Тютюнин против ЦРУ
– Эй, бабуля… – позвал Тютюнин. Старушка не отозвалась. Серёга, сдёрнув с неё противогаз, снова позвал:
– Бабуля, можно выходить…
Клиентка по-прежнему не отзывалась, а Тютюнин, проверив фильтр противогаза, понял, в чем дело, – его закрывала резиновая пробка.
«Посадят теперь», – подумал Серёга и тоскливо посмотрел на прилавок. Там он простоял полтора года, служа «Втормехпошиву» верой и правдой.
Представив себя на нарах, Тютюнин зашмыгал носом. Пока он жалел свою загубленную жизнь, старушка вдруг очнулась и, прихватив котомку и шляпку, выскочила на улицу.
На полу осталась лишь горсть старорежимных пуговиц с двуглавыми орлами. Пуговицы тоже оказались медными, и Серёга уже собрался сунуть их в карман, когда снова услышал голос вездесущего Фригидина.
– Опять налево работаешь, Тютюнин? Серёга обернулся и увидел стоявшего в дверях приёмки директора, а рядом с ним бухгалтера.
– Обратите внимание, Борис Львович, – продолжал ябедничать Фригидин. – Пуговичек жменьку из бабушки вытряс, а до этого – самовар медный тульский.
– Откуда пуговицы, Тютюнин? – строго спросил Штерн, как будто это имело главнейшее значение.
– Должно быть, из бабушки просыпались… – пожал плечами Серёга. И вздохнул.
– Ну, допустим, что из бабушки. А где тот дихлофос которым ты здесь моль уморить собирался?
Серёга прошёл за прилавок и поднял с пола брошенный при отступлении баллончик.
– Вот, пожалуйста, – сказал он, протягивая директору неопровержимую улику.
– Так-так, Тютюнин, – произнёс Борис Львович и строго посмотрел на Серёгу. – Ты знаешь, что здесь написано?
– Нет, я язык только в школе изучал.
– Какой? – уточнил Штерн.
– Говяжий! – съехидничал Фригидин.
– Почему говяжий? – обиделся Серёга. – Персидский язык.
– Персидский?! – поразился директор и покачал головой. – Ну, Тютюнин… А ты видел, что здесь череп с костями нарисован?
– Ну видел, – неопределённо пожал плечами Серёга. – Это чтобы внутрь не принимали…
– Турбинов, ну-ка давай ты, – обратился директор к появившемуся дизайнеру-закройщику, который во «Втормехпошиве» считался человеком просвещённым.
– Полицейское спецсредство. Запрещено к продаже, – с ходу перевёл тот.
– Запрещено к продаже – ты слышал, Тютюнин? – Директор со значением поднял палец. – И кстати, – Борис Львович огляделся, – где хоть одна погибшая моль?
– Да, где хоть одна погибшая моль? – повторил Фригидин.
– Моль улетела…
– Вся? – уточнил Штерн.
– Практически, – кивнул Серёга. – Только я дверь открыл, они как ломанулись. И сразу в небо…
– «И их печальные голоса растаяли в вышине», – продекламировал Фригидин своим противным голоском. – Это ж тебе не журавли, Тютюнин. Это моль!
– Как сказать, – вмешался бывалый Турбинов. – Мне один товарищ привозил из Шри-Ланки траву…
– Не надо про траву, Турбинов, – остановил его директор. – А ты, Тютюнин, предъяви сам объект, с которого моль взлетала.
– Ага, полигон журавлиный! – снова влез Фригидин. Со двора в приёмку заглянула женщина.
– Вы работаете или как? Тряпьё берете?
– Тряпьё не берём, у нас тут не помойка, а предприятие по пошиву, – с достоинством произнёс Штерн. – Вы пока подождите, мы внутреннее расследование проводим. Скоро уже закончим.
– Ага, – кивнула женщина и прикрыла дверь.
Тютюнин поднял с пола злополучную муфту и протянул Штерну. Вид её был столь омерзителен, что директор попятился.
– Ну-ка, брат Турбинов, посмотри, что это?
– Муфта это дореволюционная, – сразу определил тот. Затем смело взял изделие в руки и понюхал.
– Чем пахнет? – поинтересовался директор.
– Дерьмом мышиным. Есть немного нафталина, мездра пованивает – пропала мездра. Однако дерьма все же больше. В этой муфте не одна тыща мышей вывелась.
– Ну, в общем понятно, – подвёл итог директор. – Ты пока работай, Тютюнин, рабочий день ещё не закончился, а мы пойдём совещаться на тему, что с тобой делать. Возможно, ты уже сегодня будешь уволен.
