Цена посвящения: Время Зверя
Но если уж совсем точно, то пиар — это не средство, а стиль. Такой у власть имущих теперь стиль общения с народом. Врать в глаза до тех пор, пока у клиента не помутнеет в голове. Забалтывать, как врач слабоумного. Нахваливать себя и строить глазки, как попсовая звезда в «чесе» по провинции. Очаровывать, как продавец тайм-шеров. Делать державное лицо, как гаишник с радаром. Ампилов так не умеет. Кириенко — да.
Глеб одним из первых учуял в «ветрах перемен» запах дичи. В отделах «PR» крупных прозападных компаний еще скучали длинноногие любовницы и кандидатки в любовницы, чирикали по телефонам и в сотый раз наводили маникюр, Мавроди еще исправно выплачивал проценты, Довгань тихо месил тесто, политики самодеятельно «пиарили» сами себя, а банкиры еще опасались показываться по телевизору. А Глеб Лобов уже подбирал персонал, прикармливал «умные головы» и заводил знакомства среди потенциальных клиентов.
Он лично набросал эскиз эмблемы, художник потом довел идею до совершенства, и бланки фирмы украсил золотой баран.
А что еще изобразить для публики, на связь с которой власть плевать хотела и плюет? Стрижет с баранов три шкуры, а потом гонит на бойню.
Клиенты, между прочим, тоже умом не отличались. Но этим волчарам и шакалам хватало сообразительности рядиться в овечью шкуру. За златорунный прикид платили неплохо. Правда, большую часть бюджета приходилось возвращать «откатом». Такие были тогда времена.
Когда Ельцин, не приходя в сознание, бабахнул по Белому дому из танков, Глеб понял, настало его время. Эта хищная Власть пришла всерьез и надолго.
Но Власть, как прокопченные стены Белого дома, нуждалась в срочной стирке имиджа. Запад был готов и дальше менять сникерсы на нефть, но требовал пристойного имиджа от российских политиков и бизнесменов. Поэтому многие капиталы и биографии также нуждались в срочной отмывке. А как это сделать?
С Запада подсказали — «пиар». Наши недоуменно почесали вельможные загривки и поглядели окрест. Они же привыкли, что кто-то из холуев книжки умные читает, за то и держат, дармоедов. Рассчитывая именно на такой вариант, Глеб и назвал свою фирму «Pro-PR». Кто-то расшифровал как «профессиональный пиар», кто-то — «про этот самый пиар». Но клиент потек. Потом пошел. А в последнее время попер, как осетр на нерест.
Настоящей путиной стали для Глеба выборы Ельцина. Вот где был «пиар» в полный рост! Работали, как бригада коммунистического труда на фабрике «Гознака». Руки ныли от перетасканных за день упаковок с деньгами. Хватило на всех, даже на народные гулянья кое-что перепало.
Выборы закончились, как известно, торжественным переносом всенародно избранного тела из ЦКБ в Кремль. По второму разу Первый президент России мертвым голосом прочитал текст присяги. Не упал, и молния сверху не шандарахнула. Все обошлось. И все кончилось грандиозным банкетом победителей.
Церемонии присяги Глеб не дождался. Хотя имел пригласительный билет. Стало вдруг тошно. Надоело все: и бараньи глаза избирателей, и глубокомысленное блеянье телекомментаторов, и тупая наглость избирательного штаба. В ночь торжества демократии, когда ВЦИК на глазок прикинул результаты, он распустил сотрудников в отпуск, собрал рюкзак и уехал в тайгу — под Красноярск.
Только там, среди зверья, честно и откровенно жрущего друг друга, он пришел в себя. Вновь почувствовал себя человеком.
Создатель образов
Агентству «Pro-PR» на правах аренды принадлежал трехэтажный флигель, примыкающий к ведомственной типографии.
Арендодатель, директор типографии, кормился с заказов Глеба на политические агитки, листовки и шикарные проспекты с ликами народных избранников и кандидатов в них. Поэтому аренду не накручивал. Наоборот, даже несколько раз намекал, что готов закрыть глаза на месяц-другой просрочки. Но Глеб исправно и регулярно переводил деньги на счет типографии и передавал конвертик на нужды ее директора. Быть обязанным человеку, пропахшему офсетной краской, считал ниже собственного достоинства.
