Суд над победителем

Они вышли. Шеллен повел Блока на небольшую возвышенность, узкой грядой тянувшуюся почти по центру острова. Пройдя метров двести, вахмистр остановился и стал прислушиваться, крутя головой в разные стороны. Туман и предутренние сумерки еще значительно ограничивали видимость, но переменчивый ветер, порожденный двигавшимся с севера циклоном, доносил шум моря то спереди, то сзади, то справа, то слева.
— Дьявол меня забодай, это что, остров?
— Я бы сказал, островок, — уточнил Алекс. — Крохотный такой, уютный островок без единого деревца и ручейка. А вот и автобан, — он показал в сторону видневшегося пирса, к которому от аэродрома вела неширокая грунтовая дорога длиной около пятидесяти метров. — Все как я говорил. Что за остров и кому принадлежит — не знаю. Есть предположение, что Шведскому королевству. А вы, собственно говоря, куда направлялись?
Сникший от столь неожиданного известия, вахмистр что-то буркнул и поплелся назад.
— Ладно, возвращайтесь, а я схожу за аптечкой, — крикнул вдогонку Алекс.
Когда он вернулся, большинство потерпевших кораблекрушение уже знало, что их выбросило на необитаемый остров. Они засыпали летчика вопросами: далеко ли до берега, исправен ли его самолет, чья это земля, работает ли радиостанция и тому подобное. Отвечая на них, Шеллен догадывался, что все они вовсе не горят желанием вернуться назад на фронт, особенно если этот фронт Восточный. Потом, отыскав парня со странными погонами, Алекс отдал ему сумку с аптечкой.
— Ты, что ли, тут лекарь? Вот, возьми, не бог весть что, но у вас, я вижу, и этого нет. Надеюсь, разберешься?
— Да я и не лекарь с-совсем. У нас был санитар, но его убило в п-первый же день.
— Вот как, а ты кто же? — Алекс все пристальнее вглядывался в лицо парня.
— Я? Вильгельм Гроппнер, курьер п-полевой почты.
— Знаешь что, курьер, отдай тогда аптечку вон тому ефрейтору и давай-ка выйдем. Есть разговор.
Они прошли в просторный сарай, сколоченный, как предположил Алекс, для электрогенератора. Здесь уже лежал труп умершего час назад унтер-офицера.
— Это Зикманис, — сказал Гроппнер. — Он помогал мне…
Алекс повернулся и в упор посмотрел на парня.
— Ну что, ты меня не узнаешь? — неожиданно спросил он. — А поляну Германа помнишь? А как кролика приносили в жертву Одину? Твоя, кстати, была идея.
— Мачта?! — в изумлении прошептал Гроппнер, чуть ли не минуту осмысливая услышанное. — Алекс Ш-шеллен? Не может быть! Т-ты же уехал… — От волнения Вилли Гроппнер, тот самый паренек, что когда-то пересказал «Дрезденским чертополохам», пускай и в весьма вольном изложении, чуть ли не всего Дюма, стал заикаться еще больше.
— На этом свете, Очкарик, все может быть, — вздохнул Шеллен. — Только не называй меня Алексом — я теперь Генрих. Генрих фон Плауен. Заруби себе это на носу.
— П-почему?
— Очки не будут спадать, вот почему.
— Алекс…
— Так надо, Вилли! Потом объясню.
Гроппнер обалдело смотрел на приятеля детства.
— П-понимаю…
— Да ни черта ты не понимаешь, — буркнул Шеллен. — Запомни: мы друзья детства, ты — Очкарик, я — Мачта, тебя зовут Вилли Гроппнер, а меня Генрих фон Плауен.
— А т-твой брат?
— Да! Насчет брата, — словно вспомнил Алекс, — никакого брата у меня нет. Нет и не было, понял?
— Нет брата? А что с Принцем?
— С Эйтелем все в порядке. Жив и здоров… почти. Мы виделись совсем недавно.
— Понимаю… — Вилли понизил и без того свой сиплый голос до шепота. — Н-неприятности с гестапо? Ты вернулся в Германию под чужим именем?
— Ну-у… вроде того. От тебя ничего не скроешь.
— Могила, — Гроппнер поднял вверх двуперстие правой руки, словно произносил клятву.
— Тогда давай за встречу.
Алекс снял с ремня флягу с коньяком, и они сделали по глотку. Через минуту опустошенный голодом, обессиленный штормами и ошарашенный встречей с другом детства, Очкарик повис на шее своего старшего товарища. Тщедушное тело его сотрясали рыдания, а по совсем еще мальчишескому лицу ручьями текли слезы.