– Возможно уже сегодня! – радостно повторил Фригидин и убежал вслед за Штерном и Турбиновым.
3
Тяжело вздохнув, Серёга почесал макушку и вернулся к уже недолгим служебным обязанностям.
Думать о том, что он скажет жене, ему не хотелось. Зато он отлично знал, что скажет Лехе Окуркину за его подарочек.
У стойки выстроилась очередь из жаждущих сдать меха, и до четырнадцати ноль-ноль, когда приёмка закрывалась на обед, Серёга успел принять три собачьи шубы, кротовую поддёвку, шкурку зайца и артефакт неизвестного происхождения, который ему отдали за так, в нагрузку к зайцу.
Заперев изнутри дверь, Серёга вернулся к себе за стойку и, подумав, отправился в уборную. Там в поломанном бачке всегда шумела вода, а шум воды Тютюнина здорово успокаивал.
«Работу сразу искать не буду, – размышлял он. – Надо ждать хорошего места, где человека ценят».
Почувствовав себя немного лучше, Серёга вернулся в приёмку и застал там Фригидина.
Нагнувшись над тумбочкой Тютюнина, бухгалтер торопливо жрал сахар.
«Должно быть, уже списал меня, гад!» – обозлился Серёга и, тихо подкравшись, дал Фригидину крепкого пинка.
– Ой! – вскрикнул тот и, развернувшись, стал потирать ушибленное место. – Это вы, Сергей? А я тут…
– Сахар мой воруешь, сволочь, – угрожающе произнёс Тютюнин.
– Я попросил бы вас.., не усугублять своё и без того сложное положение… – залепетал пойманный с поличным бухгалтер. – И потом.., у вас ещё полпачки осталось. Стоит ли жадничать?
– А ты прав, – улыбнулся Серёга подсказанной Фригидиным мысли. – Ты прав, гадёныш, я не жадный.
С этими словами он достал из тумбочки оставшиеся полпачки сахара и, протянув Фригидину, приказал:
– Ешь.
– Ой, спасибо, Сергей! Вы не такой грубый, каким показались мне вначале. Я даже сожалею, что вас увольняют.
Фригидин взял парочку кусочков и положил в карман.
– Я их потом съем.
– Нет, не потом, – со злой улыбочкой возразил Тютюнин. – Здесь будешь кушать – сейчас. И не два кусочка, а весь сахарок. Ты же его так любишь, гад!
Серёга снова продемонстрировал драконью улыбку и, чтобы Фригидин лучше понял, ткнул его под ребра.
Бухгалтер снова ойкнул и принялся за сахар. Первые четверть пачки он одолел довольно быстро, но затем стал давиться, и Тютюнин позволил ему запивать угощение холодным, оставшимся со вчера чаем.
– Все, – сказал Серёга, когда сахар был съеден. – Теперь можешь идти.
Фригидин посмотрел на своего мучителя засахаренными глазами, икнул и нетвёрдой походкой направился в коридор. Уже из-за угла он, полуобернувшись, обронил:
– Фа.., фашист… – и исчез.
«Ну вот, – подумал Тютюнин. – Теперь и увольняться можно».
В коридоре снова послышались шаги. Серёга подумал, что это бухгалтер, однако вместо Фригидина в приёмку заглянул рабочий из пошивочного цеха.
– Ты, это, иди к директору… Зовут тебя…
4
В кабинете господина Штерна было много света и свежего воздуха. Распахнутое окно напоминало о недавнем происшествии, однако на лицах присутствующих Тютюнин не заметил никакого ожесточения.
«По-хорошему уволят», – решил он и взглянул на секретаршу директора Елену Васильевну, отчего та вздрогнула, должно быть вспомнив, как Серёга вползал к ней в приёмную.
– Ну, Тютюнин, осознал свою вину? – поинтересовался Штерн.
– Дык, – Серёга пожал плечами, – понятное дело.
– Это хорошо. Мы тут в муфте старинной лейбл нашли, поставщика Его Императорского Величества купца Резинова… Вот…
И директор положил на стол небольшую медяшку.
– Эта находка в корне меняет дело, поскольку мы её теперь на главный заказ пришьём – доху для господина Куклинского, в «мерседесе» ездить. Получится у нас, Турбинов? – обратился Штерн к своему дизайнеру-закройщику.
– Конечно получится. Кроличьи шапки мы уже красим и стрижём под барса. Потом сошьём их гнилыми нитками, и все подумают, что дохе триста лет и ею укрывался князь Голицын. Или Потёмкин. Лейбл царского поставщика только придаст нашей дохе натуральности.