Молитва об Оуэне Мини

И все же Хестер обладала известной сексуальной притягательностью – во вкусе того времени, когда грубоватые девушки считались сексуальными. Она была крупная, спортивного телосложения, и ей в подростковом возрасте приходилось бороться с лишним весом; но зато у нее была чистая кожа и выразительные выпуклости; энергичный рот, полный сверкающих здоровых зубов, и насмешливый взгляд пугающе умных глаз. Волосы у нее были густые и непослушные.
– У меня тут есть один друг, – сказал я Хестер вечером в тот день.
Я решил договориться с ней, а уж потом рассказать про Оуэна Ною и Саймону; но хотя я разговаривал с Хестер довольно тихо, а Ной и Саймон, как мне показалось, всецело были поглощены поисками пропавшей радиоволны, они все-таки услышали меня и тут же навострили уши.
– Что еще за друг? – спросил Ной.
– Ну, вообще-то это мой лучший друг, – осторожно сказал я, – и он хочет с вами со всеми познакомиться.
– Здорово! Ну и где же он? Как его зовут? – спросил Саймон.
– Оуэн Мини, – постарался я выговорить как можно непринужденней.
– Чего-чего? – переспросил Ной, и все трое громко заржали.
– Ни фига себе фамилия! – сказал Саймон.
– А что с ним не так? – спросила меня Хестер.
– Да все у него нормально, – сказал я, пожалуй, немного резче, чем следовало бы. – Просто он довольно маленький.
– Довольно маленький, – повторил Ной голосом чопорного британца.
– Довольно маленький – и довольно плюгавенький? – спросил Саймон, копируя брата.
– Да нет, почему это вдруг плюгавенький, – поспешно ответил я. – Просто маленький. И еще у него необычный голос, – брякнул я.
– Вот это да! Необычный голос! – воскликнул Ной необычным голосом.
– Необычный голос? – переспросил Саймон другим необычным голосом.
– Стало быть, это маленький мальчишка с необычным голосом, – сказала Хестер. – Ну и что? Что у него не так?
– Да все у него нормально! – повторил я.
– Почему у него что-то должно быть не так, а, Хестер? – спросил ее Ной.
– А просто наша Похотливая Самка хочет закадрить его, – предположил Саймон.
– Заткнись, Саймон! – рявкнула Хестер.
– Заткнитесь вы оба, – сказал Ной. – Вот интересно, почему Хестер думает, что со всеми чего-нибудь не так.
– У всех твоих друзей что-то да не так, Ной, – сказала Хестер. – И у Саймоновых друзей тоже, – добавила она. – И могу поспорить, у друзей Джонни тоже что-нибудь не так.
– Надо полагать, у твоих подружек все в полном порядке, – предположил Ной, обращаясь к сестре.
– А у Хестер вообще нет подружек! – выдал Саймон.
– Заткнись! – снова рявкнула Хестер.
– Это еще почему? – спросил Ной.
– Заткнись! – повторила Хестер.
– Короче, у Оуэна все нормально, – сказал я, – если не считать, что он маленький и у него немножко необычный голос.
– Слушай, он мне уже начинает нравиться, – весело сказал Ной.
– Эй! – воскликнул Саймон, хлопнув меня по спине. – Если он и вправду твой друг, не переживай – мы с ним поладим!
– Эй! – крикнул Ной и тоже хлопнул меня по спине. – Не переживай! Повеселимся все вместе.
Хестер пожала плечами и сказала:
– Ну, посмотрим.
Последний раз я целовал ее на Пасху. В мой прошлый приезд в Сойер на летние каникулы мы целыми днями были на улице, и никто не вспомнил про «Кто последним пробежит через весь дом, тот целует Хестер». Я был почти уверен, что и на День благодарения мы не сыграем в эту игру, потому что бабушка не позволит устраивать гонки в доме 80 на Центральной улице. Так что, подумал я, придется подождать до Рождества.
– Может, твой друг захочет поцеловать Хестер? – предположил Саймон.
– Я как-нибудь сама решу, с кем мне целоваться, – огрызнулась Хестер.
– Ого! – воскликнул Ной.
– Боюсь, Оуэн заробеет, – промямлил я.
– Думаешь, ему не захочется со мной целоваться? – спросила Хестер.
– Я просто хочу сказать, он может вас всех немножко стесняться, – сказал я.
– Тебе ведь нравится со мной целоваться, – сказала Хестер.
