Оплаченные долги (Капризная, упрямая)
Она встретила сестру у дверей и выдержала возмущенный взгляд по поводу своего неглиже.
– Я только что проснулась, – негромко пробормотала она, жестом приглашая Каприс войти.
– Мне бы хотелось хоть раз в жизни увидеть, что ты различаешь день и ночь, как все нормальные люди, – проворчала Каприс, кидая жакет на спинку стула, на сиденье которого она уже уронила свой «дипломат». Скинув с ног туфли, она чертыхнулась.
Силк неодобрительно прищелкнула языком, наблюдая за таким нетипичным проявлением раздражения.
– Ты совсем разъярилась, Каприс. – В ответ на убийственный взгляд сестры, она только ухмыльнулась. – У тебя ведь был почти целый день, чтобы свыкнуться с идеей нашей матери, а ты по-прежнему выглядишь так, будто вот-вот взорвешься.
Каприс не стала спорить с этими словами по той простой причине, что именно в таком состоянии она и находилась после того, как в течение последних восьми часов лихорадочно передавали свои дела другим.
– Если ты меня любишь, не называй меня по имени.
Каприс вынула шпильки из своего скромного узла и, встряхнув головой, рассыпала тяжелую волну серебристо-русых волос.
– То, что ты делаешь со своими волосами, – просто преступление. За такое надо расстреливать.
Каприс не отозвалась на провокационные слова, которые слышала в той или иной форме, сколько себя помнила.
– Кого надо расстрелять, так это нашу мать, – сказала она. – И отца, конечно, раз он пошел ей навстречу. – Каприс бросилась на диван и недовольно осмотрела стройное тело Силк. – Меня удивило, что ты так легко с ними согласилась. Насколько я слышала, у тебя роман с неким парнем по имени Рики.
– А я и не знала, что ты следишь за моими сердечными делами. – Силк гибко свернулась среди подушек на противоположном конце дивана. – Хочешь выпить? – предложила она, вдруг опомнившись.
При этом она приглашающим жестом покачала своим недопитым стаканом.
Каприс возмутилась еще сильнее.
– Побудь трезвой хоть полчаса, чтобы мы могли нормально поговорить!
– Но ведь уже вечер, – пробормотала Силк, не желая спорить с тем, как сестра интерпретирует ее привычки. На самом деле она ненавидела крепкие напитки и редко пила что-нибудь, кроме вина за обедом. Но компании, в которых она вращалась, требовали определенного стиля поведения, и поскольку употреблять наркотики она не собиралась, надо было создавать впечатление, что она имеет хоть какие-то дурные привычки.
Каприс со стоном уронила голову на руки, моментально почувствовав себя страшно виноватой. Почему-то, когда ей необходимо было выговориться, она всегда обращалась именно к Силк.
– Извини. Мне не следовало этого говорить. Ты же меня не осуждаешь. И я не имею права критиковать твою жизнь.
Силк рассмеялась, и звук ее смеха показался чарующим даже женщине. Ее искреннее веселье приглашало наслаждаться жизнью, ее горечью и сладостью и брать еще.
– Не тревожься. Я толстокожая. – С ленивой грацией она скользнула к бару и налила Каприс того же напитка, какой пила сама. – Попробуй. Ручаюсь, что он не превратит тебя во вторую Силк.
Ее золотые глаза озорно блестели. Каприс приняла бокал, и уголки ее губ приподнялись в редкой улыбке. Она осторожно отпила немного, а потом сделала большой глоток.
– Вкусно. Что тут?
– Немножко того, немножко этого. – Силк вернулась к дивану и снова уселась, подогнув под себя ноги. – Возвращаюсь обратно к нашей славной матери; я считаю, она права. Мы все, знаешь ли, мало что собой представляем. – Она похлопала по спине Каприс, подавившуюся апельсиновым соком. – Даже ты, милая сестричка, – заявила она, прежде чем Каприс успела отдышаться и начать возражать. – Когда ты в последний раз ходила на свидание? Была на вечеринке? Устраивала себе выходной? Делала что-нибудь просто потому, что тебе вдруг этого захотелось? Твоя жизнь протекает только в одном направлении. Леора помогает матери с документами ее благотворительной деятельности, но чем она еще занимается? Ничем. Она так боится людей, что на это просто больно смотреть. А Ноэль пишет великолепные картины и запрещает не только их продавать, но и выставлять. И при этом прячется за рассеянность и странные высказывания, которые ставят в тупик всех – мужчин, женщин и детей. А я – выпивоха и гулена, не заслуживающая того, чтобы меня принимали всерьез или уважали.
