Смерть и танцующий лакей
Оглядываясь назад, она видела их всех молодыми. Самому старшему, Генри, только исполнилось восемнадцать. Близнецам, которых забрали из Итона по причине безденежья, было по шестнадцать. Фриде – четырнадцать. Патрише – десять, а малышу Майку – четыре. Леди Чарльз – Роберта забыла, когда начала называть ее по имени, Шарлотта, – было тридцать семь, и тогда как раз был ее день рождения. Супруг подарил леди чудесный несессер, а из Англии пришло много посылок. Шарлотта распаковывала их, мягко улыбаясь, время от времени восклицая: «Очаровательно!», а некоторые подарки удостаивая особыми комментариями по поводу того, как это мило со стороны тети М., Джорджа и Гэбриэла.
Последний прислал ей браслет.
Леди Чарльз подцепила его пальцем из пакета и произнесла, обращаясь к мужу:
– Представляешь, Чарли, это от них обоих. Значит, все в порядке.
– С чем все в порядке, мама? – спросил Генри.
– Они были в ссоре, а теперь помирились, – ответила она и посмотрела на мужа. – Думаю, Вайолет так и не сможет с ним разойтись.
Лорд Чарльз усмехнулся:
– Какой там развод. Они еще нарожают кучу детей, и не видать мне наследства как своих ушей. Не могу представить, как она его терпит.
– Гэбриэл – это наш дядя, – пояснила леди Чарльз, повернувшись к Роберте. – Должна признаться, не очень симпатичный человек. – Она примерила браслет. – А вот его подарок не так уж плох.
– Все равно он противный, – буркнула Фрида.
Близнецы согласно закивали.
– Ма, а почему вы ругаете дядю Гэбриэла? – спросила Пэт из-под рояля, где она сидела с Майком.
– Это мы шутя, деточка, – успокоила ее Шарлотта и развернула следующий пакет. – О, Чарли, полюбуйся. Это от тети Кэт. Конечно, вязала она сама. Только я не пойму, что это.
– Тетя Кэт очень милая, – объяснил Генри, посмотрев на Роберту. – Она носит высокие ботинки на кнопках и разговаривает еле слышно, почти шепотом.
– Она мамина троюродная сестра, а папе приходится теткой, – добавила Фрида. – Получается, что мама и папа в каком-то смысле родственники. У нас вообще все запутано.
– Один раз, – подал голос Колин, – тетю Кэт случайно заперли в туалете на вокзале. Так она просидела там шестнадцать часов, потому что никто не смог услышать ее шепота: «Будьте так добры, выпустите меня, пожалуйста».
– А стукнуть ногой в дверь ей не позволяло воспитание, – заключил Стивен.
Пэт засмеялась, и Майк следом за ней, хотя и не понимал, почему все так развеселились.
– Так это шапочка, – проговорила леди Чарльз, наконец разобравшись с подарком тети Кэт и примеривая его.
– Да что ты, мама! – возмутилась Фрида. – Это же чехол на заварочный чайник. А чего еще можно было ожидать от тети Кэт?
Вошла няня. Это была классическая английская няня, точь-в-точь собирательный образ. Упрямая, преданная, несносная и восхитительная одновременно. Остановившись в дверях, она вначале по традиции приветствовала хозяйку, а затем обратилась к подопечным:
– Патриша, Майкл, вам пора в постель.
– О, нэнни, – заканючили дети. – Еще не пора! Не пора, нэнни.
– Посмотрите, какую шапочку прислала мне в подарок леди Кэтрин, – проговорила хозяйка, обращаясь к няне.
– Это накидка на грелку, миледи, – отозвалась та. – Патриша и Майкл, скажите «спокойной ночи» и идите за мной.
II
За первым визитом Роберты в поместье Лампри последовало множество других. Она провела там зимние каникулы, а потом и длинные летние.
Единственный в семье ребенок в четырнадцать лет чувства по сторонам не растрачивает, обычно страстно привязываясь к чему-то одному. Вот и Роберта всем сердцем полюбила семейство Лампри. И это не было простым подростковым увлечением. Со временем чувства нисколько не остыли, и, встретившись с ними снова через несколько лет, она, конечно, смотрела на них иначе, но все равно как своя. И никаких других друзей Роберта не желала. При этом ее привязанность не была связана ни со знатностью Лампри, ни с их образом жизни. Если бы они тогда обеднели по-настоящему и переселились в какой-нибудь убогий домик здесь или в Англии, Роберта продолжала бы любить по-прежнему.
