Замок ужаса
– И все же я не понял, – подал голос Гюстав, – почему вы так жестко ограничиваете временные рамки своих исследований?
– Знание, – пояснил Андрей. – Нам катастрофически не хватает знаний. Как люди жили, что одевали. И не только по праздникам, а и в повседневной жизни. Исторически точных документов о том же Средневековье, например, сохранилось ничтожно мало. Остальное – вымыслы, догадки. Ну прикиньте: явлюсь я завтра, скажем, в мифическую Шамбалу, буде ее откроют. И что я там буду делать? Глухонемым иностранцем прикинуться, так ведь в рабство продадут. – И он протянул руку за очередным яблоком.
– Хватит тебе жевать эти сложноцветные, – предложил я. – У меня созрел очень своевременный тост. За счастье молодоженов!
Бокалы со звоном сошлись в воздухе.
– Оригинальный перстень, – заметил Андрей, ставя свой бокал на место.
Гюстав поднес руку к глазам, полюбовался переливами света на гранях камня.
– Да, – смущенно подтвердил он. – Может, и не стоило надевать его – как-никак историческая реликвия, – да уж очень захотелось.
– А что в нем особенного? – спросил я.
– С этим перстнем связано древнее семейное предание. Может быть, такое же древнее, как этот замок, – Гюстав помолчал. – Считалось, что он приносит счастье главе рода. И надевать его полагалось только в день свадьбы, ни в коем случае не раньше. Лет триста назад перстень пропал, а в прошлом месяце мы нашли в одной из стен маленький тайник. В нем была шкатулка с фамильными драгоценностями и среди них – этот перстень. Триста лет его никто не брал в руки… Вот я сегодня и не устоял. Тем более – такой день…
– И правильно сделал, – сказал Андрей.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Сказывалась необычная обстановка или просто привык за последнее время ложиться под утро, не знаю. Ворочаясь на широченной кровати, я вслушивался в отдаленный плач ночных птиц, вспоминал день, ломал голову над парадоксами времени, о которых говорил Андрей…
Часы пробили три раза, и я повернулся на бок, твердо решив отбросить все мысли до утра, когда в коридоре послышались быстрые шаги. Кто-то толкнул было мою дверь, прошел дальше, потом из комнаты Бориса послышались встревоженные голоса. Что могло случиться?
Прислушиваясь, я сел на кровати. В тот же миг дверь комнаты распахнулась. На пороге стоял Борис.
– Коля, вставай! Быстро буди Андрея, – голос его дрогнул: – Гюстав убит!
2
Боюсь, что представшую перед нами картину я не забуду никогда. И сейчас, спустя годы, она заставляет меня порой просыпаться от ужаса.
Гюстав лежал на спине, запрокинув голову. Полоска неестественно голубых зубов ярко блестела на бородатом лице. В грудь по самую рукоятку был вбит длинный обоюдоострый кинжал. Кровь протекла на пол, собралась лужицей у кровати, протянулась извилистой темной струйкой к двери. Он был мертв. А рядом, подложив ладонь под щеку, чуть улыбаясь, спокойно спала Ольга.
К ней и бросился Борис. Гюставу он уже ничем не мог помочь – это было видно с первого взгляда.
– Что? – спросил я.
– Ничего не пойму, – растерянно пробормотал наш врач.
Он взял в правую руку тонкое запястье Ольги, пальцами левой приподнял веко.
– Похоже на какое-то сильное снотворное. Марианна, помоги…
Марианна всхлипнула, но все же подошла к мужу. Стараясь не смотреть на мертвого Гюстава, помогла Борису приподнять Ольгу.
– Лучше унести ее отсюда, – Борис повернул к нам озабоченное лицо.
Я оглянулся. В дверях соляными столпами застыла четверка актеров. Старичок-горнист поддерживал плачущую у него на плече Веронику и что-то тихо шептал ей на ухо, ласково проводя рукой по рассыпавшимся прядям волос.
– Помогите врачу, – резко скомандовал я артистам. – Потом всем разойтись по своим комнатам.
Через пару минут мы остались втроем: я, Андрей, никак не отреагировавший на мой приказ, и Гюстав – вернее то, чем он стал.
