Ничья его девочка (СИ)
На третий день выбежала я куда-то к новостройкам. Район этот уже знала, в моем городе не было ни одного района, который был бы мне неизвестен. Я столько раз сбегала, что успела изучить каждый закоулок. Если идти пешком через новые пустые дома, я выйду недалеко от метро, потом можно на трамвае и к вокзалу, а там можно и переночевать между киосками, картонками обложиться, и будет не так уж и плохо, а еще там жрачку найти можно на ура. Мы здесь со Славкой ночевали незадолго до его смерти. Наелись от пуза. При мысли о друге на глаза навернулись слезы, но я их зло проглотила. В голове его голос зазвучал:
«Чего сопли распустила, рыжая? Я все вижу. Не реви».
Славка умер от воспаления легких. В нашем лазарете считали вначале, что он симулирует боли в груди, потом, что у него вирус, а когда он начал задыхаться и бредить от температуры, его забрали в инфекционку. Оттуда он уже не вернулся.
С того дня я ненавижу врачей. Я Андрею Всеславовичу, хмырю этому, уроду старому всю тачку исцарапала и колеса спустила. Если б могла, убила б его за то, что Славку вот так.
Бежать уже было больно. Я выбилась из сил. Но если сейчас где-то присяду, я вырублюсь от усталости и ночью замерзну либо менты найдут. Надо идти к вокзалу и там уже расслабляться.
Где-то глубоко ночью, шатаясь, я добралась до первых железнодорожных путей, потом нашла какую-то будку с газетами, натаскала картонок и зарылась под ними. Что делать дальше, я решу завтра. Но в детдом точно нельзя. Не сейчас. Колобок проклятый меня точно там искать будет.
Ну что, Сенька, добилась правды? Нашла Барского? Вот теперь сиди на вокзале и дохни с голода, а в детдоме на ужин дадут манную кашу с комками. Я ее ненавидела, но сейчас я бы не отказалась даже от нее. Прикрыла глаза, вспоминая, как первый раз узнала, кто я. Письмо мне пришло от Арины Афанасьевны Матешкиной. Конечно, я потом писала ей, и оказалось, что такой нет и не было никогда. Я даже искала ее в справочном и в библиотеку бегала, чтоб в интернете найти. Когда вскрыла письмо, там оказались вырезки из газеты о гибели самолета с Назаровыми и адрес электронной почты, на которую я должна зайти. И больше ничего. Позже мне присылали фото Барского с мужчиной, которого звали Сергей Кириллович Назаров. Конечно, идиоткой я не была. Дважды два сложила. Я писала на мейлы, с которых мне приходили фото и письма, но мои послания всегда возвращались. Отправитель слал их с разных мейлов, которые потом удалял. Когда я спросила – почему я? В самолете погиб также и ребенок, мне прислали очередное фото с Назаровым, красивой темноволосой женщиной и ребенком. Он держал на руках рыжеволосую девочку с двумя родинками на правом плече. Я сдернула футболку с плеча и уставилась на свои две симметричные родинки. Они были точно такими же, как и на фото.
Следующие фото опять были с Барским и моим отцом на открытии авиазавода, потом возле самолета, на крыле которого выведен логотип «Барназ». Потом на банкетах, где они вместе. А последнее фото – Барский один улыбается возле огромного самолета, и на крыле только три буквы «Б.А.Р»
И приписка от моего отправителя: «Он уничтожил твою семью и забрал все себе. Присвоил дело твоего отца, назвал своим именем и жирует. Твой отец хотел уехать, хотел работать сам… и сразу после этого самолет, изготовленный на заводе Барского, потерпел крушение. Ты ведь умная. Ты все поняла? Убийцу надо уничтожить. Я пришлю еще доказательства. А ты думай. Дочь Назарова имеет право на половину доходов Барского, если найдет способ получить все, что ей причитается».
И все. И больше ни одного письма в течение года. За этот год я жадно изучала все, что касалось Назаровых и Барского. Но ничего не находила. Все словно уничтожили, почистили, стерли. И я все больше убеждалась в том, что Барский убил моих родителей, чтобы забрать все миллионы себе… Только, как я выжила? И почему я ничего не помню?
Я уснула… и мне снилось, как покупаю пистолет и захожу в кабинет Барского. Направляя ему в грудь, нажимаю на курок… И… мне вдруг становится невыносимо больно в груди. Пистолет отчего-то выстрелил в меня, а не в него. И боль не стихает, меня как будто бьет в грудь…
– Эй, ты! Открывай глаза, чудо!
