Фиалка

— Габриэль! — закричала вдруг девушка. — Я должна разыскать Габриэля!
Неожиданно для полковника она вырвалась из тисков сжимавших ее рук и соскочила на землю.
У Сент-Саймона не оставалось времени на раздумья. Он спрыгнул с лошади и ринулся за своей добычей, уже почти скрывшейся в темноте. Он схватил Тэмсин прежде, чем она одолела несколько ярдов. Его пальцы сомкнулись на ее запястье.
— Проклятие! Куда это ты направилась?
Тэмсин не видела его лица, она различала лишь нечетко очерченный могучий силуэт в переплетенной тенями и проблесками света темноте. И снова от властного тона ее передернуло, но, вспомнив, что, каков бы он ни был, она у него в долгу — да еще в каком! — гордая дочь Эль Барона взяла себя в руки и ответила как могла вежливо:
— Благодарю вас за то, что вы выручили меня из такого неловкого положения, сэр. Не знаю причины вашего поступка, но я искренне вам признательна. Однако теперь я справлюсь сама, и в первую очередь мне надо найти Габриэля.
Она попыталась высвободить плененное запястье.
«Неловкое положение»! И она называла неловким положением то, что оказалась полуголой, привязанной за шею и ожидающей мучительной, медленной пытки ножом! Видимо, она считала, что он действовал под влиянием чистого альтруизма или будто спасение было даровано ей свыше. В других обстоятельствах Сент-Саймон мог бы счесть такое дикое заблуждение даже забавным.
Откуда-то из лагеря, из-за ограды, в воздух взметнулось пламя, и треск ружейных выстрелов заглушил беспорядочные крики и вой. Джулиан услышал, как один из его людей резко закричал что-то позади них. Не было времени препираться с Фиалкой. И чем яростней она пыталась вырвать руку, тем крепче он сжимал ее.
— Кажется, ты заблуждаешься, — заявил он, расстегивая свободной рукой тяжелый черный морской плащ. — Теперь ты — гостья Армии Его Величества на Полуострове, дитя мое. Надеюсь, ты должным образом оценишь наше гостеприимство.
Один взмах руки, и плащ окутал легкую гибкую фигурку. Руки девушки снова оказались плененными — теперь тяжелыми складками плаща. Она еще пыталась что-то говорить, когда полковник сгреб ее, туго спеленутую, словно младенца, и прижал головой к своей груди.
Прежде чем ее окутал плащ, Тэмсин успела увидеть лишь красный мундир и знаки полковничьего чина. Теперь ее нос упирался в золотой галун, и в щеку врезались блестящие пуговицы. Конечно, ее положение резко изменилось за эти несколько минут, но, раз уж она снова оказалась в плену у солдат, нельзя сказать, что оно изменилось к лучшему.
Спаситель, превратившийся в тюремщика, вскочил на лошадь, по-видимому, нисколько не обремененный своей ношей. На всю поляну раскатились звуки команды, и небольшая группа, сплошь состоящая из черных плащей, пустила коней, вскачь и растаяла во мраке.
Тэмсин скоро поняла, что бессмысленно сражаться с плотно окутывавшими ее складками плаща. Державшая ее рука напоминала железный обруч и не давала возможности хоть чуточку отодвинуться от обтянутой красным мундиром груди, да и лошадь под нею неслась с такой быстротой, что попытка спрыгнуть, если бы таковая оказалась возможной, была равноценна самоубийству.
Пока ее мозг лихорадочно работал, она позволила своему телу расслабиться. Что нужно от нее англичанам? Вероятно, то же, что и французам. Интересно, у них такие же методы? Чертовы солдаты оставались все теми же зверями, независимо от того, какого цвета мундир носили. Синий, красный, зеленый, черный — не все ли равно? И золотой галун и эполеты тоже ничего не меняли.
В памяти поплыли кошмарные видения той чудовищной ночи, когда солдаты пришли в Пуэбло-де-Сан-Педро. В ее ушах звенели крики, она так живо ощутила запах крови, будто снова стояла с Габриэлем и беспомощно наблюдала за бойней… Где сейчас Габриэль?
