Макс

- Посмотри-ка, он рядом. 
Незнакомый голос звучит спокойно, уверенно, словно преследователь окончательно убедился, что добыча у него в руках. 
Так, значит, все кончено, его нашли. 
Выйти и сдаться? Покорно, без всякой борьбы? Сколько их? Пистолет - жалкая игрушка в сравнении с их оружием. А может, лучше вступить в переговоры? Но захотят ли они его выслушать? 
- Возьмем ее живьем? 
"Почему "ее", а не "его"?" 
Голоса звучат совсем близко от его замаскированной ветками пещеры. 
- Какая маленькая нора! 
- Она выбежит вон отсюда! 
Это же голоса трех сыновей химика Бальдинелли! Они пщут не его, а лисицу, за которой безуспешно охотятся каждое утро. Вероятно, они обнаружили поблизости ее нору. Что, если они начнут рыскать вокруг и увидят пещеру? Надо затаиться и терпеливо ждать - густой кустарник у входа в пещеру надежно укроет его. В пещере темно, снаружи проникает лишь бледная полоска света. Мальчишки, наверно, притаились сейчас у норы. 
- Ее нужно выкурить. У тебя есть спички? 
- Да, но где взять бумагу? 
- Наломай побольше веток. 
- Они мокрые. 
- Тише вы, лису спугнете. 
- Ей все равно не удрать. Ведь мы стережем вход. 
Один из мальчишек подобрался к самой пещере, ломает сухие ветки. Затрещали брошенные в костер ветки и сучья. Если сейчас выстрелить, решат, что это стрелял охотник. Но сумеет ли он застрелить всех троих? Кто-нибудь из ребят наверняка убежит и поднимет тревогу. А главное, на его совести будут три жизни. Вот до чего довел его Деана! Впрочем, сам-то господин профессор, верно, уничтожил не трех человек. А может, он, Макс, его первая жертва? 
Тень у входа в пещеру заколыхалась. Слышно было, как мальчуган обломал, ветку у самого входа. 
- Марио, хватит, огонь и так разгорелся на славу. 
Тень удалилась, в пещеру вновь ворвалась полоска света. 
- Приготовьте сеть, ей придется вылезти, не захочет же она сгореть живьем. 
- Вон она, держите, набросьте сеть! 
И сразу же горестный крик: 
- Удрала! 
Макс отер пот со лба, обессиленный, прижался к стене. И он тоже лиса, которую ищут, хотят выкурить из убежища. Нет, он даже не лиса, хитрая и ловкая, а пугливый заяц, которого неотступно преследуют и хотят подстрелить. 
Дождавшись, когда все вокруг стихло, Макс приник глазом к расщелине. По всей вероятности, сейчас часов шесть-семь вечера, до наступления ночи ждать осталось не так уж долго. 
Прекрасный зеленый холм, ты стал местом ловушек и опасностей, холм, мирно опочивший на равнине, ты грозишь мне смертью из засады. Каждая травинка, каждый цветок кажутся сейчас глазами врага, выслеживающего меня во тьме... 
Почему так громко стучит сердце? Уймись, глупое, не бойся. Они ищут тебя у заграждения, у бесконечно длинной ограды. И эта бесконечность спасет тебя - встреча со смертью не состоится. Прекрасный холм, ужасный холм, прощай! 
Преодолеть ограду оказалось не таким уж сложным делом. Полная и чистая июльская луна покорно светила ему, пока он карабкался наверх и, до крови обдирая ладони, спускался вниз. Ей он посвятит свое лучшее стихотворение, потом, когда минует опасность. Он уже давно пишет стихи, но никто об этом и не подозревает, да он и сам порой стыдится своих ребяческих восторгов. Кто в наше время читает стихи? Поэзия умерла, высохла в плетеных пыльных переплетах, в рассохшихся книжных шкафах. Никто не прикасается к пожелтевшим страницам, разве что отдельные чудаки, вроде него, Макса. Кому в наше время нужны послания человеческой любви? Да и заслужили ли земляне его любовь? Скорее, ненависть. Все до одного? Или только те семеро, вернее, четверо убийц, что осудили его на смерть? Четверо из семи. Значит, и на Земле еще есть люди, достойные этого высокого имени. 
Поднятый вверх указательный палец, и шофер Государственного центра снабжения молоком и молочными продуктами резко притормозил свою гигантскую турбомашину. 
- Куда? 
- В Милан. 
- Садись. 
На вид ему лет тридцать, лоб прорезала глубокая морщина, щеки запали, под живыми черными глазами темные круги. Время от времени он зевает во весь рот, протяжно, со смаком. 
- Спать хочется? 
- Зверски. 
- А меня мучит голод. 
- Голод? 
- Да, чертовски хочу есть. С утра во рту маковой росинки не было. 
Не грех солгать, да и можно ли назвать едой пачку витаминного печенья? 
- На, возьми, Мариза каждое утро накладывает в корзину столько всего, словно я собираюсь на Луну. Восемь бутербродов - ни больше, ни меньше. И бесполезно спорить. "Лучше взять лишнее, чем недобрать", - говорит она. Ешь. 
Макс жует бутерброд медленно, неторопливо, но если бы не эти дурацкие правила приличия, он бы проглотил его в один присест. До чего вкусен свежий мягкий хлеб! Он изысканным жестом стряхивает с брюк крошки, но вот съеден третий бутерброд, четвертый... 
- Пожалуй, хватит, не то тебе ничего не останется. 
- За меня не волнуйся. Мне до того спать хочется, что кусок в горло не лезет. Я всю ночь глаз не сомкнул. Дочка ревела до самого утра. А потом только задремал, задребезжал будильник. Даже побриться не успел. 
- Э, я тоже. Понимаешь, прибыла телеграмма из Милана бабушка заболела. Пришлось сразу же отправляться в дорогу. 
- Почему же ты не поехал поездом? 
- В моем селении первый поезд останавливается только в шесть. Вот я и предпочел воспользоваться автостопом. 
- А-а-а-а-а-а... 
На этот раз зевок был особенно продолжительным и сладким - если уж поспать нельзя, то хоть позевать вволю. 
- Как тебя зовут? Меня - Джанни. 
- А меня Макс. 
- Иностранец? 
- Нет, итальянец. 
- Почему же тебя назвали Максом? 
- Э, кто знает. Впрочем, имя как имя, не хуже других. 
- Так вот, я Джанни Торризи. А ты? 
- Макс. 
- Это я уже понял. А фамилия? 
- Фамилия... Зачем тебе, собственно, это знать? 
- Да так, к слову пришлось. Но если не хочешь, не говори. Надеюсь, ты не выблюдок? 
Макс не знает, что такое "выблюдок", но догадывается. 
- Моя фамилия - Деана. Макс Деана, - выпаливает он первое, что пришло ему на ум. Хотя нет, он не случайно вспомнил именно этого человека, самого близкого и самого ненавистного. 
- Деана... Деана... Знакомая фамилия. Может, я ее в газете встречал?