Последний занавес

  
5
 
— Дело не в деньгах, Милли. Дело не в деньгах, Десси, — рыдала Полин в гостиной. — Наплевать мне на деньги, Джен. Это рана, это жестокий удар по моей любви. Вот что самое плохое, девочки. Вот от чего всего больнее.
— На твоем месте, — наполовину засмеялась, наполовину закудахтала Миллимент, — я бы и о деньгах пожалела.
Мисс Орринкурт, как обычно, пошла заниматься косметикой. Дамы разбились на две группы — те, кто имеет, и те, кто не имеет. Десси, наследница, хоть и не вполне удовлетворенная, переходила из лагеря в лагерь.
— Гнусность, конечно, — заметила она, — но после всего, что я наговорила об этой Орринкурт, хорошо еще, что хоть что-то досталось. А ты, Джен, что о ней думаешь?
— Мне кажется, — задумчиво сказала Дженетта Анкред, — что в ней есть нечто настоящее. То есть я хочу сказать, что иногда спрашиваю себя, вполне серьезно, а вдруг это просто кого-то одели и научили разговаривать, и все остальное, и в общем, это какой-то гигантский розыгрыш. Потому что, по-моему, не могут же люди так абсолютно соответствовать модели. Но конечно, она слишком мила, чтобы быть розыгрышем.
— Мила! — возопила Дездемона. — Джен, помилуй, о чем ты? Из третьего ряда хора, да и там ничем не выделяется.
— Может быть, но в наше время и хористки довольно милы, правда, Фенелла?
Фенелла с самого начала полностью устранилась от участия в общем разговоре и теперь, когда все обернулись в ее сторону, она уставилась на присутствующих, и на щеках у нее вспыхнули два ярких пятна.
— Хочу сказать, — начала она громким дрожащим голосом, — что мне очень жаль, мама, и ты, тетя Полин, что из-за меня с вами так позорно обошлись. Нам-то самим все равно. После всего, что он сказал, мы так или иначе не взяли бы от него ни пенни. Но вас с Пэнти жаль.
— Да ладно, дорогая, — мать обняла ее за плечи, — все это очень мило с вашей с Полом стороны, но давай обойдемся без речей, ладно?
— Да, но, мама…
— Обе семьи очень хотят, чтобы вы были счастливы, верно, Полин?
— Естественно, Дженетта, само собой, но…
— Все, Фен, довольно, — сказала Дженетта. — Само собой значит само собой, и это уже хорошо.
Полин с явно недовольным видом отошла с Дездемоной в угол.
Дженетта протянула Трой сигарету.
— Наверное, — пробормотала она с дружелюбной улыбкой, — высказалась я не самым лучшим образом, но, по правде говоря, я с подозрением отношусь ко всем этим кровоточащим ранам. Я слышала от мистера Рэттисбона, что ваш муж возвращается. Потрясающе, а?
— Да, — согласилась Трой, — это сейчас для меня главное.
— А все остальное выглядит смутным и двухмерным? В моих глазах так бы оно и было.
— В моих тоже. Все в голове перепуталось.
— Ну, Анкреды-то, конечно, если уж на то пошло, двухмерны на самом деле. Особенно мой тесть. Интересно, писать его от этого было проще или труднее?
Не успела Трой ответить на этот занятный вопрос, как на пороге, раскрасневшийся и ухмыляющийся, появился Седрик. Он принял романтическую позу, прислонился к двери и замахал носовым платком.
— Алле-оп! Пробил час, дорогие мои. Приглашаю вас в наш театрик. Это ваш общий со Стариком праздник, дражайшая миссис Аллейн. Из колосников вылетит, с помощью одного хитроумного устройства, стайка маленьких голубей с позолоченными крыльями и увенчает вас лаврами. Дядя Томас умудрился как-то организовать все это. С нетерпением жду появления Пэнти в образе эфирного создания. Ну что, пошли?
Мужчины уже были на месте. Театр был прекрасно освещен и словно нетерпеливо ждал большей аудитории. Из-за занавеса, украшенного гербом Анкредов (необходимая деталь), негромко звучала музыка. Трой неожиданно почувствовала себя в центре внимания. Сэр Генри провел ее по проходу и усадил рядом с собой. Остальные устроились позади них. Седрик с важным видом порхнул за кулисы.
Сэр Генри курил сигару. Когда он галантно наклонился к ней, Трой почувствовала запах бренди. Но внутри сэра Генри что-то устрашающе клокотало.
— Хотелось бы сказать, — с подъемом проговорил он, — всего несколько слов.
Так оно и получилось, хотя, как всегда, слова эти сильно смущали. Ее первоначальный отказ писать портрет стал предметом добродушной иронии. Потом он отметил, что получил от сеансов подлинное наслаждение. Прозвучало несколько довольно наивных суждений об искусстве из «Тимона Афинского», и наконец…
— Не вправе долее мучить моих гостей, — пророкотал сэр Генри. — Занавес, мой мальчик. Занавес!
Погас свет. Занавес пополз вверх. Одновременно в колосниках вспыхнули, направляя свои лучи вниз, мощные софиты. Разошлись алые складки, и при ненужно ярком, ослепительном свете возник портрет.
Над мрачным челом и волосами, развевающимися на фоне ясного ночного неба, кто-то пририсовал изумрудно-зеленую корову с ярко-красными крыльями. Она прикрывала предмет, который мог быть, а мог и не быть черной бомбой.
  
