Право первой ночи (СИ)

          Рубашка спустилась ниже, и лёгкая прохлада коснулась груди, заставив её напрячься, а соски сжаться. Или это не прохлада, а прикосновения губ барина, которые обцеловывали груди, то приближаясь к соскам, то удаляясь, заставляя меня нетерпеливо ёрзать в ожидании... сама не знаю, чего.
          Прежде я не раз наблюдала, как парни хватали девок пятернёй за грудь, девки взвизгивали и отталкивали парней, но как-то неубедительно. Словно возражали только потому, что так принято, а самим им нравится. И улыбались они при этом так завлекательно. А я понять не могла, что за удовольствие в том, что кто-то хватает тебя за грудь и... жамкает. Наверное, что-то в этом было, только меня ж никто не хватал, по мнению парней - не за что было, так что понять, какая в этом радость, мне было не суждено. Ну, грудь и грудь, что за неё схватить, что за ногу, мне казалось, что всё равно, чувства те же, мясо - оно и есть мясо.
          А оказалось, что нет. Теперь, когда барин касался моей груди, я вдруг поняла, что она, оказывается, не только чтобы детей кормить, и чтобы парни хватали, оказывается, прикосновение к ней невероятно приятно. И когда губы барина обхватили мой сосок и стали его легонько посасывать, я взвизгнула и выгнулась, потому что меня вдруг прострелило неиспытанным прежде сладким удовольствием. Оно затмевало мой разум, заставляло тело ёрзать и выгибаться, а руки - схватить барина за голову и стараться крепче прижать его к моей груди.
          Довольно хмыкнув, барин выпустил мой сосок, подув на него на прощание и заставив меня застонать от разочарования, и тут же занялся вторым, а первым занялись его пальцы, нежно обхватив грудь, чуть сжимая и теребя требующий ласки сосок. Меня бросало то в жар, то в холод, низ живота наливался странной горячей тяжестью, почти болью, непонятной, непривычной, что-то требующей. Я не понимала, что мне нужно, но барин, похоже, прекрасно это знал.
          Его рука скользнула вниз, обхватила моё колено и отвела его вверх и в сторону, заставив ногу согнуться. Потом, пока язык и губы продолжали попеременно ласкать то один мой сосок, то другой, пальцы барина прокрались вверх по внутренней стороне ляжки, задирая подол рубахи и оставляя на чувствительной коже обжигающий след, пока не прикоснулись к тому, чего никто никогда не касался, к жаркому и стыдному, к тому, что встретило эти пальцы с восторгом и облегчением.
          Да! Да, именно там мне и нужны прикосновения, да, только они могут облегчить эту непонятную, горячую и тянущую боль внизу живота. Пальцы, словно услышав мою немую просьбу, начали играть там, ощупывать, исследовать, гладить, облегчая боль, и в то же время, заставляя её расти. Я уже ничего не понимала, ёрзала по кровати и стонала всё громче, причитая «пожалуйста, пожалуйста», даже не понимая, о чём я вообще прошу. Наверное, как-то унять эту странную боль.
          - Такая чувственная, такая отзывчивая, - восторженно бормотал барин, зубами стягивая мою рубаху всё ниже, и при этом, задирая её снизу всё выше, пока она не оказалась скомканной где-то у меня на животе.
          Я даже не осознала, как и когда барин оказался надо мной, разместившись между моих, уже широко раскинутых ног, и лишь чувствовала его губы, его умелые пальцы, творящие чудеса с тем потайным местечком у меня между ног, о котором я прежде и не думала даже. Но в какой-то момент пальцы заменило нечто большее, оно, толстое, крепкое и горячее, начало проталкиваться в меня, заставив испуганно напрячься. Я знала, что должно произойти, но не думала, что это окажется таким большим. Мамочки, он же меня разорвёт!
          - Такая МОЯ! - выкрикнул барин и резко толкнулся вперёд, внутрь, в меня, сразу войдя невероятно глубоко, заставив закричать от боли и попытаться оттолкнуть, спихнуть того, кто неожиданно сделал мне так больно.
