Красные листья
Кристина сняла джинсы и надела чистые черные трусики. Затем она сняла футболку и бюстгальтер и надела розовую ночную рубашку с бретельками. В подростковом возрасте ей очень нравилось разглядывать себя в зеркале, любуясь своей внешностью. Она была похожа на мать. Волосы тогда у нее всегда были коротко подстрижены, и мама не позволяла ей надевать в школу ничего, кроме платьев. Когда-то Кристина была настоящей молодой леди, но в Дартмуте она начала играть в баскетбол, где в первую очередь ценились скорость и выносливость. В Дартмуте у нее не было ни одного платья.
Кристина вышла в холл и направилась в ванную почистить зубы и умыться.
* * *Когда она вернулась, на ее постели в темноте сидел Альберт. Закрыв за собой дверь, Кристина подошла и села рядом, чувствуя облегчение, что вот он, здесь. Он вытер пальцами ее влажную щеку. В свою очередь, Кристина отбросила волосы с его лица. Его конский хвост был распущен, волосы свободно свисали на плечи.
— Я не могу оставаться долго, — сказал он. — Я едва выбрался. Сказал ей, что нужно взять презервативы. Она намекнула, что у нее есть несколько. Я заявил, что хочу цветные. Красные, белые и синие. С красным отливом… [12]
— А, ты же у нас патриот. — Она улыбнулась и придвинулась ближе. Он вытер ей другую щеку и лоб. Она смотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд медленно передвигался по его лицу, пальцы нежно перебирали волосы. — Я понимаю, — проговорила она мягко. Их руки соприкасались:
— Я хотел поговорить с тобой кое о чем, — произнес он.
— Поговори, — нежно отозвалась Кристина. — О чем? — Она была счастлива, что он пришел. Ведь совсем недавно Кристина считала, что чувство у них кончилось. Она знала, что это должно кончиться. Но когда они были вместе, один на один, ей не хотелось, чтобы оно кончалось.
— Давай уедем куда-нибудь, — сказал он.
— Когда?
— Сейчас. На все праздники.
Кристина сидела рядом с ним в темноте и молча смотрела в окно.
— И куда же мы поедем? — спросила наконец она.
— В Канаду, — выдохнул он. — Мы возьмем напрокат машину и переедем через реку на другую сторону, там повернем направо и просто поедем. Мы найдем где-нибудь маленький милый коттедж. В Квебеке. По дороге назад можно остановиться в Монреале. Ну, что ты на это скажешь? — Альберт встретился с ней взглядом. — Что? У нас опять нет денег? — произнес он со своеобразными модуляциями в голосе.
— Нет, у нас… — Она остановилась. — У нас есть немного. Говард дал мне немного на день рождения.
— Сколько это — немного?
Она слегка помедлила и наконец ответила:
— Десять тысяч долларов.
Альберт внимательно посмотрел на нее. Она попыталась придать своему лицу безразличное выражение.
— На Канаду этого достаточно, — наконец проговорил он. — Или все эти деньги нужны тебе?
— Не надо быть таким, — ответила Кристина, поглаживая его руку. — Они все наши.
— Они не наши, — сказал он. — Они твои. Он дал их тебе.
— Нет, они наши, — настаивала она.
— Они твои, — повторил он с теми же самыми своеобразными модуляциями в голосе. Затем правой рукой он захватил в горсть ее лицо и проговорил нежно: — Роки, так ты хочешь поехать?
— Пожалуйста, Альберт, — прошептала она. — Нам не надо этого делать. Мне ведь играть в субботу.
Альберт усмехнулся:
— Это с Ю-Пен? Да я сам их могу побить один, с закрытыми глазами. Ваша третья команда может побить их первую, а уж первая и подавно. И они вполне могут обойтись без тебя.
— Альберт, игру я пропускать не могу!
— Как будто ты не делала этого раньше, — сказал он, пожав плечами. — Подумаешь, какое дело. Тренерша подуется на тебя пару минут, а потом ты забросишь несколько крутых мячей на тренировке, она придет в дикий восторг, и все будет в порядке.
— Да, вот именно. Ты знаешь, что она мне сказала, когда я в последний раз пропустила игру? Если я еще раз повторю что-либо подобное, она посадит меня на скамью запасных. И не меньше чем на месяц.