Глава 8
 
СМЕРТЬ
   
1
 
На сей раз Трой быстро овладела собой. В том месте холста, где выписан фон, краска была особенно сухой, и Трой сразу вспомнила об этом. Тем не менее разозлилась она по-настоящему. Трой услышала, как ее собственный голос решительно перекрывает дежурный взрыв аплодисментов, сопровождавший представление картины и лишь слегка утихший, когда все увидели летящую корову.
— Нет, это уж слишком.
В этот самый момент Седрик, который до этого явно занимался занавесом, вышел на просцениум, невидяще вгляделся в зал, повернулся, увидел портрет, прижал ладонь ко рту и воскликнул:
— О Господи! Ну и ну!
— Дорогой! — донесся с последнего ряда голос его матери. — Седди, милый! Как же так?
Сэр Генри, сидевший слева от Трой, тяжело задышал и в конце концов издал нечто вроде мучительного хрипа.
— Тихо, тихо, — повернулась к нему Трой. — Пожалуйста, не надо ничего говорить. Подождите немного.
Она стремительно бросилась по проходу, взлетела по лесенке на сцену и, жертвуя своим лучшим вечерним шейным платком, превратила корову в зеленое пятно.
— По-моему, тут где-то должна быть бутылка скипидара, — громко сказала она. — Найдите, пожалуйста, и дайте мне.
Пол мгновенно поднялся на сцену с бутылкой и протянул носовой платок. Тут же подскочил Седрик с кучей тряпок. Пятно стерли. В зале звучал истерический смех мисс Орринкурт и невнятные голоса явно растерянных членов семьи. Трой швырнула носовой платок и тряпки в сторону кулис и с пылающими щеками вернулась на место. «Я бы так не разозлилась, — заметила она про себя, — если бы эта чертова штуковина не выглядела настолько смешно».
— Я требую, — загремел сэр Генри, — слышите, требую найти виновника этого безобразия.
Ответом ему стал негромкий гул, в котором выделялся голос Полин:
— Это не Пэнти. Заруби себе на носу, Миллимент, что Пэнти в кровати и не вставала с пяти вечера. Папа, я протестую. Это не Пэнти.
— Чушь! — отрезала мисс Орринкурт. — Она целыми днями зеленых коров рисует. Я сама видела. Пошли, дорогой.
— Папа, я тебе торжественно клянусь…
— Одну минуту, мама…
— Ни секунды здесь больше не останусь, папа. У меня есть основания думать…
— А ну-ка, тихо! — повысила голос Трой, и все сразу замолчали. — Все нормально, — сказала она. — Пятно стерли, картина не пострадала. Но я должна сказать вам одну вещь. Я приходила сюда прямо перед ужином, беспокоилась насчет драпировок. Боялась, что они прилипнут к холсту там, где еще остались влажные места. И тогда все было в порядке. Если Пэнти в кровати и известно, что с пяти до девяти она не поднималась, стало быть, девочка здесь ни при чем.
— Спасибо, большое спасибо, миссис Аллейн, — сразу залопотала Полин. — Слышишь, папа? Пошли за мисс Эйбл. Я требую, чтобы послали за мисс Эйбл. Мой ребенок должен быть оправдан.
— Пойду поищу Кэролайн и все узнаю, — неожиданно вызвался Томас. — Видите ли, за Кэролайн не посылают. Пойду и все разузнаю.