Как Путин стал президентом США. Новые русские сказки
Пришлось задуматься и Грише. Он был хотя и невинен, но себе не враг, и потому решил договориться с партией начальства.
– Ну что ж, – сказало начальство, очень довольное, что такой невинный человек почтил своим присутствием его предвыборный штаб. – Мы и тебе место найдем. Будешь цивилизованная оппозиция.
– А это как? – поинтересовался Гриша.
– А как демонстранты перед борделем, – объяснило начальство. – Системные протесты, понял? Потому что хоть и против системы, но вписываются в систему и паразитируют на ней. При борделе в такой позиции были коммунисты, при нас будешь ты.
– То есть все как обычно? – не поверил своему счастью Гриша. – Только ходить и кобениться?
– Ага, – подтвердило начальство. – И еще за границу ездить. Демонстрировать широту наших взглядов.
– Ой! – обрадовался Гриша. – Так я и Стешу возьму! Славно заживем! – и подарил новой власти яблоко.
Так Гриша стал системной оппозицией к новому режиму. Но что это за режим – он так и не понял. Потому что быть системной оппозицией к нему оказалось очень больно и непросто. Гриша и ахнуть не успел, как его уже употребили по полной программе, даже не дав посопротивляться для порядку, чтобы не так стремительно потерять лицо.
– Что вы делаете? – кричал Гриша.
– Ты же сам хотел дружить, – удивлялось начальство.
– Что обо мне подумает общественное мнение! – верещал Гриша.
– Да ты оглянись вокруг, – ласково пробасило начальство. – Где ты видишь общественное мнение?
Гриша огляделся – и успокоился. Никакого общественного мнения вокруг не было, его позора никто не заметил, а кто заметил – не признался.
Да и потом, страшно сказать, – ему было приятно! Приятно было впервые в жизни слиться с кем-нибудь, хотя и не совсем так, как он себе представлял. И скоро, жалея о потерянном времени, он уже вовсю подставлял себя суровым, вплоть до мордобития, ласкам нового начальства. Правда, начальство позволяло ему перед каждым сеансом немного покобениться – чтобы толпа старых дев окончательно не разочаровалась в своем герое.
– Больно! – кричал Гриша. – Сатрапы!
Но в его хорошо отрепетированных криках слышалось отчетливое:
– Хорошо! Хорошо! Еще!
Так невинный Гриша нашел свое истинное призвание в объятиях нового режима, отличавшегося от старого только тем, что там, где старый пытался усовещать или подкупать, – новый употреблял без предупреджения. И Гриша понял, что чего-то подобного ему хотелось с самого начала, – но тогда он гнал от себя эти соблазны, пока сам не оказался в позе употребленного без спросу. И именно для этой позы, как выяснилось, лучше всего подходил его выстраданный скепсис.
Обидно, по сути, было только одно. Гриша не успел вручить новому режиму яблоко – знак своего расположения и привязанности. Новый режим сам его схрустел, без всякого разрешения, чувствуя себя в полном праве.
КРОШКА КИРИ
Крошка Кири, родившийся и выросший на юге одной большой и бестолковой страны, обладал единственным, но полезным волшебным свойством: на него так и хотелось что-нибудь свалить. Объяснить это можно было, с одной стороны, тем, что уж больно он был чистенький, хорошенький, опрятный и маленький до полного гномообразия. С другой же стороны, что-то в его уверенной повадке, поблескивающих очечках и твердой круглой головенке выдавало такую надежность и внушало такую уверенность, что и самые бессовестные подставщики знали: ничего ему не будет. Крошка Кири был прямо-таки рожден для того, чтобы все, за что любого другого давно убили бы, сходило ему с рук. Крошка Цахес, описанный нашим немецким предшественником и кумиром, обладал счастливой способностью нравиться влиятельным людям. Крошка Кири обладал не менее счастливой способностью выходить сухим из любой воды, хотя бы и самой мокрой. Что бы на него ни валили, какой бы ответственностью ни наделяли, – наш крошка, как некий радужный пузырь, взлетал себе все выше и выше. Его приход в какую-нибудь новую сферу деятельности означал, что близится в этой сфере глубочайший кризис, и только маленький Кири способен без всякого ущерба для себя оказаться крайним в долгой цепочке провалов. Почему его с детства и бросали на самые безнадежные участки работы, которых он, конечно, не спасал, но и ущерба никакого не терпел, а то и зарабатывал народную любовь.
