Старые девы в опасности

«Если мы с мисс Трубоди выберемся отсюда живыми, — подумал Аллейн, — провалиться мне на этом месте, коли мы не разопьем бутылку шипучки за мой счет».
Необыкновенно приободрившись от этой мысли, он завел беседу о поэзии и эзотерических сочинениях, с упоминанием Рабиндраната Тагора и индийских «Мантр», «Аманги Ранги» и заповедной Каббалы. Баради слушал с благосклонным вниманием, но у Аллейна было ощущение, что он тычет рукой в исключительно упругий матрац. Уязвимое место никак не обнаруживалось, хуже того, собеседник начал проявлять признаки сдержанного нетерпения. Очевидно, шампанское было предложено на посошок, и теперь Баради ждал, когда Аллейн уйдет. Однако должна ведь найтись брешь в этой броне, и Аллейн, с зубовным скрежетом вспомнив об ухаживаниях Баради за Агатой, пустился в пылкие разглагольствования о средневековых мистериях и культе Озириса. Нечто отдаленно напоминавшее живой отклик наконец мелькнуло на лице Баради, внимавшего откровениям Аллейна. Складки кожи, идущие от ноздрей к уголкам рта, обозначились резче, что сделало доктора похожим на изображение сластолюбивого Карла II в восточном и более упитанном варианте. Он подошел к бюро Верни-Мартена, отпер его и выложил перед Аллейном книгу в серой шелковой обложке с рисунком, в котором были использованы фиолетовый, зеленый и кричаще-розовый цвета.
— Редкое и раннее издание, — сказал Баради. — Обложка исполнена Карбэри Глендом. Полюбуйтесь!
Аллейн открыл книгу. На титульном листе значилось: «Мемуары Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада».
— Подарок от мистера Оберона, — заметил Баради.
Аллейн понял, что дальнейшие поиски ахиллесовой пяты доктора Баради излишни.
С того момента, как Аллейн поставил пустой бокал на стол в китайской комнате, его визит в замок Серебряной Козы превратился в тайную битву между ним и доктором, исход которой должен был решить, уйдет Аллейн или останется. Сам он был твердо намерен удерживать позиции, покуда мало-мальски позволяют приличия. Баради явно хотел отделаться от него, но по каким-то неведомым Аллейну причинам избегал обнаружить свое желание даже намеком. Аллейн чувствовал, что в целях безопасности ему ни в коем случае нельзя выпасть из образа пылкого неофита культа Детей Солнца. Только таким образом ему удастся не вызвать у Баради подозрений в иных, более реальных интересах. И он продолжал нести околесицу, вытягивая из памяти все, что когда-либо слыхал об эзотерических хитростях. Баради сказал, что ждет звонка. Аллейн заговорил о телепатии. Баради заметил, что Трой наверняка не терпится услышать о состоянии мисс Трубоди. Аллейн осведомился, не станет ли для мисс Трубоди огромным благом, если все они изгонят тревогу из своих сердец. Баради упомянул об обеде. Аллейн пустился в рассуждения о позе лотоса. Баради заявил, что не может позволить себе далее злоупотреблять временем гостя, в ответ Аллейн изрек, что время в общепризнанном его значении не существует. Последняя стычка, во время которой предложение выяснить, не пришла ли за Аллейном машина, было отбито с помощью розенкрейцеров и пылающего креста гностиков, закончилась тем, что Баради пожелал взглянуть еще разок на мисс Трубоди и доложить о ее состоянии мистеру Оберону. Его не будет некоторое время, сказал он, и он просит Аллейна не чувствовать себя обязанным дожидаться его возвращения. В этот момент появился слуга-египтянин и позвал хозяина к телефону. Баради не преминул заметить, что машина Аллейна несомненно придет прежде, чем он вернется. Выразив сожаление о том, что уроки медитации мистера Оберона еще не закончились и прерывать их нельзя, он предложил Аллейну подождать машину в холле или библиотеке. Аллейн сказал, что предпочел бы не двигаться с места, дабы повнимательнее изучить де Сада. Толстые щеки доктора посерели. С налетом раздражения Баради согласился и вышел в сопровождении слуги.
Они повернули направо и пошли по коридору, ведущему в холл. Аллейн услышал, как звякнули колечки, на которых висела занавеска из лайковой кожи, отделявшая холл от коридора. Он уже сидел на корточках перед бюро Верни-Мартена.
В своем отделе Аллейн славился тем, что мог обыскать помещение с необыкновенной быстротой и столь же поразительной аккуратностью. Вряд ли он когда-либо действовал проворнее, чем сейчас. Баради оставил нижний ящик бюро открытым.
В ящике лежало с полдюжины книг, возможно, менее известных, чем сочинения де Сада, но зато еще более скандальных, и все они значились в списке запрещенной литературы Скотленд-ярда. Аллейн перебрал их по одной и сложил на место.
Следующий ящик был заперт на замок, который легко поддался отмычке, позаимствованной Аллейном в свое время у домушника-виртуоза. На этот раз добычей стали три папки с деловыми бумагами и две записные книжки. Записи в первой папке были сделаны странной вязью, которую Аллейн принял за арабское письмо, однако попадались и собственные имена, написанные латинскими буквами. Огромные суммы денег, проставленные в различных валютах: долларах, франках, фунтах и лирах, были педантично распределены по разным графам. Аллейн быстро листал страницы, фиксируя глазами их содержание и напряженно прислушиваясь к тишине в коридоре.
Между первой и второй папкой лежал альбом в четверть листа в фиолетовой кожаной обложке с замысловатым тиснением. От рисунка рябило в глазах, но Аллейн все-таки узнал пентаграмму, подсвечник, крылатых змей, быков и перевернутый крест. Все это венчал обоюдоострый меч с вздымавшимся над ним пламенем, очертаниями напоминавшем воздетую руку. Альбом был перехвачен застежкой и заперт на замочек, отпереть который не составило труда.
Под обложкой находился один-единственный листок пергамента, украшенный затейливым орнаментом и магическими символами. Аллейн принялся читать:
 