На первом этаже особняка помещался ночной клуб, Глеб владел им через подставное лицо. Никакого стриптиза и прочих утех для богатых. Все было скромно, бедно, но стильно. В клубе обожали тусоваться патлатые обкуренные музыканты и их полоумные подруги, по мнению Глеба, — самая безобидная популяция двуногих.
Выручки на такой публике, самой собой, не сделать: едят, как птички божьи, а на серьезную выпивку денег никогда нет. Но сотрудники агентства приспособили клуб, пустовавший с полудня до восьми вечера, под столовую и место деловых встреч. Таким образом, фонды агентства, списанные на обеды сотрудников и представительские расходы, возвращались обратно в кассу агентства. К тому же в клубе повелось отмечать праздники, а в конце недели дружно зависали до утра. Поэтому опозданий на работу по понедельникам практически не было. И часть зарплаты, просаженной молодежью агентства, возвращалась в карман Глеба и шла на выплату премий. Глеб называл это «круговоротом денег в природе».
В клуб с проверкой он решил не заходить. У творческих личностей утро еще не началось. В зале, наверняка, вповалку валяются музыканты и ночная смена официанток, лишь приходящая посудомойка, тихо ругаясь, скребет тарелки.
Глеб вошел в агентство через служебный вход.
Охранник вытянулся в струнку, до позвоночника втянув живот.
— Глеб Павлович, за ваше отсутствие происшествий не случилось, — по-армейски четко отрапортовал он. — Начальник «СБ» у себя в кабинете.
— Вольно. — Глеб старательно подавил улыбку.
Еще одна игра. За свои деньги и для пользы дела.
Глеб требовал с охранников, молодых парней, недавно дембельнувшихся из армии, уставной дисциплины. Во-первых, нечего за такие деньги сидеть, развалив хозяйство, и весь день пялиться на ножки офисных девок. Во-вторых, нечего расслабляться на гражданке, коли Бог ума не дал больше, чем требуется для хождения строем и стрельбы по людям. В-третьих, просто приятно потребовать с людей и получить требуемое.
Он прошел в общий зал, где за стеклянными перегородками, как пчелы в сотах, роились молодые сотрудники. Когда хотел, Глеб умел двигаться даже в толпе незаметно, никто на его появление внимания не обратил.
Он скользнул в ближайший отсек. Встал за сгорбленной спиной, обтянутой белой рубашкой. Выше сутулых плеч торчала только вихрастая макушка.
Глеб несколько секунд смотрел на монитор, в который уткнулся сотрудник. Потом положил руку ему на плечо.
— Как дела, Юра? — тихо спросил он.
Плечо под его ладонью дрогнуло, как от удара током.
Юрий еще глубже вжал голову в плечи. Заторможенно развернулся вместе с креслом.
— Глеб Павлович… Здравствуйте, — промямлил он.
— Привет. Как дела?
Юра с трудом справился с волнением.
— Проблемы, Глеб Павлович. — Он кивнул на монитор. — Больше девяти и трех десятых не выходит.
— А сколько они хотели? — спросил Глеб.
— Ну… Процентов сорок.
Глеб издал короткий хохоток.
— Это же Краснокамск, а не Туркмения, Юра! В наших климатических и культурных условиях девяноста процентов поддержки не бывает. Даже для Ельцин-баши мы с трудом наскребли пятьдесят во втором туре.
— Я-то понимаю. А как это втолковать заказчику?
Глеб посмотрел на монитор.
На нем сработала защита экрана, и по синему фону поползла строчка: «Любовь к себе обратнопропорциональна любви к тебе ближних». Юра сидел на обработке опросов общественного мнения, выполняемых по заказу удельных князьков. Очевидно, таким юмором он лечился от депрессии.
— Подтасуй цифирь до тридцати и двух десятых и отошли этому убогому, пусть подотрется. В пояснении укажи, что беремся поднять на выборах до сорока, — распорядился Глеб. — Но за отдельную плату. Добавь страниц десять аргументации. Чем заумней, тем лучше. Один фиг ничего не поймет, но впечатление произведем.
— Есть данные, туда коммуняки своего человека ставят. А по опросу у них верных двадцать пять процентов. Можем пролететь, Глеб Павлович.