Каприс не признавала безнадежных сражений, поэтому не стала спорить с этими характеристиками.
– Когда мать выбирала нас, она знала, на что идет. У каждой из нас есть причины быть такими, какие мы есть. – Воспоминания, темные и страшные, нахлынули на Каприс, заставив ее признать правду. – Из всех нас у тебя самое хорошее отношение к жизни. По крайней мере ты живешь и общаешься с другими. Леора, Ноэль и я – мы по-прежнему прячемся от жизни. Наверное, я завидовала твоей способности жить сегодняшним днем.
Силк приняла откровенность Каприс, чувствуя, как ее слова проникают в самую глубину ее полной тьмы души. На секунду она чуть было не поддалась соблазну поделиться с сестрой тем, чего не знал никто. Однако риск был слишком велик: не для нее самой, а для других. Надо было придерживаться выбранной роли или хотя бы не слишком из нее выходить.
– Это единственное, что у нас есть. Будущее – всего лишь слово, оно никогда не становится реальностью. Завтра так никогда и не наступает. А вчера имеет над тобой власть, только если ты сама это позволяешь.
Каприс изумленно посмотрела на Силк. Из всех ее сестер Силк оставалась самой таинственной и в то же время казалась открытой книгой с прекрасно всем известными строками.
– У тебя неприятности, Силк? Этот подонок причинил тебе боль? Ты поэтому захотела уехать?
С каждым вопросом голос Каприс смягчался, становясь все более заботливым.
Силк почувствовала укол совести из-за того, что собиралась сделать.
– Ты почти угадала. – Она отпила крупный глоток, а потом поставила бокал. – Но больше всего мне хочется перемен. Может, это будут не настоящие перемены, но, как сказала мать, по крайней мере мы могли бы попробовать. – Она прикоснулась к плечу Каприс. Как ни странно, вопреки своему прошлому, вопреки ее недоверию к большинству людей, она по-прежнему тянулась к своим близким: духовно и физически. – Я и правда считаю, что нам всем это будет полезно. Возможно, внешне мы ничего в нашей жизни не изменим, но я готова спорить, что внутренне мы изменимся – и это будет к лучшему.
Каприс на мгновение задумалась, пытаясь найти подходящий ответ.
– Иногда мне и правда бывает одиноко, но в основном мне нравится, какая я сейчас, – возразила она, удивляясь тому, что может открыто говорить с Силк о таких вещах, которые привыкла скрывать.
– Помнишь, какая ты была вспыльчивая?
Каприс нахмурилась, вспомнив, какой была в те годы, о которых старалась не вспоминать.
– Да. А к чему это имеет отношение?
– Тебе не странно, что ты больше не выходишь из себя?
– Не странно. Разумно. Из-за этой вспыльчивости я и угодила в приют для трудных детей.
Никто не бывает так слеп, как те, кто считает себя правыми. Впервые Силк вдруг пожалела Каприс.
– А еще ты угодила в приют Сент-Джеймсов, а потом к Лоррейн и Джеффри.
Каприс не спорила с очевидным:
– Ну, и что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что никто из нас не может забыть, откуда мы. Ни Леора с ее жестоким отцом, ни Ноэль, которую бросили на произвол судьбы, ни ты с тремя разбитыми семьями и без отцовского имени.
– Или ты, чья мать зарабатывала на наркотики тем, что спала со всеми мужиками подряд.
Силк не пыталась отвернуться от реальности, составлявшей ее прошлое. Она слишком хорошо его знала, чтобы бояться.
– Мы все по-своему пытаемся. Носим красивые наряды, появляемся в самых престижных местах, получили ученые степени, знаем, как вести себя в обществе. Но в душе, если быть честными, ни одна из нас не видит себя такой, какая она есть сейчас – только такой, какой была в прошлом. Ненужные, отвергнутые, нелюбимые, избиваемые, беззащитные жертвы. Лично я хочу, наконец, разбить это зеркало. Я устала вспоминать.