Победительница

– Он жив?
– А что с ними сделается? Ну, дали по башке слегка, дурная кровь вытекла – только на пользу.
– Дурная кровь – из головы? Это юмор у вас такой? 
– Почему? Вообще-то кровь хоть в голове, хоть, извините, в жопе одинаковая.
Грубое слово меня почему-то слегка успокаивает.
Будто я уже что-то поняла.
И правильно поняла: это оказался не ты, Володя. Да, куртка светлая, джинсы голубые, ботинки красные и даже темные волосы – как у тебя. Но это не ты.
Извиняюсь перед всеми, выхожу на улицу.
Звонок. Человек, который звонит мне крайне редко: бывший муж. Твой отец, Володенька. 
Спокойным тоном, узнаваемо улыбчивым голосом:
– Привет. Вовка тут ко мне заехал, переночует, ты не против?
– Я могу быть против во втором часу ночи? Вы могли позвонить?
– Да заболтались. 
– Ему в школу завтра! Как он пойдет без учебников?
– Завтра воскресенье, – говорит бывший, голос неоконченно подвисает, так и слышится несказанное: «Завтра воскресенье, дурочка!»
– Он мог бы предупредить, – говорю я, сердясь на себя, понимая, что разговор нужно немедленно прекратить.
– Да ладно. Захотел – приехал.
– Почему бы и нет, действительно! Папа видит сына раз в три месяца, папа раз в год дает сыну пять рублей, почему бы и не приехать к папе!
– Это неправда, – говорит бывший. 
На самом деле это правда, но у бывшего есть гениальная особенность считать правдой только то, что он считает правдой. Он гениально умеет не тревожиться о других людях и их проблемах. Он гениально оправдывает свои неудачи, лень, свою бедность, в конце-то концов! А самое гениальное – спокойствие. Он спокоен, как просветленный Будда. 
Пока я думаю об этом, он что-то говорит. Ловлю на середине фразы:
– ...неизбежно. Все мальчики вырастают и уходят от матерей к отцам.
– Да? То есть – я его ращу, я колочусь, я загибаюсь, а он уходит к тебе – ни за что?
– Почему ни за что? Я отец. Ему пора понять жизнь, для этого надо общаться с мужчиной.
– Это кто у нас мужчина? 
– Да ладно тебе, – он непробиваем. 
– Может, вы там пивка выпили и покурили? Помужски? – предполагаю я.
– Да, – отвечает бывший. – Почему нет? Ну, бил меня отец по губам за сигареты, а мать по голове кастрюлей, когда я впервые выпил. Что дальше? Все равно начал и курить, и пить. При этом заметь, не алкоголик.
Это верно, он не алкоголик. И вообще, ведя богемный образ жизни, скорее человек умеренный – лишнего не выпьет, вреда себе не причинит. Потому что любит себя, в отличие от меня. Умеет себя любить.
Я продолжаю допрос:
– Ты так его приманиваешь?
– Объясняю, – терпеливо вталкивает он мне, дурочке. – Не приманиваю, а понимаю неизбежность некоторых вещей. Он пил бы пиво на улице и курил по подъездам – это лучше?
– Лучше вообще не пить и не курить!
– Слушай, это примитивно, – говорит он, добродушно соболезнуя моей одноклеточности. – Человек не сводится к таким простым вещам. Это всего-навсего привычки. Да, не очень хорошие. Но главное не в этом.
– Главное – он потерянный ребенок! Он даже не знает, кем хочет быть, он никем не хочет быть.
– Ты напрасно, – говорит бывший. – Он сказал, что его компьютерный дизайн интересует. 
Я затыкаюсь.
Что-то говорю и быстро сую телефон в карман джинсов, чтобы избежать искушения разбить его об асфальт.
Вот так. Мама с сыночком ведет долгие беседы, рассказывает ему об интересных профессиях, сынок посмеивается и уверяет, что собирается, как отец его одноклассника, заняться сбором пищевых отходов. Простой и гениальный бизнес: папа одноклассника по всей Москве поставил бачки для этих самых отходов с крупными веселыми надписями: «Осталась еда – кидай сюда!» Это действует, люди выкидывают туда, а папа собирает и кормит этими отходами тысячи подмосковных свиней, выращиваемых на огромных свинокомплексах.
А папе сын признался: компьютерный дизайн ему по сердцу. Вот так вот с ходу выдал заветное.
