Обсидиановый нож (сборник произведений)

Я зажмурился и, пытаясь проснуться, пробормотал:
— Высаживается на чужие планеты. Значит, вот они какие — вроде наших зайцев…
Сур вдруг деревянно засмеялся. И я понял, что он тоже, как этот несчастный заяц, воображает себя Десантником. Не перехитрил он пришельцев, они его подмяли.
Я стал раскачиваться и щипать себя за икры, чтобы проснуться. Голос Сура запищал в микрофоне: «Девятиугольник, полюбопытствуй! Пуская воду из глаз, люди выражают огорчение…»
Он знал меня хорошо. От насмешки я взвился, промазал ногой по зайцу: он весело отпрыгнул, а я заорал:
— Сурен! Давидович!!! Они вас загипнотизировали-и! Не поддавайтесь!!!
Он сказал:
— Вытри слезы.
Я вытер. И заорал опять:
— Не поддавайтесь им! Зайцы паршивые!
Тогда он сказал почти прежним голосом:
— Голову выше, гвардия! Ты же мужественный парень. Почему такая истерика? Видишь, я за тебя поручился, а ты свою чепуху про гипноз. Какой же это гипноз?
Я притих.
— Видишь, тебе и самому не понятно. Поговори хоть с Девятиугольником и рассуди: разве можно путем гипноза научить зайца разумно беседовать? Кстати, при разговоре микрофон прижимают языком к небу и говорят, не открывая губ. Ты быстро научишься.
— Я не желаю научаться. Я не заяц, я человек! А они — фашисты, они хуже фашистов, потому что притворяются и сидят спрятанные, а людей заставляют делать подлости вместо себя!
Он рассеянно-терпеливо кивал, пока я выкрикивал.
— Ты кончил говорить? Кончил. Объясняю тебе, Алеша: никто не притворяется. Пришельцы не прячутся. И я и этот заяц — довольно крупный, но обыкновенный заяц, — мы оба и есть пришельцы, как ты выражаешься. Не закатывай глаза. Постарайся это понять. Мы прилетели на Землю в этом корабле.
— Вранье это, вранье! — крикнул я и задохся. — Вранье-е!..
«А-о-о!» — ответило эхо и стало перекатываться. Крик метался вокруг, гудя на стенках пузыря.
— Этот заяц дрессиро-ованный, — выговорил я. — А вы нездо-оро… — Почему-то я стал заикаться. На букве «о».
— Вдохни три раза глубоко и потряси головой, — сказал Сурен Давидович. — Девятиугольнику пора на патрулирование, а ты отдохни пока.
Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще видел: он прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и любопытно блестел выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною сидел на корточках Сур.
  
Пришельцы
 
Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой зеленый ящичек. Уложил, застегнул «молнию» и спросил:
— Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно! Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для тебя…
Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул ладонями — верный признак удовольствия.
— Скажи, ты понял насчет пришельцев?
— Не понял.
— Опять не понял! Спроси, я объясню… Не понимает! — Он пожал плечами.
— Конечно, — сказал я. — Если я придумаю, будто я — не я, а вовсе киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете.
Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете. Как они выдумали машинки для записи сознания, стали бессмертными, а их тела умирали, и поэтому они двинулись в Космос за телами. Он сказал, что корабль Десантников совсем маленький. В него помещается несколько сотен кристаллических записей размером с крупнокалиберную пулю. В большом же корабле, для переселенцев, их помещается несколько миллионов, и такие корабли спустятся на Землю. Они так уже делали много раз — захватывали чужие планеты. Без выстрела. Они просто подсаживали в каждого «дикаря» сознание одного из своих. Для Земли приготовлено как раз три миллиарда кристаллических записей. По количеству людей.
Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про «вишенки», а я — нет. Сурен Давидович называл их «Мыслящими». Он говорил, говорил… Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я слушал и с жуткой ясностью представлял себе зеленые корабли, летящие в черной пустоте. Не такие, как десантный, — огромные. Они расползались по всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи. Даже без оружия. Только у Десантников было оружие. А большие корабли шли, набитые кристаллическими записями, «Мыслящими» этими, как мухи, несущие миллионы яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался и выбрасывал «посредник». Понимаете? Некому было даже выйти наружу. Вылетал робот и неподалеку от корабля оставлял замаскированный «посредник». У нас его замаскировали под пень. И первый, кто случайно подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот несчастный заяц. Он просто подскакал к «посреднику», и — хлоп! — в него пересадили кристаллическую запись Десантника девятого разряда. Он стал одним из Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист.
«Так был’ я всюд’, везде, — слышал я странную, слитную речь. — Тысячелетия м’ шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!»
Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно. Озноб вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло, и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый, плотный песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но я замерзал. У меня в глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и в нем уверенно ползущие огни кораблей. С трудом я пошевелил губами:
— Какой у вас вид на самом деле?
Он сказал:
— Тебе будет непонятно. Нет «на самом деле».
Я пожал плечами и спросил:
— Как вас зовут?
— Квадрат сто три. Такие имена у Десантников. «Квадрат» — я Десантник четвертого разряда. «Сто три» — мой номер в разряде. Квадрат сто три.
— А настоящего имени у вас нет?
— Мы служим Пути. Наша работа — готовить плацдарм для больших кораблей. Они приходят — мы уходим. Пятьсот-семьсот тел, которые мы временно занимаем, освобождаются, и их берут переселенцы. Мы уходим дальше, высаживаемся на другой планете, с иными языками, на которых нельзя произнести имени, свойственного предыдущей планете…
— Погодите, — сказал я. — У вас что, нет своего языка? Есть? А как вас звать на вашем языке?
— Квадрат сто три. Объясняю тебе: я — Десантник. Мы не носим настоящих имен.
— Погодите… На своей планете тоже?
Он хрипло рассмеялся.
— Когда наступит ночь, посмотри вверх. Выбери любую звезду и скажи нам: «Это ваше солнце!» Мы ответим: «Может быть».
Я почему-то кивнул, хотя и не понял его слов. Потом все-таки переспросил, почему любая звезда может оказаться их солнцем.
— Мы не знаем, откуда начался Путь, — ответил он.
— Не знаете? Как это может быть?
— Космос огромен. Путь начался, когда звезды еще были иными. Путь велит нам смотреть вперед.
Он говорил равнодушно, будто о гривеннике, потерянном из дырявого кармана, и меня это поразило. Сильнее всего остального. Я получил масштаб для сравнения: планета дешевле гривенника! А я? Наверно, как гусеница под ногами. Захотели — смахнули с дороги, захотели — раздавили. И не захотели, а просто не заметили. Разве мое тело им понадобится под Мыслящего.
И я замолчал. Хоть режьте, буду молчать и все равно удеру. А если вы захватите всю Землю, уйду на край света, и вы до меня не доберетесь.
Так я решил и повернулся спиной к Квадрату сто три. Больше я не звал его Суреном Давидовичем. Баста.
Он заговорил снова — я молчал. Но тут прикатился заяц Девятиугольник, вереща Нелкиным голосом:
— Дрянь, дрянь, собака! Понимает о себе много! Уф! Она околачивается у прохода, Квадрат сто три.
Квадрат быстро пошел наверх. Я выждал минуту. Заяц опять таращился на меня и подпрыгивал. А когда я встал и попробовал уйти, корабль ослепил меня лучом. Заяц предупредил: