Цена посвящения: Время Зверя
— Версия красивая, не спорю. Данных нет, — обронил Салин, не прекращая чтения.
— Найдутся, — отмахнулся Решетников. — Это у лопуха Иванова их нет, а если покопать, то найти можно. Голову на отсечение даю, хоть раз за задницу ее да ущипнул. А что? Дело молодое.
Салин поверх листка укоризненно посмотрел на Решетникова.
— Уймись, Павел Степанович. Я тоже ненавижу ждать. Но от наших переживаний компьютеры Владислава работать быстрее не станут.
Третьи сутки вращались шестеренки машины расследования. Большой компьютер, спрятанный в подвале особняка, требовал все новой и новой информации. Машина со скоростью миллионов бит в секунду тасовала линии судеб, пытаясь из случайных связей выковать цепочку. Предстояло вычислить пересечения двух десятков подозреваемых с наиболее крупными кланами, прямо или косвенно заинтересованных в разработках Матоянца.
Пересечения… Жили в одном городе, в одно время посещали библиотеку, были знакомы с одной и той же женщиной, сами или их родственники служили в одной части. Да мало ли как и где могли пересечься жизненные тропки?
Любое пересечение — повод для размышлений. Случайно встретились или нет? Имел контакт продолжение, но оно тщательно скрывалось, или разошлись навсегда? Трижды проверить это «навсегда». Мир слишком тесен, и ничего в нем не вечно. Нет прямых контактов, ищи обходные пути. Круг интересов, кулинарные предпочтения, привычки, слабости, способ проведения досуга, любимые книги. Не сам, так кто из знакомых вхож в круги филателистов, библиофилов, собаководов или театралов, где тусуется другой кандидат. Мог знакомый выступить посредником? Докажи, что — нет.
Любовные связи — вот где черт ногу сломит. Кто, когда, с кем, как долго… С каждой новой женщиной круг вероятных знакомств расширяется. Никогда не угадаешь, кто выплывет из ее прошлого. Может, школьный друг, ставший министром, может, и маньяк с топориком. Просчитать всех.
Человеческий мозг не в силах прокачать такой вал информации и не «зависнуть». Наш мозг инструмент тонкий, предназначен для грандиозных обобщений и чуткого взвешивания нюансов. Спасает только компьютер. Компьютер — мощный трактор на информационном поле, безропотный архивариус с тысячей рук. В подвале фонда «Новая политика» стояла ЭВМ — родная сестра той, что закупил для своих нужд Сбербанк. Третьи сутки она работала на полных оборотах.
Допрос Иванова добавил еще три фамилии. Владислав, не тратя времени зря, прямо из машины по телефону дал команду бросить их в разработку.
Пока внизу делал свою часть работы компьютер, Салин с Решетниковым ждали, как рыбаки, забросившие удочки в незнакомый пруд. Есть рыба или нет, неизвестно. Сиди и жди первой поклевки.
Решетников тяжко выдохнул.
— А без компьютера что-то просматривается?
— Угу, — кивнул Салин, дочитывая лист до конца.
— Поделись. Только попроще. Я сейчас, как Винни Пух.
Салин оторвал удивленный взгляд от бумаг. Хмурый Решетников сосредоточенно ковырял пальцем в ухе, став на секунды похож на всем известного плюшевого философа.
— В голове опилки. Длинные слова меня только расстраивают, — процитировал Решетников.
Салин хмыкнул.
— Оказывается, Глеб Лобов успешно пропиарил тридцать шесть региональных избирательных кампаний. В тридцати двух случаях полученный административный ресурс Матоянц использовал для размещения своих разработок.
— Вот так прямо ушки и торчат? — Решетников подозрительно прищурился.
— Ну, явно, конечно, нет. Прикрытие эшелонировано, прямых связей с холдингом нет. А горизонтальные так запутаны…
Телефон на столе тихо запиликал. Салин снял трубку.
— Да, Владислав. — Выслушав, он поджал губы. — Поднимайся.
Решетников покосился на напарника. Владислав попросил минимум два часа на обработку информации, а прошло не более сорока минут. Только и хватило, чтобы попить кофе, почитать газетку в туалете да начать интеллектуальную разминку перед «мозговым штурмом».
— Скороходов умер. Сейчас услышим подробности, — медленно произнес Салин.
Решетников свернул штопором газетку и швырнул в корзину под столом.
Владислав постучал в уже наполовину раскрытую дверь. Вошел, замер, ожидая разрешения сесть.
