По следам конквистадоров

За год я собрал тут богатую коллекция насекомых, которую увезти с собой в застекленных ящиках было чрезвычайно трудно, и я при отъезде подарил ее концепсионскому музею.
  
Экзотика и дикие кабаны
 
Со всеми невзгодами и неудобствами нашей жизни на первых порах примиряли полная новизна обстановки и ощущение внешней независимости, т. е. свободы от довлевших над нами в Европе законов, которые на каждом шагу ущемляли наши гражданские и человеческие права.
Правда, во всех отношениях, кроме этого, чисто психологического, наше положение было пока значительно хуже, чем у тех, даже безработных соотечественников, которые остались в Европе. И едва ли тут, в забытом Богом и затерянном в лесах Пегуа-Хосу, можно было его особенно улучшить. Но как я, так и многие другие уже понимали, что безнадежная колония «Надежда» это не конечная цель, а лишь первый и временный этап нашей жизни в Новом Свете. В силу данного Керманову обязательства и круговой поруки, здесь предстояло пробыть год, что было не так уж страшно. Пока этот год являлся областью настоящего, он частенько вызывал неудовольствия и даже проклятия. Но отойдя в прошлое, он превратился в яркую и интересную главу, вписанную судьбой в книгу жизни.
Отправляясь сюда и основывая свои представления о Парагвае на колонизационном вранье и на прочитанных в детстве романах Майн-Рида, мы ожидали найти тут гораздо больше экзотики и притом в самых красочных формах. В действительности ее оказалось не так уж много. Вернее, она была в мелочах, вроде описанных в предыдущей главе, скорее досадных, чем поэтических. Служить пищей комарам и пикам, обливаясь потом корчевать экзотические пни и дырявить свою кожу о кактусы было совсем не интересно, а ничего более яркого и романтического в нашей жизни пока не случалось. Многих это сильно разочаровало и мы утешались мыслями, что «крупная» экзотика, в ее майнридовских формах тут все таки есть и впереди еще будут интересные приключения.
Их ожидание иногда приводило к курьезам.
Был, например, такой случай: как-то после обеда я беззаботно спал у себя под навесом, когда почувствовал что кто-то нетерпеливо трясет меня за плечо. Приоткрыв глаза я увидел склонившееся надо мной радостно возбужденное лицо Флейешера. В руках у него была двухстволка.
— Вставай, Миша, скорее! — крикнул он, — На наше маниочное поле, то, что под самым лесом, напало стадо диких свиней. Слышишь, как ревут? Вот интересно! Бери ружье и бежим!
Вскочив с постели, я прислушался. Действительно, с опушки леса, в полукилометре от нас, совершенно явственно доносился неистовый свиной рев и многоголосое хрюканье. Никаких сомнений не оставалось. Правда, у меня мелькнула мысль, что на месте вожака этого стада, при воровском набеге, я бы такого гвалта не допустил. Но ведь он был не человеком, а всего лишь кабаном, свиньи тоже могли оказаться недисциплинированными. А может быть их было столько, что они ничего и никого не боялись.
Схватив ружья и на ходу их заряжая, мы с женой, вслед за Флейшером побежали по тропинке к лесу. Туда уже мчалось все население «Собачьй радости», с другой стороны, вооруженные до зубов, неслись полуголые «лавочники».
За первым же поворотом мы наткнулись на четырехлетнего Лаврика Миловидова, он бежал навстречу и громко ревел.
— Ты что, испугался, парень? — спросил я, приостанавливаясь.
— Нет! — заливаясь слезами поведал Лаврик. — Там я прятал свои апельсины, чтобы мама не знала, теперь их свиньи съедят!
На полдороге мы обогнали чету Папашиных. Он был вооружен двухстволкой, она, с сигнальной трубой в руках, семенила за ним. Немного впереди бежала тетя Женя, поблескивая стеклами пенснэ и воинственно размахивая мачете. Рядом с ней, сжимая в руках огромное ружье чуть ли не кремневого периода, обливаясь потом трусил Воробьянин и наставительно бормотал:
— Сумасшедшая! Чисто сумасшедшая! Иди сейчас же назад! Ну куда ты прешь с этим мачете против кабанов? Это тебе не крысы.
