Его сиятельство Каспар Фрай

– Почему нельзя сказать просто – «это я»? Зачем эта тягомотина?! – закричал герцог, не сдерживаясь.
Базеле тотчас исправился и произнес, не меняя интонации:
– Это я, ваша светлость, – и снова поклонился.
Герцог помолчал, унимая гнев. Ему и самому не нравилось, что он так легко выходит из себя, но положение было ужасным. Страх преследовал его, забирался в туфли и, поднимаясь по ногам, морозил спину. Предстояла война с сильным противником, а у герцога не было ни малейшего опыта боевых действий. Рейланд хотя бы служил офицером у покойного герцога Фердинанда и участвовал в нескольких стычках гвардейцев с пришедшими из-за моря пиратами. Но мог ли он командовать тридцатью тысячами войска, которое намеревался собрать герцог?
– Базеле, скажи, чтобы позвали сотника этих рейтар, я хочу с ним поговорить.
– Слушаюсь, ваша светлость, – ответил тот, церемонно кланяясь. Медленно вышел и притворил за собой дверь.
– Ничто! Никакая угроза не заставит его двигаться быстрее! – воскликнул герцог и ударил кулаком по бюро.
Звякнула крышка чернильницы, четвертинка бумаги слетела на пол и повернулась той стороной, где герцог расписывал перо. Он просто чертил какие-то загогулины, добиваясь ровного росчерка, но теперь эти пробы сложились в какие-то буквы.
– Что это тут?
Герцог присел на корточки, ножны кинжала стукнули об пол.
– Это ведь арамейский, так? Вы говорили, что немного знали его, граф, прочтите…
– Да ведь я ничего не разберу, ваша светлость, здесь темно…
– Где же темно – все видно! Смотри – «аба», потом «эс», потом «легима» и…
– «Троса», – назвал граф последнюю букву в сложившемся слове.
– И что это означает, говорите, граф! – потребовал герцог, дернув де Кримона за камзол, так что тот едва не упал.
– Я не знаток, ваша светлость, кое-что помню с юности, учил когда-то… К тому же эти несколько букв могут вовсе ничего не значить.
– Вы думаете?
Герцог поднялся. Во всем, в каждой мелочи он теперь искал знамения и пророчества.
В дверь постучали.
– Входи, Базеле!
Вошел камердинер, а следом за ним рослый рейтарский сотник. Все внимание герцога переключилось на него, и де Кримон, подхватив трость, попятился к двери. Прежде чем выскользнуть в коридор, он оглянулся на оброненную четвертинку бумаги, где среди росчерков пера герцога сложилось арамейское слово. Оно означало – «безнадежен».
 