Минуло два года, и она стала в семье почти родственницей. Леди Чарльз, абсолютно игнорируя разницу в возрасте, откровенно обсуждала с Робертой семейные дела. Это и льстило, и смущало! Ошеломленно слушая рассуждения леди о неизбежной катастрофе, о том, что им срочно нужно достать тысячу фунтов, иначе конец, Роберта соглашалась, что Шарлотта должна сэкономить, отказавшись от подписки на юмористический журнал «Панч» и светский «Татлер». И еще они все прекрасно могут обойтись без столовых салфеток.
Лампри казалось, что они сделали великолепный стратегический ход, купив вторую машину подешевле, чтобы реже пользоваться «роллс-ройсом». Но сразу после покупки вся семья отправилась на пикник в обеих.
– В таких делах я не люблю торопиться, – пояснила леди Чарльз, наклонившись к Роберте, когда они устроились у костра. – Буду постепенно отучать Чарли от большого автомобиля. Ты, наверное, заметила, что ему уже понравилось водить этот маленький простенький механизм.
К сожалению, Генри и близнецам больше нравилось водить «роллс-ройс».
– Пусть ездят, – махнула рукой леди Чарльз. – Ведь у них так мало развлечений…
В качестве компенсации она решила отказаться от покупки новых платьев.
Шарлотте ничего не стоило в чем-то себя ограничивать, и это получалось так весело и легко, что никто не замечал, кроме Генри и Роберты. Ее горничная, Дент, хорошо знакомая с владельцем ломбарда, время от времени наведывалась к нему с драгоценностями хозяйки. Украшений у леди Чарльз было немало, так что пока удавалось латать дыры в семейном бюджете.
Генри как-то поинтересовался у Роберты:
– Ты не знаешь, куда подевалась мамина изумрудная звезда?
В ответ на смущенное молчание девушки он кивнул:
– Понятно. Она ее заложила.
В тот вечер он был задумчив и особенно внимателен к матери. Сказал отцу, что она переутомилась и неплохо было бы подать к ужину шампанское. Встретившись взглядом с Робертой, молодой человек неожиданно улыбнулся.
В этой семье она выделяла Генри особо. Он ей нравился больше всех.
У него был дар, позволяющий смотреть на близких как бы со стороны. Они сознавали, что нравы, царящие в семье, многим кажутся забавными, даже странными, и немного этим гордились. Все, кроме Генри. Только он сокрушался по этому поводу и понимал тщетность неуклюжих попыток родителей как-то выправить финансовое положение.
У него вошло в привычку вести доверительные беседы с Робертой. Он обсуждал с ней своих приятелей, а иногда и любовные увлечения. К двадцати годам Генри успел влюбиться три раза, правда, не очень сильно. И разумеется, они много говорили о его семье.
В тот самый день, когда над Лампри нависла серьезная угроза разорения, Генри и Роберта, гуляя по пологому, поросшему невысоким кустарником склону, вышли на небольшую поляну. За их спинами высились горы, а впереди на сорок миль простиралась долина.
– Посмотри, какая кругом красота, – проговорила Роберта, опускаясь на мягкую траву.
– Действительно красиво, – сдержанно отозвался Генри, присаживаясь рядом.
– Но в Англии все красивее?
Он улыбнулся:
– Конечно. Ведь Англия моя родина.
– Если бы я оказалась там, то, наверное, тоже скучала бы по Новой Зеландии, – согласилась девушка.
– Наверное. – Генри помолчал. – Мы, кажется, опять на мели.
– Что? – Роберта подняла брови.
– Да. И на этот раз, видимо, серьезно. – Он закинул голову, вглядываясь в небо. – Ну что мы за люди? Живем на то, что падает с неба, и думаем: так будет всегда.
– Твоя мама говорила, что собирается завести птицеферму, – заметила Роберта.
Генри усмехнулся:
– Они разные прожекты строят. Папа с мамой. Но я тебе скажу, чем все это закончится. Мы обустроим ферму, вложим туда кучу денег, полгода посуетимся, а потом энтузиазм пойдет на убыль. И мы наймем кого-нибудь, чтобы работал за нас. В результате еще сильнее залезем в долги.