— Не могу поверить, Алекс, — всхлипывал он, — я уже не надеялся. Нам сказали, что больше транспортов не будет… неужели мы еще сможем вернуться домой? Ты веришь в это?
— Конечно, сможем, — успокаивал Шеллен, — только не называй меня Алексом. Пошли, вон уже солнце выглянуло. Сегодня будет погожий денек. Сейчас хлебнешь еще коньяку и давай-ка ложись поспи. Пойдем, я тебя устрою. Ты на ногах не держишься.
— Что будем делать, лейтенант, — спросил Шеллена вахмистр Блок, когда тот, уложив Гроппнера, выходил из барака. — Надо что-то решать. Продуктов нет, лекарств — тоже. Почти у всех раненых нагноения. Я самолично нюхал сейчас плечо у Кленце — там вне всяких сомнений гангрена. Вы сказали, что ваш самолет поврежден? Среди нас есть отличный автомеханик, а также слесарь из оружейной мастерской бригады. Сам я до войны работал жестянщиком, крыл железом церковные крыши у себя в Мекленбурге. Так что тоже кое-чем смогу помочь. Вот только с инструментом…
— А электрик у вас найдется? — перебил Алекс.
— Думаю… да.
— Тогда, как отдохнут, тащите всех к «Фоккеру». Я буду там.
— Сделаем, господин лейтенант… вот только…
— Да.
— Тут такое дело…
Шеллен остановился и в упор посмотрел на вахмистра:
— Давайте, Блок, выкладывайте все начистоту. Вас интересует, куда я потом полечу и что там скажу? Так ведь?
— Ну… да. Да, именно так.
— Вы не хотите возвращаться? Я вас правильно понял?
— Мы не хотим попасть в лапы к русским. Вы знаете, что такое русский плен? Я уж не говорю о двух наших прибалтийцах, которых большевики сразу расстреляют как предателей. Наши тоже решат, что мы дезертиры. Поэтому у нас один способ спасти свою жизнь — сдаться нейтралам. Все равно ведь все катится к черту в зубы.
— Я придерживаюсь того же мнения, вахмистр, — Алекс положил на плечо унтер-офицера руку. — Так что успокойтесь.
— Отлично! — Блок мгновенно повеселел. — В таком случае, может, не нужно никуда лететь, а просто связаться с ними по радио? Понимаете, среди нас есть один швед из «Викинга», он расскажет своим что и как. Вы только научите пользоваться вашим радио.
— А не боитесь, что передачу засекут не только шведы?
День и вправду выдался солнечным, с теплым южным ветром. Все, кто мог ходить, к полудню выползли из барака и слонялись по берегу в поисках выброшенной штормом рыбы. Некоторые сушили расстеленную на камнях одежду. «Ремонтная бригада», орудуя ножами и прикладами карабинов, латала дыры в обшивке «длинноносого», а настоящий электрик, нашедшийся среди одного из двух уцелевших прибалтийцев, очень умело состыковал и с помощью извлеченной из фонарика Шеллена батарейки прозвонил отремонтированный кабель. Алекс угостил ремонтников остатками коньяка. Весь свой сухой паек, состоявший в основном из специальных пищевых таблеток, он отдал на подкормку раненых еще утром. Когда ремонт был завершен, в кабину истребителя помогли забраться здоровенному шведу (у него в море была сломана ступня), и он, крутя настроечные верньеры, занялся поиском подходящей шведской радиостанции. Минут через десять он, по его словам, вышел на частоту береговой пограничной охраны, о чем тут же доложил находившемуся поблизости Шеллену.
— Что дальше, господин лейтенант?
— Ты уверен, что это ваши пограничники, а не какая-нибудь лесозаготовительная или рыболовная контора?… Тогда переходи на передачу, — Алекс взобрался на крыло и согнулся над кабиной, — тумблер справа от верньеры. Вот так. Передай, что ты, шведский рыбак, терпишь бедствие вместе со своими товарищами. Вас двенадцать человек, вашу посудину разбило штормом, а самих выбросило на маленький остров. Есть тяжелораненые, нет пресной воды, координаты вам неизвестны, но, предположительно, вы южнее Эланда, так что пускай возьмут пеленг. Все, давай!
У самолета сгрудилась большая часть из всех находившихся на острове. Приковылял даже бледный как полотно обервахмистр Кленце, висевшая на перевязи левая рука которого распухла и зловеще посинела. Все они ждали, затаив дыхание. Швед, которого звали Магнус Бьёрнефельд и который когда-то служил обершарфюрером СС в дивизии «Викинг», а по окончании контракта был переведен в вермахт, что-то говорил на не понятном никому из присутствующих языке, прижимая к шее горловые микрофоны.