— Молчи, старый! — огрызалась тетя Женя. — Сам иди назад, если ты такой дурак! Все куда-то бегут с чакры, а я что, должна оставаться там одна и ждать пока меня кабаны растерзают?
Наконец вся наша орда приблизилась к месту происшествия. Это была довольно широкая поляна, с трех сторон окруженная лесом и засеянная маниокой, которая уже достигла высоты человеческого роста.
— Марго, стой под деревом, тебе говорю! — командовал Шашин. — Чуть покажутся кабаны, сейчас же полезай наверх!
Жалея, что не захватил фотографического аппарата, чтобы запечатлеть почтенную матрону в роли белки, я огляделся по сторонам. На двух или трех деревьях возле опушки виднелись сделанные прежними хозяевами охотничьи вышки, они, казалось, свидетельствовали о том, что эту поляну и прежде посещали какие-то крупные звери, на которых было рискованно охотиться, стоя на земле.
Из верхнего угла поляны, совсем близко от нас, слышался такой многоголосый, хрюкающий рев, на какой были способны разве что полсотни свиней. Однако на самой поляне не замечалось ничего необычного. Ряды маниоки стояли зеленые и пышные, как всегда и нигде не шевелились.
Все же, расставив дам под деревьями и, соблюдая полную тишину, мы рассыпались цепью и осторожно начали приближаться к тому месту, где бушевали свиньи. Но едва прошли двадцать шагов, рев, как по команде, смолк и несколько минут спустя раздался в некотором отдалении, уже в лесу. Неприятель явно отступал. Несколько разочарованные и уже не соблюдая особой тишины, мы приблизились к опушке, только что покинутой животными. Здесь кусты и трава были сильно помяты, но никаких иных следов не оказалось.
— Черт его знает, может быть это были соседские свиньи? — высказал кто-то прозаическое предположение. Но на него сейчас же обрушились другие:
— Не может быть! Где ты тут видел у соседей столько свиней? И как они могли сюда попасть, минуя наш двор?
Это было совершенно справедливо и следовало все же думать, что нас посетили дикие свиньи.
— Что же в этом удивительного? — заметил Керманов, — Даже в газетах писали, что в Парагвае уйма диких кабанов. Читали, как их загоняют в дупла деревьев и бьют чуть ли не врукопашную? Ну, вот это они и есть! Давайте все же попробуем их догнать.
— Ищи, ребята, подходящее дупло, чтобы загнать все стадо, — сострил кто-то.
Мы принялись пробираться сквозь чащу, но по мере нашего продвижения вперед, рев животных отодвигался в глубину леса и вскоре совершенно затих вдали. Не солоно хлебавши мы вернулись домой. Лишь кто-то один, не теряя надежды, остался бродить по лесу и возвратившись вечером уверял, что догнал таки стадо диких свиней, в котором было не меньше пятидесяти голов, стрелял по огромному кабану, но за дальностью расстояния дал промах и все свиньи сейчас же скрылись в зарослях.
Не очень поверив этому, на следующий день мы принялись расспрашивать о здешних диких свиньях соседа-парагвайца и рассказали ему про наш вчерашний случай. Он долго смотрел на нас с недоумением, но наконец понял и расхохотался.
— Это обезьяны, — пояснил он. — Особая порода, так называемые ревуны. Они ходят большими стадами и орут совсем как свиньи. А диких кабанов тут поблизости нет. Раньше были, но теперь, когда здесь поселилось много народу, все ушли ближе к реке. Там, в речной сельве, их еще можно встретить, но ходят они в одиночку или небольшими семьями.
Все же многие из нас не сразу поверили в ревунов — обидно было расставаться с кабаньей мечтой. Однако парагваец оказался прав. В дальнейшем ревуны очень часто кричали вокруг колонии, но на открытых местах никогда не показывались, а при приближении человека сразу переставали орать и по низу, не взбираясь на деревья, уходили в глубь леса. Нашим плантациям они никакого заметного вреда не наносили.
Подобные ложные тревоги бывали у нас первое время довольно часто. Однажды, три наших дамы, уже в поздние сумерки мывшиеся у лесного источника, прибежали домой полуодетые и с намыленными волосами — по их словам какой-то крупный зверь заворочался и зарычал в чаще, в нескольких шагах от них. Туда бросились мужчины с ружьями и на указанном месте обнаружили… корову.