Энтони Джон

Она думала, что смерть отца сблизит их, поставив его в зависимость от нее. Но вместо того их отчужденность еще увеличилась. Она знала, что он был ей благодарен за все жертвы и заботы о нем, что он никогда не успокоится, покуда не отплатит за все добром. Он уважал ее, был всегда к ней добр и предупредителен, даже по-своему любил ее, она это чувствовала. В кругу тех людей, у которых она служила, нередко можно было наблюдать такое же отношение к верным слугам — их чтили и уважали.
Вначале различие между ее сыном и другими мальчиками удручало ее. Она вспоминала, как горячо он принял предложение отца научить его читать. В шесть лет он сам научился писать. Он никогда не увлекался играми. Из него должен был выйти ученый, мечтатель, человек, который остается всю свою жизнь бедным и к которому люди относятся с презрением. Почему бы ему не быть похожим на других мальчиков и быть только более живым и сильным? Вот о чем она всегда мечтала.
Со временем она начала понимать его, и тогда у нее снова родилась надежда. Его ожидала громкая будущность. Он был сделан из другого теста. Он должен был стать богатым, вождем, занимать высшие места.
То, что он никогда не был влюблен, что у него не было даже увлечения, еще больше подтверждало, что ему предстоит великая будущность. И недаром на его пути появилась умница Бетти. Любя его, она заботилась бы о нем и помогла бы выбиться в люди. У нее не было глупой нежности, которая отвлекала бы его и ослабляла его энергию. Он благополучно прошел период юности с ее опасной приманкой — любовью. Он избежал той опасности, которой она так боялась. Теперь между ним и его целью не было никаких препятствий. Все, казалось, содействовало его успеху и его славе. И что после этого значили ее тайные слезы и ее разбитая любовь?
И вдруг все изменилось. Она знала, что он тоже изменился. Она стремилась втянуть его в разговоры о планах. Он всегда ценил ее природную практичность. Но теперь отвечал односложно, безразлично, часто молчал. Огонь, горевший в его глазах, потух. Его глаза сделались глазами мальчика, нежного и застенчивого, глазами мечтателя. Строгие линии рта сделались мягче. Она часто наблюдала, незаметно для него, как на его устах появлялась беспричинная улыбка. Однажды вечером он без всякого повода обнял ее, погладил седые волосы и поцеловал ее. Впервые когда он дал ей доказательство своей любви. Если бы это случилось немного раньше, она закричала бы от счастья. Но, вспомнив, что она сделала, женщина почувствовала неловкость, хотя и скрыла это. Это был, очевидно, только избыток любви к другой женщине, несколько капель из кубка, осушенного в честь другой. Независимо от того, что она желала, чтобы он женился на Бетти, ей было приятно сознание, что он ее не любит. Бетти ничего бы не отняла у нее. Но она страшно ревновала к той чужой, которой впервые удалось ослабить его любовь к ней, к матери. Она только бросила на него взгляд своих бесстыжих глаз. Что она могла сделать для него? Чем она его приворожила? Она рассказала ему о своей беседе с Бетти.
— Тебе было бы, вероятно, немного неловко, если бы она стала заботиться о тебе, — сказала она. — Мне хотелось убедиться, как вообще обстоят дела.
— И что вы увидели? — спросил он. — Я, впрочем, рад, что вы с ней поговорили. Мне хотелось самому сказать вам кое-что, но я опасался, что вы не поймете.
— Почему же я должна не понять? — спросила она сухо.
— Потому что я сам не понимаю, — ответил он. — Мне кажется, что во мне вырос какой-то другой Энтони, незнакомый мне, и что он стал сильнее меня и забрал меня в свою власть. Его не было, когда я был маленьким. Иногда, впрочем, я его чувствовал. Это был глупый маленький мечтатель, который то и дело задавал вопросы и удивлялся всему. Вы, вероятно, помните его? Я думал, что он уже умер, что я его убил и он никогда больше не появится. Оказывается, что он просто выжидал удобного случая. И вот теперь он занял мое место, а я не знаю даже, куда делся я сам.
Он засмеялся.
— Я очень люблю Бетти и буду всегда любить ее. Но это не та любовь, которая делает из мужчины и женщины одно существо, которая открывает новые пути для жизни.