Мысль о том, что Габриэль все еще в руках французов, в то время как ее увозил Бог знает куда английский кавалерийский офицер, вытеснила призрачные образы, ярость и отчаяние придали ей сил, и внезапно она снова начала рваться на свободу.
Но талию будто сдавило железным обручем. Тяжелая ладонь так прижала ее лицо к шершавой ткани мундира, что она уже с трудом могла дышать. Это был верный способ заставить ее перестать рваться на свободу.
Теперь Тэмсин снова лежала тихо. Когда-нибудь эта безумная гонка кончится, и она должна приберечь силы, чтобы бежать.
Она попыталась уже сейчас продумать возможные способы бегства, тогда, конечно, когда ее ноги наконец коснутся твердой земли. Ясно же, что какой-то надутый наглый английский офицер не сравнится живостью и быстротой ума с Фиалкой. Она знала эти края как свои пять пальцев и славилась умением находить выход из любых ситуаций.
Джулиан чувствовал, что в этом на вид хрупком теле, которое он крепко прижимал к себе, еще немало энергии… Даже когда она лежала тихо и казалась покорной, в ней ощущалась решимость. Фиалка была сама себе законом, как и ее отец Эль Барон, и уже успела показать свое умение лавировать меж громоздких машин правосудия обеих армий, когда занималась своим доходным и нелегальным промыслом. Но Джулиан не собирался терять бдительность и доверять мнимой покорности пленницы только потому, что сейчас это разбойничье отродье оказалось целиком в его власти.
Кавалькада достигла берега Гвадианы и остановилась. Ни единого звука погони, только плеск воды в реке. Ночное небо цветом напоминало деготь, и в такой темноте, конечно же, и думать нечего было искать в реке брод.
— Сержант!
— Да, сэр.
Задрапированный в плащ силуэт кавалериста отделился от остальных и подъехал к полковнику.
— Мы разобьем здесь лагерь и останемся до рассвета, а утром поищем брод. Поглядите, нельзя ли найти какое-нибудь убежище от этого чертова дождя. Что там, за деревьями?
Полковник указал хлыстом на темное пятно невдалеке на равнине.
Сержант отдал приказ, и кавалькада двинулась легким галопом, следом за ними тронулся и полковник. Сент-Саймон был мрачен и сосредоточен: он размышлял, что делать с пленницей, когда они спешатся.
В рощице они нашли пристанище — заброшенную деревянную хижину, у которой уцелела только половина крыши, и полуразвалившийся амбар. Солдаты шестой бригады привыкли располагаться на ночлег в самых неподходящих условиях. За время четырехлетней войны с Наполеоном, которого англичане пытались изгнать из Испании и Португалии, палящее солнце летом и ледяные дожди и ветры зимой, обычные для Иберийского полуострова, приучили военных к любым неудобствам.
Солдаты стреножили лошадей под деревьями и принялись собирать хворост, чтобы под защитой амбарных стен разложить костры. У них всегда был в наличии сухой трут, а стало быть, даже мокрое дерево можно было «умаслить» и заставить гореть, хотя пламя получалось невеселым.
Полковник спрыгнул с коня, не выпуская из рук теперь уже не сопротивлявшуюся пленницу, и зашагал к хижине.
— Растопите огонь, сэр, — посоветовал сержант, входя вместе с ним, — и даже здесь вы будете в уюте и тепле. Я принесу сухой трут, оставшийся после атаки на «лягушатников» [4], и еще, думаю, не повредит добрая кружка чаю.
— Звучит соблазнительно, сержант, — сказал Сент-Саймон с отсутствующим видом. — Поставьте пикеты вокруг рощи. Не в наших интересах привлекать ненужное внимание.
Он опустил глаза и скользнул взглядом по той, которую так и не выпустил из рук.
Как только он ослабил хватку. Фиалка повернула голову, и он встретился с взглядом ее темных глаз, казавшихся огромными на тонком лице, формой напоминавшем сердечко. Она смотрела пристально, в глазах ее он прочел любопытство, и менее скептически настроенного человека выражение ее лица могло бы обмануть кажущейся безмятежностью.
— Ну и что теперь, английский полковник? — Она говорила по-английски с таким слабым акцентом, что только очень чуткое ухо могло его уловить.
— Ты хорошо говоришь по-английски?