— Кристина, — сказал Альберт улыбаясь. — Тренерша так ни за что не сделает. Она знает, что ей в этом случае будет много хуже, чем тебе. Без тебя — какая у них будет игра? Сама подумай. Никакой. — Альберт притянул Кристину к себе и обнял. — Ты слишком большая ценность для них, чтобы так с тобой поступать. Она тоже обняла его.
Альберт не унимался.
— Ну давай же, Рок. Что ты скажешь?
Только он один называл ее этим выдуманным именем. Она сильнее обвила его рукой и покачала головой.
— Ты предлагаешь нам исчезнуть на несколько дней? А что потом? Мы возвратимся назад, ты это знаешь. Нам нужно будет возвратиться и жить здесь. А как мы будем жить? Нет, таким способом нам не спастись.
— А кому нужно спасаться? Я просто хочу, чтобы мы с тобой уехали…
Она прервала его:
— А вот теперь скажи мне. Если бы у нас была возможность уехать на Аляску, ты бы сказал: «Давай поедем туда»? Если бы у нас было много денег, ты бы сказал: «Давай больше не будем сюда возвращаться, давай путешествовать по миру, освободимся от этой жизни, от Дартмута, от Говарда…»?
— От Говарда мы уже свободны, — резко бросил Альберт.
Она продолжала перечислять:
— …от Коннектикута, от Люка и Лауры, от Джима и Конни. Ты бы предложил бросить даже Аристотеля, если бы это означало…
— Что означало?
— Что мы уедем туда, где никто не будет нас знать. Ты бросил бы все. Да или нет?
Альберт положил руку ей на грудь, чтобы почувствовать биение сердца.
— А ты?
Кристина попыталась отстраниться:
— Я бы, наверное, все бросить не смогла. Наверное, не смогла бы. — Она закашлялась. — Хотя, Бог знает, мне бы хотелось…
— Хотелось? — спросил он с напряжением. — Ты бы хотела?
— Быть свободной? Да больше всего на свете я хочу именно этого, — сказала она так же напряженно. Ее темные глаза вспыхнули.
Но он не понял значения этой вспышки.
— Давай же поедем! — прошептал он. — Эдинбург, Кристина! Помнишь Эдинбург?
От воспоминания о той поездке у нее ослабели руки. Пальцы напряглись и тут же расслабились, а сердце болезненно сжалось.
— Конечно, помню. Но что из того? Я должна буду возвратиться и посмотреть в глаза Джиму. А как насчет Конни? Помнишь, как это было, когда мы тогда вернулись? Сейчас будет так же, только еще хуже.
— Я что-нибудь придумаю. — Он нежно улыбнулся. — Я ловок на такие вещи.
— Нет, — возразила она. Они говорили приглушенными голосами, но ее «нет» прозвучало гораздо громче.
— Здесь нет большой проблемы. Я изобрету что-нибудь, чтобы нам свалить на несколько дней.
— Но к чему такая спешка? Ведь у нас есть Фаренбрей.
Он отмахнулся:
— Фаренбрей слишком близко отсюда. Нам надо забраться подальше, в Канаду. На несколько дней. На несколько длинных дней. Мы будем кататься там на санках. Помнишь, как ты любила кататься на санках?
— Конечно, помню, — сказала Кристина, чувствуя, что становится слабее, что способность бороться ее покидает. — Господи, нам нельзя этого делать!
— Рок, перестань, — произнёс он ласково, прижимая ее к себе. — Перестань сопротивляться.
— Но ведь это только на праздники, — возразила она.
Разубедить его ей, разумеется, не удалось, но он убрал руку.
— Это нехорошо, — продолжала настаивать Кристина.
— Согласен, — вздохнул он. — Ну и что ты предлагаешь нам делать? Остановиться?
— Да, — немедленно отозвалась она.
— Ох, Кристина, Кристина! Как ты думаешь, сколько раз в году мы должны возвращаться к этому разговору?
— Пока не остановимся.
— Черт побери! Сегодня утром в Фаренбрее ты ничего такого, насколько я помню, не говорила.
— Там холмы были такие красивые, — произнесла она грустно. — И ты тоже был такой красивый.
Он наклонился к ее лицу и, поддразнивая, спросил:
— А теперь я некрасивый?
Она посмотрела в сторону, чтобы не встречаться с ним взглядом, и тихо ответила: