Стихи

Куда мне умчаться, себя кляня, как мне о черной забыть волне, если оно ворвалось в меня, если клокочет оно во мне? 
Волна за волною ревет, крутясь, а я один - уже столько лет!стою, устало облокотясь на этот каменный парапет. 
Будто от тела руку свою, себя от него оторвать не могу. Как одержимый стою и стою на залитом пеною берегу... 
Куда ни направлю отсюда шаг, в какую ни кинет меня полосу шум его унесу в ушах и цвет его в глазах унесу. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
ПРЯХА Раскрашена розовым палка, дощечка сухая темна. Стучит деревянная прялка. Старуха сидит у окна. 
Бегут, утончаясь от бега, в руке осторожно гудя, за белою ниткою снега весенняя нитка дождя. 
Ей тысяча лет, этой пряхе, а прядей не видно седых. Работала при Мономахе, при правнуках будет твоих. 
Ссыпается ей на колени и стук партизанских колес, и пепел сожженных селений, и желтые листья берез. 
Прядет о 1000 на ветер и зори, и мирные дни и войну, и волны свободные моря, и радиостанций волну. 
С неженскою гордой любовью она не устала сучить и нитку, намокшую кровью, и красного знамени нить. 
Декабрь сменяется маем, цветы окружают жилье, идут наши дни, не смолкая, сквозь темные пальцы ее. 
Суровы глаза голубые, сияние молний в избе. И ветры огромной России скорбят и ликуют в трубе. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
АЛЕНУШКА У моей двоюродной сестрички твердый шаг и мягкие косички. 
Аккуратно платьице пошито. Белым мылом лапушки помыты. 
Под бровями в солнечном покое тихо светит небо голубое. 
Нет на нем ни облачка, ни тучки. Детский голос. Маленькие ручки. 
И повязан крепко, для примера, красный галстук галстук пионера. 
Мы храним Аленушкино братство нашей Революции богатство. 
Вот она стоит под небосводом, в чистом поле, в полевом венке против вашей статуи Свободы с атомным светильником в руке. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
ПЕРВЫЙ БАЛ Позабыты шахматы и стирка, брошены вязанье и журнал. Наша взбудоражена квартирка: Галя собирается на бал. 
В именинной этой атмосфере, в этой бескорыстной суете хлопают стремительные двери, утюги пылают на плите. 
В пиджаках и кофтах Москвошвея, критикуя и хваля наряд, добрые волшебники и феи в комнатенке Галиной шумят. 
Счетовод районного Совета и немолодая травести все хотят хоть маленькую лепту в это дело общее внести. 
Словно грешник посредине рая, я с улыбкой смутною стою, медленно - сквозь шум - припоминая молодость суровую свою. 
Девушки в лицованных жакетках, юноши с лопатами в руках на площадках первой пятилетки мы и не слыхали о балах. 
Разве что под старую трехрядку, упираясь пальцами в бока, кто-нибудь на площади вприсядку в праздники отхватит трепака. 
Или, обтянув косоворотку, в клубе у Кропоткинских ворот "Яблочко" матросское с охоткой вузовец на сцене оторвет. 
Наши невзыскательные души были заворожены тогда музыкой ликующего туша, маршами ударного труда. 
Но, однако, те воспоминанья, бесконечно дорогие нам, я ни на какое осмеянье никому сегодня не отдам. 
И в иносказаниях туманных, старичку брюзгливому под стать, нынешнюю молодость не стану в чем-нибудь корить и упрекать. 
Собирайся, Галя, поскорее, над прической меньше хлопочи там уже, вытягивая шеи, первый вальс играют трубачи. 
И давно стоят молодцевато на парадной лестнице большой с красными повязками ребята в ожиданье сверстницы одной. 
...Вновь под нашей кровлею помалу жизнь обыкновенная идет: старые листаются журналы, пешки продвигаются вперед. 
А вдали, как в комсомольской сказке, за овитым инеем окном русская девчонка в полумаске кружится с вьетнамским пареньком. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
ПЕСЕНКА Там, куда проложена путь-дорога торная, мирно расположена фабрика Трехгорная. 
Там, как полагается, новая и вечная вьется-навивается нитка бесконечная. 
Вслед за этой ниточкой ходит по-привычному Рита-Маргариточка, молодость фабричная. 
Руки ее скорые тем лишь озабочены, чтоб текла по-спорому ровная уточина. 
Пусть она и модница, но не привередница. Русская работница, дедова наследница. 
С нею здесь не носятся, будто с исключением, но зато относятся с добрым уважением. 
Быстрая и славная, словно бы играючи, ходит полноправная ловкая хозяечка. 
В синеньком халатике, словно на плакатике. В красненькой косыночке, словно на картиночке. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
ПОД МОСКВОЙ Не на пляже и не на "зиме", не у входа в концертный за 1000 л,я глазами тебя своими в тесной кухоньке увидал. 
От работы и керосина закраснелось твое лицо. Ты стирала с утра для сына обиходное бельецо. 
А за маленьким за оконцем, белым блеском сводя с ума, стыла, полная слез и солнца, раннеутренняя зима. 
И как будто твоя сестричка, за полянками, за леском быстро двигалась электричка в упоении трудовом. 
Ты возникла в моей вселенной, в удивленных глазах моих из светящейся мыльной пены да из пятнышек золотых. 
Обнаженные эти руки, увлажнившиеся водой, стали близкими мне до муки и смущенности молодой. 
Если б был я в тот день смелее, не раздумывал, не гадал обнял сразу бы эту шею, эти пальцы б поцеловал. 
Но ушел я тогда смущенно, только где-то в глуби светясь. Как мы долго вас ищем, жены, как мы быстро теряем вас. 
А на улице, в самом деле, от крылечка наискосок снеговые стояли ели, подмосковный скрипел снежок. 
И хранили в тиши березы льдинки светлые на ветвях, как скупые мужские слезы, не утертые второпях. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970. 
MAMA Добра моя мать. Добра, сердечна. Приди к ней - увенчанный и увечный делиться удачей, печаль скрывать чайник согреет, обед поставит, выслушает, ночевать оставит: сама - на сундук, а гостям - кровать. 
Старенькая. Ведь видала виды, знала обманы, хулу, обиды. Но не пошло ей ученье впрок. Окна погасли. Фонарь погашен. Только до позднего в комнате нашей теплится радостный огонек.