3
 
Через три дня из дистанцерии прибыл Рейланд и с ним три тысячи всадников от дистандера Левкоса.
– Я же просил десять тысяч! – кричал на бюварда герцог и топал ногами. – Я же просил десять, а не три!
Скандал происходил в герцогском кабинете во флигеле, но окно было открыто, и многие из слуг все слышали.
– Мой герцог, – Рейланд выглядел растерянным и косился на де Кримона, ожидая поддержки, – десяти тысяч дистандер Левкос мне не дал, он сказал, что в его государстве неспокойно и солдаты нужны ему самому для подавления беатрийцев. Я просил…
– Что толку кричать? – произнес Бриан после паузы и вздохнул. Затем подошел к окну, чтобы напитаться уверенностью от вида бравых всадников. Кавалерия Левкоса выглядела недурно, возможно, он действительно не мог дать больше.
Встречаться с командиром трехтысячного отряда дистанцерийцев герцог пока не хотел и велел выдать всем серебра вперед, чтобы чувствовали его заботу.
– Я знаю, где взять поддержку, де Кримон, – сказал он, когда уже смеркалось и в кабинет принесли свечи. – Я обращусь к жителям Ливена.
– Что же вы скажете, ваша светлость, чтобы эта чернь поняла вас?
– Я скажу, что нуждаюсь в их помощи, скажу, что жду от них благодарности за тот порядок, который навожу в городе.
Де Кримон опустил глаза, ему нечего было сказать герцогу.
– Что такое, де Кримон?
Бриан подошел ближе, и графу пришлось поднять голову.
– Разве я мало для них делал? Разве я не велел каждый четверг вешать по три вора?
– Ставить виселицы посреди города… Это не по-ливенски, ваша светлость. Эти люди не гизгальдцы, они не понимают порядок так, как понимаем его мы. Еженедельные наказания на торговой площади вынудили людей перенести торговлю за город, и теперь основное торжище происходит у южных ворот.
– И все же я обращусь к ним. Если мои слова пробудят совесть хотя бы у пяти тысяч человек, это будет весомая поддержка для моей армии.
Де Кримон сдержал вздох, герцог был весь во власти своих мальчишеских мечтаний. Если появится хотя бы сотня добровольцев, это уже можно будет считать большой удачей.
– Ваша светлость, я предлагаю поберечь ваше красноречие и попросту согнать эту чернь в кучу и отобрать нужное нам количество людей. Это будет проще и надежнее.
– Я думал об этом, – признался герцог, – но сейчас нам это не подходит.
– Почему?
– Если бы битва происходила под стенами Ливена, тогда да, мы бы так и поступили, но нам придется двое, а то и трое суток идти к границам – они разбегутся.
– Мы можем связать их, ваша светлость, заковать в кандалы, а потом поставим в первых рядах, не снимая цепей – королевские кавалеристы и не разглядят сразу. Пока они станут рубить ливенцев, мы…
– …можем провести фланговый маневр, – закончил герцог, покусывая перстень на указательном пальце.
Де Кримон спохватился – уж не дал ли он герцогу слишком хороший совет? Но потом успокоился: если его светлость пойдет на эту авантюру и добьется небольшого успеха, услуга, которую де Кримон собирался оказать Филиппу Бесстрашному, покажется тому еще значительнее.
 
4
 
Уже на другой день с самого утра глашатаи отправились на Рыночную площадь, где давно не велось торговли, и принялись бить в барабаны, созывая людей для встречи с герцогом. Стражники бегали по улицам и тоже скликали горожан, люди осторожно выглядывали из окон, не зная, чего ожидать от этого представления.
Никто из них ни разу не видел нового герцога, который не в пример прежнему – Фердинанду – предпочитал в Ливене не показываться.
Стражники покричали и ушли, больше не навязывая своей воли, и горожане из любопытства потянулись на Рыночную площадь, на ходу обсуждая возможные причины сбора.
– Сказывают, на реке чудо случилось, вода столбом встала! – говорила какая-то женщина, кутаясь в побитую молью шаль.
– И чего с ней? – спросили у нее.
– Дык ничего! Встала и стоит! Вот и зовет нас херцок, чтобы ему помогли воду снова по реке пустить.
– Врешь, баба! – погрозил ей кулаком нетрезвый с ночи лодочник. – Я только с реки – течет она и никаким столбом не стоит!
– А можа снова кого вешать будут? – будничным тоном поинтересовалась кухарка бургомистра.
– Да кого теперь этим удивишь-то? – отмахнулась баба в шали. – Каждую неделю вешают, а у меня третьего дня кошку украли с котятами.
– И что?
– И нету. Везде искала – прямо с лукошком утащили.
– Это к засухе! – объявил лодочник.
– Почему к засухе? – переспросили его.
– Было уже такое – какой-то год у всех кошки пропадали, а потом засуха наступила и зима со снегом – все озерные упыри и передохли.
– Да, я это помню, – согласился с ним каретный мастер, известный также и тем, что добавлял в пиво березовый деготь – для крепости. – Тому минуло уже лет десять или более. Исчезли водяные все как один.
– А с кошками-то что? – не унималась баба в дырявой шали.
– А вот про кошек не помню, я тогда еще малой был.
Народу на площади собиралось все больше, но те, кто ожидал внеочередной казни, ошиблись. Виселица оказалась снята и уложена вдоль стен ратуши, остался только помост, на котором был расстелен ковер и стояли двое стражников с начищенными по такому случаю кирасами и шлемами.
Глашатаи уже ушли, поэтому все пребывали в неведении – что же тут будет. Примерно через четверть часа показалось около полусотни иноземных солдат герцога верхом на лошадках невиданной здесь имуксенской породы, за ними ехали два десятка гвардейцев.