Салин молча указал на кресло по правую руку от себя. Владислав сел, раскрыв на коленях папку. Лицо, как всегда, оставалось непроницаемым, только слегка трепетали ноздри после бега вверх по лестнице.
— Итак, откуда взялся еще один труп? — спросил Салин, откатываясь вместе с креслом от стола.
— В Дамаске Скороходов почувствовал себя плохо. Посольский врач диагностировал гипертонический криз и предынфарктное состояние. От госпитализации Скороходов отказался. Находился на вилле, арендуемой посольством, под присмотром фельдшера. Вчера ночью состояние резко ухудшилось, случился второй криз. И в результате… — Владислав бросил взгляд в записи, — диффузорного инфаркта задней стенки Скороходов скончался по дороге в госпиталь. Информация о смерти получена от трех независимых источников: из МИДа, от «соседей» и из холдинга «Союз».
Решетников переглянулся с Салиным, помотал на пальцах невидимую ниточку и с горькой иронией произнес:
— Что-то малохольный пэгэушник нынче пошел. Принял на грудь в самолете, вышел на солнцепек, прочел телеграммку — и инфаркт. Раньше такого не случалось… Ему же поплохело после телеграммы о смерти Матоянца, так? — обратился он к Владиславу.
— Да. Информацию по Матоянцу передал чиновник посольства, встречавший Скороходова.
— Хор мальчиков-туберкулезников при ткацкой фабрике, а не разведка, — в сердцах проворчал Решетников. — Что ты по этому поводу думаешь, Виктор Николаевич?
Салин покачал кресло.
— Уже ничего. Спросить, с каким заданием Матоянц послал Скороходова на Ближний Восток, больше не у кого.
— С такими темпами скоро вообще не у кого ничего не спросишь. Братская могила, а не контора.
Салин ответил кислой улыбочкой.
— Что еще, Владислав? — спросил он.
Владислав переложил бумаги в своей папке, развернул на столе таблицу из двух склеенных скотчем листов.
— Первый результат, Виктор Николаевич. На основных фигурантов пока структура не просматривается. А на Лобова — картинка пошла. Я взял на себя инициативу, затормозил работу по остальным, а Лобова бросил в глубокий просчет по всем позициям.
Салин снял очки, вялыми пальцами помял переносицу. С тревогой подумал, что еще даже не полдень, усталость совершенно вечерняя, ватная, давящая.
Времена настали бешеные, время двигалось в рваном темпе, поспевать за его безумными скачками становилось все труднее. Когда время рвет вожжи, приходится все больше полномочий отдавать исполнителям. Опасно, но ничего не поделаешь. Пока доложат по цепочке, пока перепроверишь информацию, родишь ценное указание да спустишь его вниз через все запруды согласований и увязок, время прошло и надобность в решении уже отпала. Тех, кто пытался работать по старинке, давно затоптали в асфальт. Жестокое время. Не умеешь держать темп, не хватает сил бежать ноздря в ноздрю с конкурентами, лучше отскочи в сторону. А как сойти с дистанции, когда такие ставки? Хочешь — не хочешь, а беги, держи темп и работай локтями.
Сегодня они с подачи Владислава совместили серьезный разговор с Ивановым со «взломом объекта». Вроде бы время сэкономили, информашку сорвали прямо с пылу с жару, а оборотная сторона — усталость. Тревожный симптом. Как сбитое дыхание у боксера. Первый признак грядущего нокаута.
Салин успокаивал себя здравой мыслью, что не один он мучается, а значит коллективный разум вскоре возмутится и приструнит взбеленившееся время.
В независимой России чиновников стало в три раза больше, чем в приснопамятном застойном Союзе. И если эта многомиллионная армия усидчивых посредственностей скажет «тп-р-ру», как ни понукай, а телега Российской империи с места не сдвинется. Оно им надо — гореть на работе? За перестройку свалили мумифицированный первый эшелон, подрались за образовавшиеся вакансии, расселись, у кого где получилось, восстановили связи и завязали новые, нарастили подрастраченные жиры, сколотили состояньица, домишек по всему миру понастроили, детишек на хлебные должности пристроили — и все, хватит в революции играть. Великая Бюрократическая революция завершилась, ура! Им, сытым и вальяжным, не пристало галопом прыгать. Настало их сытое время. Пришла пора руководить солидно и неспешно, как в золотые времена Брежнева.