«Здесь во имя Ра и Сынов Ра, и Дочерей Ра, которые также в таинстве Солнца являются Священными Супругами Ра, я, в канун посвящения в Тайное Общество Ра, клянусь перед ликами Гора и Озириса, Анубиса и Аписа, Добра и Зла, кои суть Господь единый, в котором заключено и Добро и Зло, клянусь, что наложу печать на уста мои, и на глаза, и на уши мои и навеки сохраню тайну мистерий и Священных Ритуалов Ра.
 
Клянусь, что все, что происходит в этом месте, никогда не будет существовать для мира. Если я нарушу клятву хотя бы в малейшей степени, то пусть уста мои будут сожжены огнем, что пылает сейчас передо мной. Пусть глаза мои выколет нож, что висит сейчас перед ними. Пусть уши мои зальет расплавленный свинец. Пусть я сгнию заживо и мое тело пожрет раковая болезнь. Пусть я возжелаю смерти сильнее жизни и обреку себя на вечные мучения. Если я нарушу молчание, да падут на меня все эти беды. Клянусь огнем Ра и мечом Ра. Да будет так».
 
Аллейн кратко и энергично выругался, запер альбом и принялся за вторую папку. На ней стояла надпись «Химическая компания Приморских Альп», и содержала она имена, даты и цифры, видимо, обозначавшие доходы и расходы. Аллейн насторожился. Компания, похоже, получала астрономические прибыли. Чуткие тонкие пальцы Аллейна в ровном темпе перелистывали одну страницу за другой.
Вдруг они резко замерли. Внизу одной из страниц, исписанной неразборчивым почерком, красовалась скромная, но четко и не без изящества исполненная подпись — П. Е. Гарбель.
Зазвенели колечки в коридоре. Аллейн запер ящик, и вернувшийся Баради застал гостя увлеченно склонившимся над де Садом.
4
Баради привел с собой Карбэри Гленда. Аллейн без труда догадался зачем. Гленда представили. Он торопливо сунул Аллейну свою влажную дрожащую руку и тут же запрятался в дальний темный угол, откуда, пощипывая бородку, исподтишка поглядывал на гостя, разрываясь между любопытством и неприязнью к новому знакомому, заставшему его в столь плачевном состоянии.
Баради непринужденно заявил, что Аллейну, который так высоко оценил обложку сочинения де Сада, наверняка будет приятно познакомиться с известным художником. Аллейн отвечал с энтузиазмом, стараясь, однако, выглядеть не более чем любителем. Как бы он хотел узнать поподробнее о живописной технике, сказал он. Фраза годилась на любой случай. С одной стороны, она вполне подходила мужу Трой, кем бы он ни был по профессии, а с другой — в ней не было и намека на попытку что-либо утаить, и, если Гленд знает о том, что Аллейн — детектив, у него не найдется ни малейшего повода упрекнуть гостя в обмане. Аллейн сильно сомневался в том, что Гленд уважил просьбу Трой. Наоборот, он наверняка сообщил, что в замок приходила Агата Трой, известная художница, автор «Мальчика с воздушным змеем», принадлежавшего мистеру Оберону. И что же случилось потом? Либо Гленд рассказал также, что муж художницы — офицер Скотленд-ярда, и тогда им позарез необходимо выяснить, насколько случайно оказался в замке такой гость. Либо Гленд не смог сказать ничего определенного об Аллейне, в таком случае им оставалось лишь гадать, действительно ли их визитер такой придурок, каким пытается выглядеть. Существовал и третий вариант развития событий, но Аллейн не мог пока просчитать его до конца, вариант, связанный с личностью П. Е. Гарбеля, в незапятнанности которой теперь появились сомнения.