          Но лямки рубашки, оказавшиеся где-то возле моих локтей, словно бы спеленали меня, прижали руки к бокам, и я беспомощно трепыхалась, не в состоянии что-то сделать. Я попыталась отползти, слезть с этой штуковины, которая находилась внутри меня, потому что это было больно и... неправильно! Но сильные руки обхватили меня и удержали на месте, не позволяя двигаться.
          - Тише, тише, маленькая, не дёргайся, ты сделаешь себе ещё больнее, - тихий голос пробился сквозь пелену боли, заставил прислушаться и замереть.
          - Больно, - всхлипнув, пожаловалась я.
          - Я, знаю, Лукерьюшка, я знаю. Но я даже и подумать не мог, что ты - девственница. Прости, я бы действовал осторожнее, но ты была такой отзывчивой, что я мог подумать?
          - Выньте его, - робко попросила я.
          Непонятно, почему он удивляется, ему ж все девушки непорченными достаются.
          - Нет, маленькая, если я сейчас шевельнусь, то сорвусь. Потерпи немного, боль сейчас пройдёт.
          Я покорно лежала и всхлипывала, а барин сцеловывал слёзы с моих щёк, потом коснулся дрожащих губ, потёрся о них своими губами, лизнул, снов потёрся, прихватил нижнюю губу, чуть прикусил, а потом вдруг припал к моим губам крепким поцелуем. Сначала я просто растерялась, не зная, как реагировать и что делать, но губы барина были таким... не знаю, как назвать, но то, что они делали с моими губами, заставляло забыть даже про боль там, внизу. Она, кстати, потихоньку стихала, барин сказал правду. Да и знала я, что первый раз всегда больно, просто не думала, что так сильно. И что у барина такой большой окажется. Божечки, какой же тогда у Варькиного Антипки-то, если она у барина и не заметила почти? С полено, что ли?
          Боль почти стихла, оставив лишь неприятное чувство распирания. И, словно поняв это, барин начал медленно вынимать из меня свою штуку. Я ойкнула - снова стало больно, хотя и не так сильно, но он же вынимал, значит, скоро мне станет легче. Я постаралась расслабиться, дожидаясь, когда всё прекратится, но тут барин остановился, а потом начал двигаться обратно в меня.
          - Ээээ... - всё, что смогла выговорить, вложив в голос всё испытываемое непонимание и возмущение.
          - Тише, маленькая, тише, потерпи, скоро станет легче, обещаю.
          Ну, если обещает... Я вдохнула поглубже и приготовилась терпеть. Как там Варька говорила? Поелозил маленько и сдулся? Ладно, маленько я вытерплю.
          Маленько прошло. И ещё маленько. И ещё, а барин продолжал двигаться так, словно не собирался останавливаться до самого утра. Варька, я тебя прибью!
          Но в одном барин не солгал - боль потихоньку отступала. Пока ещё оставалось чувство распирания, правда, уже не такое ужасное, привыкла, я что ли? Но боли уже не было. Зато губы, целующие меня - это было тааак приятно! Всегда удивлялась, что в этом люди находят, противно же наверное, и слюняво. А вот барин целовался не слюняво. И совсем-совсем не противно. Только чуть щекотно от усов. И эти поцелуи даже немного примиряли меня с тем, что творилось там, внизу.
          А барин всё двигался и двигался. И в какой-то момент я вдруг поняла, что мне не только от поцелуев приятно, но и внизу, как ни удивительно, тоже. Боль прошла, а эти движения вдруг стали вызывать странное чувство. Снова низ живота стал наливаться теплом, требуя облегчения, только непонятно - какого. В прошлый раз легче стало от пальцев барина там, но потом всё испортила эта его здоровенная штуковина. А теперь... Не знаю, не понимаю, но вдруг осознала, что снова ёрзаю, и почему-то даже двигаюсь навстречу движениям барина.
          - Да! Да, моя хорошая, - сразу заметив, что происходит, стал подбадривать меня барин. - Я знаю, ты сможешь. Давай же, маленькая, ну?
          Я не понимала, чего он от меня хочет, я вообще мало что понимала, но этот жаркий шёпот прямо мне в губы словно бы заставил жар в моём теле сильнее накатывать волнами, усилил горячую боль внизу живота, ничего общего не имеющую с болью от первого проникновения, заставляя меня двигаться всё быстрее в поисках чего-то, какого-то освобождения, что у меня никак не получалось.