Трое на четырех колесах
Я знаю, что значит разбирать и перебирать машины. В Фолькстоне на набережной я познакомился с одним велосипедистом, и мы с ним однажды условились отправиться кататься на следующий день с самого утра. Я встал, против обыкновения, рано – по крайнеймерераньше чем всегда – и, сделав такое усилие, остался очень доволен собой; благодаря хорошему настроению, меня не рассердило то, что знакомый заставил себя ждать полчаса. Утро было прелестное, и я блаженствовал в саду, когда он пришел.
– А у вас, кажется, хороший велосипед, – сказал он. – Легко ходит?
– Да, как все они – с утра легко, а после завтрака немного тяжелее.
Он неожиданно схватил мой велосипед за переднее колесо и сильно встряхнул его.
– Оставьте, пожалуйста, так можно испортить велосипед, – сказал я. Мне стало неприятно – если бы велосипед и заслуживалвзбучки, то скорее от меня, чем от него: это все равно, как если бы чужой человек принялся ни за что ни про что бить мою собаку.
– Переднее колесо болтается, – объявил он.
– Нисколько не болтается, если его не болтать.
– Это опасно, – продолжал он. – У вас найдется ключ?
Поддаваться не следовало, но мне пришло в голову, что он, может быть, действительно смыслит в этом деле. Я отправился в сарай за инструментами, а когда вернулся, он уже сидел на земле с колесом между коленями, играя им как брелоком, а остальные части велосипеда валялись тут же, на дорожке.
– С вашим велосипедом случилось что-то неладное, – сказал он.
– Похоже на то! – заметил я, но он не понял насмешки.
– Ступица подозрительна!
– Вы не тревожьтесь, пожалуйста. Лучше поставим колесо на место и отправимся.
– Да уж теперь все равно: надо воспользоваться случаем и разобрать его.
Он говорил таким тоном, словно колесо вывалилось само собой. В одну минуту он что-то отвинтил – и на дорожку посыпались маленькие стальные шарики.
– Ловите, ловите их! – закричал он взволнованным голосом. – Не дай Бог, если мы их потеряем!
Полчаса мы ползали по дорожке, отыскивая шарики. Мой знакомый повторял с ожесточением, что потерять хоть один шарик – значит испортить велосипед, и объяснял, что, разбирая его, необходимо предварительно определить количество шариков. Я обещал последовать разумному совету, если мне придется когда-нибудь разбирать велосипедВсего шариков нашлось шестнадцать; я положил их в свою шляпу и поставил ее на ступеньку крыльца. Это было не особенно умно, но чужая глупость заразительна.
Не успел я оглянуться, как он великодушно выразил желание осмотреть заодно и цепь и немедленно принялся снимать с нее кожух. Яхотелбыло остановить его, процитировав замечание одного опытного спортсмена: «Лучше купить новый велосипед, чем самому снимать кожух с цепи». Но он отвечал с убеждением:
– Так говорят толькопрофаны. На самом деле нет ничего легче.
И действительно, через три минуты футляр лежал на дорожке, а Эбсон усердно искал винтики, которые куда-то исчезли. (К счастью, я не встречал этого господина с тех пор, но, кажется, его звали Эбсон).
– Удивительно! Ничто так таинственно не исчезает, как винты! – повторял он.
В эту минуту в дверях показалась Этельберта и очень удивилась, видя, что мы еще не тронулись с места, – Теперь уже скоро! – отвечал он. – Я только разобрал велосипед вашего мужа, чтобы осмотреть, все ли в порядке. За этими машинами необходимо следить, дажезасамыми лучшими.
– Когда вы кончите и захотите умыться, можете пройти в кухню, – заметила Этельберта и прибавила, что она с Кэт отправляется покататься под парусом, но к завтраку непременно вернется.
Я готов был отдать золотой, чтобы только отправиться вместе с нею, – глупец, ломавший на моих глазах велосипед, уже вымотал из меня всю душу. Здравый смысл подсказывал мне, что я имею полное право взять его за шиворот и вытолкать из моего сада; но я, будучи слабымчеловекомв отношениях с другими людьми, продолжал молча смотреть, как калечат мою собственность.
Он перестал отыскивать винты, говоря, что они всегда находятся в ту минуту, когда ждешь этого меньше всего, и принялся за цепь. Сначала он натянул ее как струну, а потом отпустил вдвое слабее, чем она была сначала. После этого он решил вставить переднее колесо.
В продолжение десяти минут я держал велосипед, а он старался поставить колесо. После этого я предложил поменяться местами. Поменялись. Через минуту он вдруг почувствовал необходимость пройтись по дорожке, прогуливаясь, – он объяснял, что пальцы надо очень беречь, чтобы не прищемить их. Наконец колесо попало на место. В ту же секунду он разразился хохотом.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Я осел! – говорит, а сам заливается. Тут я почувствовал к нему уважение и поинтересовался, каким образом он пришел к этому открытию.
– Да ведь мы забыли шарики! – отвечал он. Я оглянулся. Моя шляпа лежала на земле, а любимый молодой пес Этельберты поспешно глотал стальные шарики один за другим.
– Он умрет! – воскликнул Эбсон.
– Нет, ничего, – отвечал я. – На этой неделе он уже съел шнурок от ботинок и пачку иголок. Щенков природа иногда толкает на подобные поступки. Но меня очень беспокоит велосипед.
У Эбсона был счастливый характер.
– Что ж, соберем все, что осталось, и вложим на место! – Весело сказал он. – А затем положимся на судьбу.
Нашлось одиннадцать шариков. Через полчаса пять из них были вставлены с одной стороны и шесть с другой. Колесо болталось так, что это заметил бы каждый ребенок. Эбсон казался уставшим и, вероятно, с удовольствием отправился бы домой, но теперь я решил не отпускать его. Моя гордость – велосипед – был разбит; о катанье нечегобылои думать; мне лишь хотелось чем-нибудь отплатить Эбсону. Поддержав его упавшее настроение стаканом эля, я сказал:
– Смотреть на вашу ловкость – просто наслаждение! Слабым людям полезно видеть в других столько энергии, столько уверенности в себе!
Ободренный таким образом, он принялся надевать крышку на цепь. Сначала он работал с одной стороны, прислонив велосипед к стене дома; потом с другой стороны, прислонив его к дереву; потом я должен был держать велосипед посреди дорожки, а он лежал на спине, головой между колес, и работал снизу, орошая себя машинным маслом; потом он заметил, что я ему только мешаю, перегнулся через велосипед поперек, изобразив вьючное седло, – и рухнул на голову. Три раза он восклицал: «Ну, теперь готово!», но затем прибавлял: «Нет! Хоть повесьте, а все еще не готово!» В последний раз он прибавил еще несколько слов, но они, к сожалению, непечатны.