Живой (ЛП)

Черт. Легче никогда не будет, потому что я все еще не могу видеть.
— Хватит ныть, ты, придурок, — резко прошептал я и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться.
Вот причина моего выживания. Бог не дает испытаний тем, кто не может их вынести.
Я повторял слова, которые дал мне психотерапевт по посттравматическим стрессам, но, несмотря на то, что я изо всех сил старался, я не чувствовал их. Но все же я не сдался, потому что никогда не спасовал перед трудностями.
Мне был дан шанс взять себя в руки. Те же самые люди, которые платили за маму и папу, чтобы они поехали в Германию увидеть меня, были теми, кто дал консультацию, которая, предположительно, должна была мне помочь справиться со всеми трудностями. Я был благодарен за помощь, но сомневался в успехе.
Я посидел еще несколько минут у окна, слушая, как кто-то ходит по комнате. Неужели эти два дома всегда стояли так близко друг к другу? Я не помнил точное расстояние и не мог припомнить, чтобы что-то слышал прежде. Теперь это было так, будто все происходило в моей комнате, когда я слышал шум дверной ручки.
Мои мышцы натянулись, немедленно послав боль по ноге и руке. Неужели это была она? Черт возьми, как ее звали?
— Ты уверена, что все хорошо, мам?
— Грэйс, тебе нужна машина. Я поеду с Карлой утром. Все в порядке.
Грэйс.
Грэйс Сэмюэлсон.
Я ее вспомнил, но только потому, что мы были соседями с третьего класса. Хотя я не мог вспомнить ее лицо. Она была той блондинкой, которая всегда ходила за мной по пятам в кафетерии на первом курсе? Нет, это была цыпочка, которая в результате потом в том же году встречалась с моим другом, Кайлом Гейлом.
Как насчет рыжеволосой, которая была со мной в одном классе по химии и шорты которой всегда были слишком узкими? Нет, это была цыпочка, которая в итоге забеременела к выпускному.
Я помнил только имя.
Грэйс.
Я жил по соседству с ней столько лет и не мог вспомнить ее лицо.
Я был придурком высшего уровня, раз так обращался со своей матерью, но на этот раз я превзошел себя. Каким же надо быть кретином, чтобы не знать, как выглядит соседская девушка? Разговаривал ли я с ней когда-нибудь?
Не припоминаю такого.
Подождите! Я вспомнил, как однажды помогал чинить ей машину. Это спасло меня от встречи с Шеннон Коннорс в тот первый день выпускного класса. Шеннон всегда ждала меня по утрам, и то, что я в тот день опоздал, спасло меня на несколько дней от нее, так как она не знала, где был мой шкафчик. Эта девчонка могла быть жутко раздражающей, но у нее было тело, от которого у всех парней в школе текли слюни. Переспать с ней было моей самой большой ошибкой.
— Спасибо, мам. Тогда увидимся утром. Пока.
Звук ее закрывающейся двери было последним, что я слышал за последние пять минут. Она просто стояла там. Я бы услышал, если бы она сдвинулась, не так ли?
Грэйс вздохнула, и только тогда я услышал ее шаги, скользящие по комнате, затем звук молнии. Она раздевается? Нет, звук молнии был гораздо длиннее, чем на одежде. Это был рюкзак или чемодан?
Еще пара минут молчания. Затем она заговорила.
— Прости за песню. Я больше не буду ее петь.
Она знала, что я там, но я не мог заставить себя пошевелиться. Она не могла меня видеть, ведь так? Черт, я мог слишком много открыть жалюзи и не заметить этого. Следует ли мне продолжать сидеть тихо? Притвориться, что меня нет, просто дышать и слушать. Что бы я все-таки сказал?
— Рада, что теперь ты в порядке, Меррик.
Это были последние слова, которые она сказала, прежде чем я услышал звук ее закрывающегося окна.
— Это не так, — ответил я тихо.
Потому что это так и было. Я не был рад, что жив, а мои друзья нет. Я не был рад, что я вернулся домой, в то время как один из моих людей был в глубокой коме в больнице в Германии, потому что каждый раз, когда его пытались сдвинуть с места, то терпели неудачу. Я не был рад, что мой лучший друг не вернулся домой к своей жене и не рожденному ребенку.
Прямо сейчас я несчастен, и завтра буду несчастен.
Я до последнего не хотел идти спать, быстро отказавшись от идеи снять рубашку и штаны. Пришлось спать в них, а утром снова ссориться с мамой, когда она пришла помочь мне переодеться. Мне также пришлось принять душ. Это только добавило новых унижений для полного набора. В последний раз, когда мама купала меня сама, я и понятия не имел, что война вообще существует. Я был ребенком. Теперь я вернулся назад к тому жалкому состоянию, зная о войне больше, чем хотел признать.
Я никогда не мог уснуть легко. Сегодняшняя ночь не была исключением. Время от времени меня мучили кошмары, и я слишком часто просыпался; с одной и той же картинкой в голове. Мои братья, мои друзья, люди, каждый день рисковавшие ради меня своими жизнями и ради которых я рисковал своей... все они окружали меня. Но это была не улыбающаяся, не смеющаяся группа, которую я знал до того рокового дня. Они все были мертвы, окровавлены и сломлены. А я стоял там, не в силах закрыть глаза и подавить боль. Я смотрел на свое тело, пытаясь увидеть свою плоть в огне, почувствовать кровь, стекающую по лицу. Я видел свои ноги, неуклюже изогнувшиеся в нескольких местах. Затем я закричал, зная, что не смогу добраться ни до кого из них. Зная, что не смогу помочь им.
Именно тогда я проснулся и изо всех сил старался больше не уснуть.
***
— Я наняла сиделку.
Я чуть не подавился дерьмовой овсянкой (я настоял на том, чтобы приготовить ее самому). Мама была не из тех, кто бросает бомбы, прежде чем сказать: «Привет, милый. Как ты сегодня себя чувствуешь?». Нет, она держалась официально сдержанно, и только я был в этом виноват. Прошло уже два дня с той ссоры с мамой. Она едва сказала мне пару слов за все время, пока была здесь. Она перестала оставаться на ночь, поэтому я решил, что она все еще расстроена, что она на самом деле тогда проиграла битву.
— Ты что сделала?
— Я наняла сиделку, которая будет приходить помогать тебе. Я пыталась. Ты не хочешь меня здесь видеть, что обижает меня, но я могу с этим справиться. Я не знаю, что с тобой происходит, и не могу делать вид, что знаю, но я могу держаться на расстоянии, чтобы позволить тебе преодолеть это. Я нанимаю профессионала, чтобы тот приходил и помогал тебе приводить себя в порядок, принимать лекарства, помогать тебе с терапией, и научить тебя адаптироваться.
— Мне не нужна м…
— Мне все равно, Меррик. Я уже сделала это и клянусь Богом, если ты будешь к ней плохо относиться, я вернусь на следующий же день и буду подтирать тебе зад и нянчиться с тобой.
Ну, здесь она меня обошла.
— Это она?
— Да, она. Компания по медицинской помощи на дому недавно взяла новую медсестру, и я наняла ее, чтобы она приходила сюда.
— Кто это?
— Я с ней еще не говорила, но я не сомневаюсь, что она сможет с тобой справиться.
Справиться со мной? Ладно, думаю, она снова меня уделала.
— Мика зайдет через пару минут, чтобы остаться с тобой. Я пойду на собеседование с сиделкой, и если все пройдет хорошо, она начнет завтра.
Я хотел закричать, что Мика последний человек, которого я хотел бы видеть, но он был лучше, чем Мэри и Митч. Мой старший брат и младшая сестра умели раздражать, и они не упускали случая позлить меня. Особенно с тех пор, как я не делал ничего, только ныл и жаловался, с тех пор, как приехал домой. Их визиты становились все реже и реже, в том числе и визиты Мики. Но он и я всегда были близки, и у меня мало надежды, что сегодня он оставит меня в покое.
— Он всю ночь работал на «скорой», так что будь с ним помягче. Ладно, Меррик?
— Да, — буркнул я, вернувшись к овсянке. Боже, в готовке я полный ноль. Если овсянка, которую я готовил, была несъедобной, значит, все совсем хреново.
Я отодвинул миску с кашей от себя и попытался повернуть коляску к выходу. Я ошибся на несколько дюймов и врезался в стену. Мама даже не колебалась. Я почувствовал, как она ухватилась за ручки позади меня и повернула меня, чтобы направиться в мою комнату. Она не собиралась отпустить меня без боя ради моего же благоразумия, ради любви к своему второму ребенку, и мне пришлось подчиниться.