– Ничего подобного, – соврал я.
– Нравится, нравится, – повторила она.
– Ого! – снова воскликнул Ной.
– Ничем не остановишь Похотливую Самку! – сказал Саймон.
– Заткнись! – заорала Хестер.
Так было подготовлено явление Оуэна Мини.
На следующее утро после Дня благодарения мы играли на чердаке и подняли такой шум, что не услышали, как Оуэн Мини потихоньку поднялся по лестнице и открыл люк. Могу себе представить его соображения: по-видимому, он ждал, что его заметят и ему не придется объявлять о своем появлении, тогда, по крайней мере, знакомство начнется не с его голоса. С другой стороны, сам вид его – такого крошечного и странного – мог потрясти моих братьев и сестру ничуть не меньше. Оуэн, должно быть, раздумывал, каким способом лучше себя явить: либо заговорить, что всегда пугало людей, либо стоять и ждать, пока его увидят, что могло напугать кого угодно еще больше. Оуэн сказал мне потом, что просто стоял у люка, который он нарочно громко захлопнул за собой, надеясь хоть этим привлечь наше внимание. Но нам было не до люка.
Саймон жал что было сил на педаль швейной машинки, отчего очертания иголки и катушки совсем расплылись; тем временем Ной ухитрился незаметно подвинуть руку Хестер так близко к ныряющей иголке, что рукав ее блузки накрепко пришило к лоскуту, который она собиралась прострочить, и теперь ей ничего не оставалось, как снять с себя блузку – потому что Саймон вошел в раж и не думал останавливаться. Пока Оуэн наблюдал за нами, Ной методично угощал Саймона оплеухами, чтобы тот перестал нажимать на педаль, а Хестер, красная и злая, стояла в одной тенниске и вопила, что это ее единственная белая блузка, пытаясь вытащить лиловую нитку, образовавшую на рукаве какой-то диковинный узор. А я все повторял, что если мы не угомонимся, то нам влетит от бабушки и снова придется выслушивать нотации насчет аукционной стоимости ее антикварной швейной машинки.
Все это время Оуэн Мини стоял у чердачного люка, наблюдая за нами, и делал мучительный выбор – набраться духа и наконец представиться или удрать домой, пока кто-нибудь из нас его не заметил. В эти минуты мои братья, пожалуй, превосходили самые худшие его опасения. Это просто поразительно, до чего Саймон любил быть битым; я в жизни не видел мальчишки, который бы в ответ на привычные побои старшего брата получал от них удовольствие. Точно так же, как он любил скатываться кубарем со снежной горы, любил разгоняться на лыжах и врезаться в деревья с такой силой, что в глазах темнело, любил, когда его сбрасывали с кучи опилок, – вот так же Саймон наслаждался затрещинами брата. Ною почти всегда приходилось лупить Саймона до крови, чтобы тот наконец запросил пощады, а когда доходило до крови, Саймон странным образом все равно выходил победителем: Ною ведь потом было стыдно. Сейчас Саймон, похоже, собрался раскрутить машинку так, чтобы она развалилась на части: он вцепился обеими руками в крышку стола, отчаянно зажмурил глаза, вобрал голову в плечи под градом Ноевых кулаков и бешено работал ногами, словно съезжая на велосипеде с крутого холма на первой скорости. Ярость, с какой Ной колотил своего брата, могла ввести в заблуждение любого, кто наблюдал бы эту картину: откуда ему было знать, что вообще-то Ной отличался вполне мягким нравом и спокойным великодушием. Просто Ной усвоил, что битье Саймона – занятие, требующее терпения, осмотрительности и определенной стратегии: что толку в спешке пустить Саймону кровь из носа? Лучше бить аккуратно, чтобы и больно, но и не до крови, – в общем, чтобы как следует измотать брата.
Но самое большое впечатление на Оуэна, подозреваю, произвела Хестер. Увидев ее в тенниске, мало кто усомнился бы, что совсем скоро у нее будет потрясающая грудь; рано созревшие соски вырисовывались так же отчетливо, как и вполне мужские бицепсы. А то, как она вытаскивала зубами нитку из своей испорченной блузки – рыча и извергая проклятия, словно пытаясь разорвать эту блузку в клочья, – пожалуй, давало Оуэну полное представление об опасности, которую таил в себе ее рот. В эти минуты хищная природа Хестер проявилась во всей красе.