Я нажал на браслете индивидуальной связи кнопку служебного канала. Мимоходом подумал: хорошо еще, что не успел обменять спецбраслет на обычный. В отделе дежурил Василий. Его чуть размытое изображение зависло в воздухе в полуметре от нас. Увидев меня, дежурный растерянно захлопал глазами.
– Соедини с шефом, – сказал я, – срочно.
Можно было, конечно, связаться с ним самому, но я предпочел придерживаться инструкции: в таком деле чем точнее все выполнишь – тем лучше.
– А что случилось? – спросил Василий, послушно наклоняясь над пультом.
– Убийство.
Дежурный тихо присвистнул, и тут в разговор включился шеф. Если у него и оставались какие-то остатки сна (а что еще делать нормальному человеку глубокой ночью), то мой вид наверняка выбил их в считанные мгновения.
В нескольких словах я доложил о случившемся.
– Раньше чем через два часа я не доберусь, – сказал шеф, – так что жди утром. Эксперты прилетят со мной. Что предлагаешь делать?
– Проведу осмотр, сниму показания с обитателей замка, – коротко отрапортовал я.
Шеф согласно наклонил голову:
– Действуй.
О том, что я в общем-то уже не работаю в розыске, не было сказано ни слова.
– С чего начнем? – негромко спросил Андрей, напоминая о своем присутствии.
Я наклонился над телом. Как страшно звучит это слово по отношению к любому человеку! Что уж говорить о том, чью руку пожимал всего несколько часов назад…
Удар был нанесен точно – под седьмое ребро. Кинжал задел сердце, и смерть наступила мгновенно.
– Профессионально… – констатировал Андрей.
Я поморщился. Не знаю, как уж там Шерлок Холмс терпел своего Ватсона, но я риторических замечаний не к месту не выношу. Тем не менее я спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Точность удара, а главное – его силу. Вонзить по рукоятку тупой кинжал непросто.
– С чего ты взял, что кинжал тупой?
– Знаю. Он висел на стене рядом с этой дурацкой железной лапой. Вечером я осматривал его, примерял, как ложится на руку. Ручаюсь, его не точили лет четыреста.
– Ясно, – ответил я, а потом спросил: – Ты не помнишь, когда Гюстав уходил, перстень оставался у него на руке?
– Да, конечно. Помню совершенно точно, потому что еще подумал, когда прощались, как бы не повредить ему кожу на пальцах. Знаешь, при сильном рукопожатии такое случается, если кольцо…
– Знаю, – перебил я друга. – Но теперь перстня нет. И положение руки какое-то неестественное… Интересно, легко ли перстень надевался на палец?
Андрей задумался, потом не совсем уверенно произнес:
– По-моему, довольно свободно. Когда мы беседовали втроем, я заметил, что Гюстав передвигал кольцо по пальцу вверх-вниз, словно оно ему мешало.
– Ясно, – я повернулся к выходу: – Идем, здесь до приезда экспертов трогать ничего нельзя. Я побеседую с остальными, а ты уж, будь добр, иди к себе. А еще лучше – поднимись к Борису и узнай, как там Ольга.
Конечно, по своим комнатам они не разошлись. Молча сидели в тронном зале, отвернувшись от оставшегося неубранным праздничного стола. Заслышав мои шаги, дружно встали. Только Вероника осталась сидеть. Слезы стекали по ее щекам, и она, совсем по-девчоночьи всхлипывая, растирала их по лицу плотно сжатым кулачком.
– Хотелось бы поговорить с вами, – сказал я, показывая свой служебный жетон.
Ответа не дождался. Все молча смотрели на меня. Лица напряженные и почему-то виноватые. Эту особенность я подметил давно: ни при чем человек, а выражение лица такое, будто стыдится невесть чего.
– Еще раз прошу разойтись по комнатам. Я сам к вам зайду. А вы, Вероника, задержитесь, пожалуйста.
Сам затворил дверь, нарочито не торопясь вернулся к очагу, сел в кресло напротив заплаканной девушки. Спрашивать не пришлось, слова сами вырывались из нее, чувствовалось, что Вероника стремится выговориться, спрятать за рассказом ужас пережитого.
– Я не спала, смотрела визор, передавали гала-концерт из Южной Африки. Потом прошел вызов по видеофору. Я ответила. Это был брат Гюстава.