Энтони Джон

— Ну, у него имеется выход, — предположил Энтони. — Он может перевестись в Индию.
— Нет, они с голоду помрут, но постараются вывести его в люди, — ответил Джонсон. — Смешные люди эти старые семьи, им никогда нельзя втолковать что-нибудь путное. Я думаю, это происходит оттого, что они все друг с другом перероднились. Есть еще у них дочь. Вот она могла бы помочь им встать на ноги.
— Выйдя замуж за старого богатого клопа?
— Или за молодого и богатого, — ответил Джонсон. — Я полагаю, мне еще не приходилось видеть такой красивой девушки. Я думаю, они поэтому и вернулись, если правда то, что говорят. Если ее тетка возьмет ее с собою в Лондон и она потанцует один сезон, дело будет сделано.
Тот дом, в котором родился Энтони, был арендован старым подмастерьем с полоумным сыном. Старик никогда не приносил много пользы, но сын оказался отличным механиком. Теперь в Мидлсбро было много велосипедов, и он славился как лучший мастер для починки и регулировки велосипедов. Возник вопрос относительно ремонта мастерской. Владельцем ее был один из клиентов фирмы Моубри, и Джонсон давал как раз поручение клерку зайти в мастерскую по дороге из конторы и посмотреть, что там нужно сделать, когда вошел Энтони.
— Я как раз буду в этих краях, — сказал Энтони, — и сам посмотрю.
Энтони остановил свой экипаж за несколько улиц до дома. Он старательно избегал соседства этих грязных улиц, с тех пор как они с матерью покинули их. Дух безнадежности витал над этими местами. Маленький, темный домик, в котором он родился, не изменился нисколько. Разбитое стекло в окне той комнаты, где умер его отец, так и не было вставлено. Кусок коричневой бумаги, который он сам вырезал и которым заклеил дыру, сохранился в неприкосновенности.
Энтони постучал в дверь. Ее открыла неряшливая женщина, жена соседа. Старик Джо Уитлок простудился и лежал в постели. Случилось это по вине его сына, как он объяснил. Мэтью настаивал, чтобы дверь в мастерской была всегда открыта. Он не объяснял причины своего требования, но так как зарабатывал преимущественно он, отец ему не противоречил. Старик рад был Энтони, и они немного поболтали о прежнем времени. Энтони объяснил причину своего визита. Починки требовала главным образом крыша мастерской. Энтони вышел и прошел в мастерскую через улицу. Дверь была открыта настежь, так что прохожие могли видеть, что делается внутри. Мэтью занимался починкой велосипеда. Он превратился в высокого, красивого юношу. Если бы не глаза, трудно было бы уловить в нем что-нибудь ненормальное. Он узнал Энтони и пожал ему руку. Энтони смотрел наверх, чтобы убедиться в состоянии крыши, когда услышал какой-то шум, и обернулся. За открытой дверью на стуле сидела девушка. Это был тот самый стул, на котором сиживал в детстве Энтони, когда наблюдал за работой отца. Это была мисс Кумбер. Она со смехом протянула ему руку.
— Отец выслал меня из комнаты, когда вы у нас были, — сказала она, — не познакомив нас. Меня зовут Элеонор Кумбер. Вы мистер Энтони Стронгсарм, не правда ли?
— Да, — ответил Энтони, — я слыхал, что вы вернулись в аббатство.
— Я ехала к вам или, вернее, к мистеру Джонсону с письмом от отца, но наехала на телегу на вершине холма. Я только начала ездить на велосипеде, — добавила она в свое оправдание.
— В таком случае вы не должны были спускаться под гору, — сказал Энтони, — особенно в черте города.
— В следующий раз я слезу наверху, — сказала она, — если вы обещаете мне не болтать об этом.
Энтони взял письмо и обещал передать его Джонсону.
— Вы надолго вернулись сюда? — спросил он.
— Скажите мне, — сказала она, — вы все знаете. Полагаете ли вы, что мы сможем остаться здесь? Мне здесь очень нравится.
Энтони немного помолчал. Она, видимо, с нетерпением ждала ответа.
— Это было бы возможно, — ответил он, — но соблюдая большую экономию.
Она засмеялась, удовлетворенная ответом.
— О, если дело в этом, мы достаточно привыкли к экономии.
Мэтью раздувал горн.
— Вы здесь родились? — спросила она.