Я дура, говорю я себе, покупая по пути домой пива и пачку сигарет. Есть смысл рвать нервные кончики и тратиться, когда видишь результат и благодарность. А если результат сомнителен и благодарности никакой, то зачем? Нет, конечно, женщина экзистенциальна по сути своей, и самое странное в мифе о Сизифе то, что Сизиф мужчина. Но не настолько же! Всё, хватит. Пора подумать о себе. 
Но трудно думать о себе тому, кто от этого отвык. Я отправляюсь в салон красоты, я иду по магазинам и наряжаюсь, я целых два раза посещаю выставки чего-то там и целый раз – театр. Но за каждую минуту, потраченную на себя, я расплачиваюсь угрызениями совести, каждая купленная себе вещь кажется украденной у сына, я поняла, что загнала себя в тупик, а в одиночку выход из тупика найти трудно. Искать же его с теми, кто тебя знает такой, какая ты есть, еще труднее. Нужен новый человек, который тебя не знает. Он увидит тебя другой, и этим поможет открыть в себе что-то новое. Начинается этап поиска через множество каналов, а их действительно уйма – компьютерные серверы знакомств, электронные свахи, чаты, блоги, начинаешь в это играть и заигрываешься, потому что там ты представляешься какой угодно, имеешь любую внешность, любой возраст. Но, опомнившись, вспоминаешь, что ищешь кого-то не для своей виртуальной двойницы, а для себя... При этом есть в этом чтото неприглядное, почти как в мастурбации, хотя некоторые и в этом не видят ничего особенного. В самом деле, а что такого?
Познакомившись с мужчиной в реале, первым делом просишь его:
– Послушай, не говори никому, что мы познакомились через Сеть. Ладно?
– А какая разница?
– Тебе трудно?
– Нет. Но смысл? Один человек искал и нашел другого человека – обычное, естественное дело.
– Может быть. Но все-таки. 
– Хорошо. Мы встретились в метро?
– Да. Нет. Как-то уж очень... В толпе знакомиться...
– Понял. Мы встретились на рауте. На дипломатическом приеме. На открытии выставки художника Репкина-Дедкина или на премьере фильма режиссера Бабкина-Внучкина. Или кутюрье Жучкин-Кошкин нас пригласил на показ весенней коллекции своего ученика Мышкина. Выбирай!
– Перестань. Просто ты обратился ко мне по делу.
– Чем это лучше, не понимаю?
– Ну... Элемент случайности. Непреднамеренности.
– Это так важно?
– Для меня – да.
К счастью, мужчина оказывается покладистым. И вообще хорош во всех смыслах. Все становится стабильным. А главное – ты, Володечка, выравниваешься. Причем такое ощущение, что не благодаря, а вопреки. Выравниваешься сам. Начал опять старательно учиться, хоть и не по всем предметам, перестал басить – уже потому, что голос оформился, стал твердым и ни к чему демонстрировать его стальность. И действительно ты всерьез заинтересовался дизайном.
– Это теперь главная профессия, – говоришь ты. – Мир давно уже создан, его надо только оформить. Что есть мир вообще? То, что мы ощущаем, в первую очередь – видим. Так что я творец вашего мира, господа. Я сделаю его таким, каким захочу.
И мне бы радоваться, но что-то мешает. Обретенный мужчина при всех его достоинствах раздражает всё чаще и чаще. Сначала я не понимаю этого, потом доходит: он раздражает уже тем, что может обойтись без меня. Я пытаюсь сделать его большим ребенком, а он не хочет этого, хотя иногда ему приятно – как приятно бывает слегка, немучительно поболеть, лежа в укутанном тепле, принимая горячий чай и неназойливо капризничая. Я хочу от него ребенка – он категорически нет.
Наконец я осознаю, что тоскую по тем трудностям, которые из года в год не давали мне нормально жить. По усталости, по недосыпанию, по ссорам с непокорным сыном, по мечтам о мужчине если не идеальном, то просто приличном...
Мы расстаемся. Ты ничего не понимаешь, я ничего не понимаю, никто ничего не понимает. Неизбежность.
Мне опять трудно – и опять хорошо. Пусть поплохому хорошо, неважно, но зато я опять принадлежу себе. Своим трудностям, ошибкам, глупостям, да. Но – себе. Нет ничего важнее. А те переломные годы, Володечка, когда мне казалось, что я принадлежу тебе, это и была форма моей самопринадлежности. Понимаешь меня? Нет? Неужели понимаешь? Тогда объясни мне.