Я распахнула глаза, дернувшись всем телом. Передо мной стояли две телки в коротких юбках и кожаных куртках. От них пахло какими-то ядовитыми духами, и они пинали меня сапогами в грудь.
– Че! Охренели, сучки?
Я подскочила и протерла глаза кулаками.
– Ты глянь, оно еще и огрызается. Пупс будет в ауте. Ты, давай вставай. С нами пойдешь.
– Еще чего.
Осмотрелась по сторонам, потом на двух шлюх взгляд перевела.
– За место платить надо. Думала, даром тут свои булки раскинула? Ты теперь Пупсу сто баксов торчишь!
– Кому? Сколько?
Я еще со сна понять не могла, что они от меня хотят. Я ужасно замерзла, и зуб на зуб не попадал. Рывком встала на ноги, поморщившись от боли.
– Какие сто баксов? Я только прилегла. Все, пошла я. Отвалите!
– Пошла она, ты смотри.
Белобрысая, явно в парике, заржала и пнула меня в плечо. Я тут же накинулась на нее. Ну не было у меня сантиментов, и не готовила я никого, не угрожала – я била. Меня так приучила улица. Иначе не выжить. Но я переоценила свои силы, слишком голодная, избитая, уставшая. Она меня на асфальт свалила, я впилась пальцами ей в физиономию, раздирая щеку, и она истошно завопила.
– Отстань, не то я тебе глотку зубами перегрызу.
И перегрызу, даже если насмерть забивать будут. Вторая девка свистнула, и я обернулась назад, увидев двух мужиков, пнула белобрысую коленом в живот, чтоб слезла с меня.
– А это мальчики Пупсика. Сейчас тебе, сучка, зубы повыбивают.
– Что за кипеш тут? Че орете? Охренели?
Один схватил меня за шиворот и оттянул от белобрысой, а потом грязно выматерился, увидев ее физиономию.
– Твою ж мать!
– Чтоо? Сильно? Ах ты, бл**ина такая! Ты что сделала. Тварь?!… Я тебя убью!
Но мужик тряхнул меня, не давая той наброситься с кулаками.
– Каролина, она тебе щеку разодрала.
– Вот сучка. Пусть теперь за меня работает, тварина!
Мужик посмотрел на меня и заржал.
– И кто ее возьмет? Она ж вонючая, облезлая. На хер она нужна.
– Может, и нужна, – сказал второй и прикурил сигарету, – у нас все бабы потасканные. А это – свежее мясцо.
– Вы чего? Я просто спала. – запричитала я. – Зачем я вам? Нет у меня сто баксов, нету и десяти копеек.
– Ниче. Заработает. – прошипела белобрысая, промокая лицо влажной салфеткой. – У нас тоже не было. Отмыть, накрасить, и будет старых козлов ублажать. Пупсу она понравится, и нам отстегнет за нее. Мы с тобой поделимся, или я расплачусь.
Она подмигнула Квадратному. Ну вот и все, я опять попала в какую-то хрень. Куда меня вляпало снова. Чееерт, от них так просто не сбежать. Что же делать?
– Пошли, костлявая, найдем тебе применение. Вернешь бабло за ночлежку, и отпустим.
– Какое бабло? Вы охренели? Нет у меня бабла.
– А она борзая. Эй, зубы нужны? Я могу и выбить. Лучше сосать будешь.
Он оскалился, а две сучки заржали. Мне стало страшно… я вдруг поняла, зачем я им и что они хотят заставить меня делать. Наши иногда сбегали на заработки… две потом не вернулись, нам так и не рассказали, что с ними. А остальные… Одной аборт делали, а вторая от какой-то гадости лечилась, от нее еще все шарахались.
– Нет. Не надо. Я просто уйду. Меня ищут, ясно? Найдут и ноги вам поломают.
– Ищут ее! Ты – шавка детдомовская, я такое за версту чую. Кому ты на хер нужна? Никто тебя не ищет.
– Все, хватит болтать. Покажем ее Пупсу, он решит, что с ней делать.
У одного из них зазвонил сотовый, он ответил, отходя в сторону, а второй меня тут же перехватил также за шкирку.
– И где я тебе сейчас посреди ночи шлюху свежую и молодую найду? Они что у меня, как на огороде растут? Мои сегодня все за тридцатку. Я понимаю. И что? Сколько? Бл*дь, не, ну предупреждать надо. Я б, может, днем бы нашел какую-нибудь дуру деревенскую. А щас где я тебе откопаю нимфетку еще и с темными волосами? А глаза зеленые и целку не надо?