— Если выражаться точно, то в соседнем доме, — ответил он со смехом. — Но это была моя детская. Я обычно сидел как раз на этом стуле, поджав под себя ноги и наблюдая за тем, как работает отец. Я любил смотреть, как он раздувает угли и заставляет плясать тени. По крайней мере мне кажется, что это тот же самый стул, — добавил он. — На нем должно быть изображение гнома, которое как-то вырезал один знакомый.
Она соскочила со стула и стала его рассматривать.
— Да, — сказала она, — это он самый. Он ловко вырезан.
Она снова села на стул. Ее ноги еле касались пола.
— Я родилась в Бразилии, — сказала она, — у отца было ранчо близ Рио. Но мы уехали оттуда, когда мне еще не исполнилось трех лет. Мои самые ранние воспоминания связаны с аббатством. Вы, вероятно, бывали у сэра Уильяма. Моей детской был большой сад между стенами монастыря. Здесь я играла с цветами и разговаривала с ними…
— Я вас там как-то видел, — сказал он.
Она посмотрела на него.
— Когда это было?
— О, как-то в сентябре вечером, — ответил он. — Года два тому назад.
Он сказал это, не подумав, и теперь почувствовал, что покраснел. Он надеялся, что она примет это за отблеск горна.
— Но мы ведь были во Флоренции, — сказала она.
— Я знаю, — ответил он, покраснев еще больше. — Я спросил тогда Уильяма, не вернулись ли вы, а он сказал, что я, верно, выжил из ума.
— Это странно, — ответила она серьезным тоном. — Я как-то видела во сне, что гуляю по саду и встречаю вашего тезку, монаха Антония. Он стоял у ворот изгороди, на том самом месте, где был убит. Он позвал меня, но я испугалась и спряталась за цветы.
Энтони заинтересовался.
— Кто был этот монах?
— Разве вы не знаете его историю? Он был сыном Джила Стронгсарма и его жены, Марты, как говорит хроника монастыря. Это была, по-видимому, очень распространенная фамилия в этих краях, но, судя по всему, это все наши дальние родственники. Аббат внезапно умер от разрыва сердца. Это было как раз время, когда монастыри при Генрихе Восьмом конфисковались и монахи выбрали Антония заместителем аббата, хотя он и был моложе их всех. Он всю ночь простоял на коленях и, когда один из наших предков явился утром с вооруженной силой, то встретил его у главных ворот, там, где теперь растут розы, и отказался пропустить его. Солдаты медлили, так как он распростер руки в виде креста и, как говорят, его окружало сияние. Они повернулись и убежали. Но аббатство и его земли были обещаны нашему предку, Персивалю де Комбдеру, так тогда произносилась наша фамилия, и он не хотел, конечно, выпустить из своих рук такой лакомый кусок. Он тронул своего коня и одним ударом меча уложил монаха Антония. И после того он со своими спутниками растоптал тело лошадиными копытами и верхом въехал в церковь.
— Я никогда не слыхал этого, — сказал Энтони. — Мой отец всегда волновался, когда говорил о прошлом своей семьи.
— Вы так похожи на него, — ответила она, — мне это сразу бросилось в глаза, как только я вас в первый раз увидела. Один из подчиненных Персиваля, который раньше учился в Нидерландах, нарисовал его портрет в том виде, в каком он стоял на паперти с распростертыми руками. Когда вы в следующий раз приедете в аббатство, напомните мне, чтобы я вам его показала. Портрет висит в библиотеке.
Мэтью кончил починку. Энтони не хотел допустить, чтобы она села на велосипед в городе, и настоял на том, чтобы она дошла до заставы, а сам шел рядом с ней, ведя велосипед. Она очень хотела сделаться опытной велосипедисткой. Нечего было думать о собственной лошади, ходить же пешком она не любила. Они говорили об аббатстве и об окружающей его болотистой местности.
Одно из неудобств бедности заключается в трудности помогать людям. Окрестная беднота привыкла смотреть на аббатство, как на источник всех благ. Покойный сэр Уильям никогда не отказывал в помощи. Она со своей стороны делала все, что могла. В одном из домиков, принадлежавших аббатству, жил старый больной крестьянин, не покидавший постели. Внучка внезапно бросила его, и теперь некому было смотреть за ним. Это был один из пансионеров Бетти, и Энтони обещал присматривать за ним в ее отсутствие. Они уговорились с Элеонор встречаться здесь и помогать старику.