Это чудесное свойство стало проявляться буквально с рождения. Бывало, разобьют шаловливые дети дорогую вазу, брызнут хрустальные осколки по паркету – крошка Кири тут как тут. Вбегают чьи-то разгневанные родители, которым не посчастливилось принимать в этот день гостей, – а шалуны уж выставили на порог маленького Кири: все он! И плевать циничным детям, что малютка присоединился к их буйным играм в последний момент, когда ваза уже опасно накренилась: все равно ему ничего не будет, а их и выпороть могут. Посмотрит гневный родитель на аккуратного крошку, на чистенькую его матроску с отложным воротничком, на честные, в круглых очечках, глаза, да и скажет: молодец, смелый мальчик, все равно этот печальный инцидент с нашей собственностью был исторически обусловлен… И Кири получает конфету.
Собственно, по этой схеме и строилась вся его жизнь: чуть где аврал или катастрофа, сейчас бегут за Кири. Со стороны могло даже показаться, что аккуратный малыш одним своим появлением притягивает неприятности. Но не следует путать причину и следствие: Кири работал не притягивателем бедствий, а громоотводом. Личное обаяние малютки было таково, лепет его так честен, а матроска так отутюжена, что срывать на нем зло не смело никакое начальство.
– Кто это сделал? – грозно спрашивало оно.
– А это наш Кири! – отвечали подросшие мальчишки.
– А, Кири, – добрело начальство, теплея глазами. – Ну, пусть себе. Наверное, это было обусловлено тово… исторически.
После школы Кири срочно направили на завод, потому что производство в его Отечестве начало падать, как некая Пизанская башня, и пизец этой башни казался все более неотвратимым. И точно – вскорости большинство заводов встало, но Кири уже перебросили в комсомол. Комсомолом в той стране называлась загадочная организация, позволявшая наиболее активным молодым людям в обмен на небольшую и, в общем, необременительную ложь жить по вполне цивилизованным стандартам, то есть совокупляться с подругами в саунах, ездить по заграницам, слушать хорошую музыку и даже изучать менеджмент – в тех пределах, в которых он вообще зачем-нибудь нужен в стране, где никто ничем не управляет. В комсомоле, где Кири отвечал за культуру и досуг, намечалась все та же пизанская ситуация (Кири вообще, в соответствии со своим назначением, явился в эту страну как некий гонец из Пизы, в тот самый момент, когда все начало помаленечку разваливаться). Не успел Кири прийти в комсомол, как тот накрылся, выпустив, однако, в жизнь отряд молодых людей, умевших лгать, посещать сауны и имитировать менеджмент. После недолгого пребывания в бизнесе (все банки и фонды в тех краях возникали и лопались стремительно, так что Кири был при деле) нашего героя бросили на самую опасную должность в правительстве – он стал отвечать за топливно-энергетический комплекс. Дело в том, что как раз в то время начал разражаться небольшой мировой кризис, цены на нефть поползли вниз, и чтобы прикрыть катастрофу с главной статьей местного экспорта, был призван наш универсальный громоотвод.
– Упали, стало быть, цены-то? – спрашивали у Кири испуганные граждане.
– Упали, друзья, – честно отвечал Кири, поблескивая очечками.
– То есть у нас тово… поступлений не предвидится?
– Никаких, – еще честнее отвечал Кири, наклоняя головку.
– Стало, лапу сосать будем?
– Придется и пососать, – констатировал Кири с бесстрастием хирурга.
– А… ну и ладно. Впервой, что ль, – кивали сограждане, умиляясь честностью крошки: мог бы соврать, но постыдился – значит, и роптать грешно.
Как раз в то время в Кирином отечестве количество Пизанских башен начало понемногу переходить в качество и явственно обозначился край той веселой жизни, которой Кирины сверстники и братья по классу жили последние десять лет. Страна набрала внешних и внутренних долгов, установила фиксированный курс доллара, производить же, однако, ничего не начала, а питаться нефтью уже не могла по причине снижения ее стоимости и питательности. Глава государства, знакомый с делами очень поверхностно, но обладавший мощным нюхом на всякие пизанские проявления, вызвал начальника правительства.