— Это нашло на тебя, мой мальчик, неожиданно и быстро, — сказала она, — как оно всегда бывает. Но дольше всего горит не самое яркое пламя.
Он упал перед матерью на колени и, обняв ее, спрятал лицо в ее платье. Она вздрогнула, и ее маленькое тело выпрямилось. Но он этого не заметил. Если бы она могла хоть на минуту забыть!
— О матушка, — прошептал он, — это так прекрасно. Это должно длиться долго-долго.
Он посмотрел на нее: в ее глазах стояли слезы. Он приблизил к ней свое лицо и поцеловал ее.
— Я и не знал до сих пор, как люблю вас, — сказал он, — ваши уставшие руки, которые работали и страдали для меня. По-вашему, я никогда не должен был бы встречаться с ней и говорить с ней. Но ведь вы же мне ее и дали. И если бы вы знали, как она прекрасна. Тут должна быть какая-то тайна. Действительно, для других она только хороша, но для меня она представляет нечто большее. Я иногда боюсь, как будто смотрю на что-то не от мира сего. Что говорит Бетти? — спросил он внезапно. — Она была удивлена?
— Она сказала, что очень рада, — ответила ему мать, — рада, что ты смог полюбить. Она сказала, что ты ей теперь еще больше нравишься.
Он засмеялся:
— Дорогая Бетти! Я знал, что она поймет.
Самообладание в первый раз в жизни покинуло его, когда он счел необходимым поговорить об этом с сэром Гарри Кумбером. Он сам торопился покончить с этим разговором, чтобы привести все в порядок. Но Элеонор удержала его от этого шага.
— Вы не знаете отца, — сказала она. — Он способен выслать меня в Китай или в Перу, если будет думать, что нет другого способа удержать меня. Вспомните, что мне только семнадцать лет. Кроме того, он долго не проживет, и мне не хотелось бы идти против его воли. Подождите, покуда я переговорю с Джимом. Я напишу ему, чтобы он приехал. Я еще не видела его в новой форме, он, наверное, будет рад показаться в ней.
Она засмеялась.
Джим был ее брат, старше ее на пять или шесть лет. Они очень любили друг друга, и она надеялась привлечь его на свою сторону. Она не сказала Энтони, но чувствовала, что из-за нее ему придется выдержать сильную борьбу. Дело было не только в деньгах, хотя она отлично понимала, что на ней были сосредоточены все мечты о богатстве семьи. Главным препятствием будет вопрос семейный. Генеалогическое древо Кумберов было очень древним. В библиотеке висело его изображение. На картине были изображены Адам и Ева, причем Адам разрыхлял землю под деревом, а Ева поливала это дерево водой из козьего меха. Ветвиться оно начинало в эпоху Карла Великого. При Вильгельме Завоевателе появлялся главный сук семьи Кумберов. Вначале они не знали, как писать свою фамилию. Нынешнее правописание повелось от эпохи Якова.
Под этим деревом сидели однажды вечером Элеонор и ее брат, в камине весело трещали дрова. Сэр Гарри и леди Кумбер пошли спать, они обычно ложились в десять часов. Джим взял с собой новую форму и надел ее, хотя и стеснялся немного слуг. К счастью, слуг было немного. Минут пять оба молчали. Джим инстинктивно чувствовал, что Элеонор вызвала его не без причины. Он курил трубку.
— Ты мне нравишься в форме, Джим, — сказала она внезапно, — ты очень красив в ней.
Он засмеялся.
— Подожди, я переменю ее на что-нибудь менее видное, — сказал он.
— Разве нужно?
— Я бы хотел знать, — помолчав, заговорил он, — кто мне будет давать полторы тысячи фунтов в год, — меньше нельзя. Имеется, правда, тетка Мэри, но захочет ли она, я не знаю. А другого у меня не имеется.
— Это было, пожалуй, ошибкой, — сказала она тихо.
— Такова фамильная традиция, — ответил он. — В нашем случае, впрочем, это действительно было неосторожно. Но это было сделано, как нам всегда советовал отец: сначала купи вещь, а потом подумай, чем ее оплатить.
Она ударила ногой по каминной решетке.
— Вопрос поставлен довольно грубо, — сказала она смеясь, — боюсь, как бы он не был направлен в мою сторону.