипаешь, пто дре гуулче порется про прето прокатетовать, жбо гаражно! Брещно! Стороче. Эма оа иклап, эма оа рырырын, ивуй бебе грошу, дафцы?
Я глотал пиво. Я опять выпал. Прокашлявшись, сказал:
- Жамды.
И ждал всплеска недоумения в ее глазах. Но она кивнула.
- Бор а циципи. Рпе сека, зоркотимся!
Черт побери, думал я, надо успокоиться. А то я сейчас остатком разума потеряю остатки памяти. Перестану понимать человеческую речь, понимать сам себя. И из открытого навсегда счастливого рта потечет пенистая слюна. Я же грамотный человек: язык и мышление неразрывны. Если я сейчас мыслю - и довольно связно, следовательно, я могу и говорить. Спокойно, спокойно, спокойно! Погода. Простое слово. Надо попробовать.
- Погода, - сказал я.
- Что погода?
- Отвратительная.
- Да, приятная погода.
- Ты знаешь, а у меня, кажется, опухоль мозга. Представляешь?
- А мы с Джеффом даже кондиционеры не включаем, оба любим жару, оказывается. Как он тебе?
- Мне, может, осталось совсем немного.
- Мне тоже некогда.
- Ты слышишь, о чем я говорю?
- Конечно.
Она слышала, но не понимала. Возможно, мне только казалось, что я говорю нормальными словами. На самом деле выговаривается совсем не то, что посылается из речевого центра мозга к языку. Где-то что-то перемкнуло. Надо теперь разобраться, когда я выпадаю из нормального состояния, а когда опять в нем. Сейчас вот - где? Надо сказать что-то, требующее однозначной реакции, чтобы проверить. (Хотя и так сказал - но, видимо, не получилось.)
- Ты его любишь, этого Джеффа? - спросил я Нину.
- Конечно, - безошибочно ответила она. И встала. - Ты позвони потом, когда к Валере сходишь.
- Ладно.
Она сделала несколько шагов.
Стройная походка совсем еще молодой женщины.
И вдруг остановилась. Повернулась, быстро подошла, села.
И стало что-то горячо и быстро говорить, то глядя мне в глаза, то опуская голову.
Я ничего не понимал. Предполагаю: она, никогда не любившая врать (в отличие от меня), объясняла, что дело не в любви, а в том, что Джеффу она нужна, а нам с Валерой уже нет, а она привыкла быть нужной, она без этого не может жить. Или, возможно, она просто перечисляла накопившиеся обиды. Или доказывала мне и себе, почему мы никогда не сможем жить вместе. А может, наоборот, сделала какие-то предложения, согласившись с которыми, я могу рассчитывать на ее возвращение - если, конечно, сам этого хочу... Закончила она явным вопросом. Смотрела на меня и ждала. А я почему-то не смог признаться, что не понял ни слова.