Суд над победителем

Но вскоре забарахлил наш собственный мотор, а потом усилился ветер и поднялись волны. В баркас стала захлестывать вода. Тогда мы разрезали брезент на длинные полосы шириной сантиметров по сорок и с помощью дощечек наростили ими борта. Все это, конечно, держалось на соплях и постоянно отваливалось, но, тем не менее, помогло. Так и сидели, придерживая одной рукой эти лоскутки, а другой вычерпывая кружкой или котелком воду. А ночью разыгрался настоящий шторм. Нашу посудину крутило и вертело в разные стороны, и мне казалось, что мы или не двигаемся вовсе, или ходим кругами. К утру немного стихло. Половина из нас к этому времени настолько выбилась из сил, что, казалось, пролети самолет — никто не поднимет головы. Раненые жаловались, что морская вода пропитала их повязки и разъедает раны, но у нас не было сухих бинтов, да и что проку в них, если лодку регулярно заливало новыми потоками воды. Мы не могли определить своих координат; одни говорили, что мы уже достигли шведской прибрежной зоны, другие хотели бы в это верить.
К вечеру второго дня тучи висели низко над нами, но воздух над самой водой стал прозрачным. Спасительная дымка растаяла. Каждый молил небо об одном — скорее бы оно потемнело. Но самолеты появились раньше. Они шли над самой поверхностью; штук двадцать. Разумеется, на их крыльях опять были звезды, и один из них ту же начал описывать над нами круги. Наш лейтенант велел всем, у кого было оружие, приготовиться, чтобы по его команде открыть огонь. Самолет поднялся метров на двести и оттуда начал пикирование. Вода вокруг нашей лодки взорвалась высокими фонтанами. Мы тоже принялись палить, но наши свинцульки на таком расстоянии были ему не опасны. В эти минуты, Алекс, я подумал: скорей бы все кончилось. Но самолет сделал три захода и улетел, а мы все еще оставались на плаву. Позже мы пришли к выводу, что нас обстрелял неопытный летчик да к тому же только из пулеметов, так что пробоины оказались не такими большими. Убитые и раненые лежали вповалку в своих мокрых от воды и крови шинелях, а между их телами бурлили темно-красные водовороты. Те, кто уцелел, бросились вычерпывать воду и, отталкивая мертвых, затыкать ладонями отверстия в досках обшивки.
Но спасло нас другое. Два наших моряка с помощью еще нескольких человек завели под нос лодки автомобильный чехол, к углам которого были загодя привязаны длинные веревки. Чехол протащили под днище, растянули и прихватили к верху бортов гвоздями. Приток воды сразу же резко уменьшился. Мы успели ее вычерпать, а с нею, я думаю, еще и пару ведер человеческой крови. На этот раз за борт спустили уже восьмерых, в том числе и нашего лейтенанта. Еще трое умерли в течение ближайшей ночи. Но хуже всего было то, что несколько пуль попали в мотор, и он вышел из строя. Мачты, как я говорил, у нас не было; имелось, правда, четыре весла, но что от них проку. А тут еще выяснилось, что одна из пуль попала в прикрепленный на носу морской компас. Это, впрочем, особого значения не имело, поскольку у многих имелись наручные или карманные армейские компасы. А теперь вообрази наше положение: кромешная темнота беззвездной ночи (батарейки в наших фонариках разрядились); двигатель не работает; стоны раненых, шум ветра, плеск волн да бряцание солдатских котелков, которыми мы постоянно вычерпывали воду, не видя в темноте, из каких щелей она поступает. И еще лязг зубов от нестерпимого холода и сырой одежды. И при всем при этом ты понимаешь, что уже никуда не плывешь и что утром кто-нибудь мимоходом тебя добьет, словно беглого раба.
И все же рук мы не опустили. Как только забрезжило, мы с помощью веревок и гвоздей соединили попарно весла, а они на этой посудине по три с половиной метра, установили их треугольником, уперев в борта и растянув веревками на нос и корму. Еще раз проконопатив пробоины и щели, извлекли полотняный чехол из-под днища и привязали к мачте и бортам в виде треугольного паруса. Судя по тому, как натянулась кормовая веревка (моряки называли ее каким-то хитроумным термином, который я не запомнил), нас хорошо потянуло. Один из матросов, глядя на часы и бросая за борт кусочки бумаги, периодически определял нашу скорость — она колебалась от одного до двух с половиной узлов, и это вселяло надежду. Мы хотя бы не стояли на месте. Следующий день прошел без особых происшествий, если не считать, что еще двоих наших товарищей мы отправили за борт. С утра до вечера нас хлестали дожди с мокрым снегом. Зато не было проблем с водой для раненых, хотя, должен тебе сказать, когда припрет, и забортную воду станешь пить. Вот.
Потом начало штормить, и нам даже приходилось уменьшать площадь паруса. Ты знаешь, Алекс, из меня, наверное, вышел бы неплохой моряк, потому что я вдруг заметил, что уже неплохо переношу качку. Короче говоря, как мы ни всматривались в горизонт, а Готланда так и не увидели. Двое суток нас тащило в юго-западном направлении вдоль острова и дальше, потому что с таким парусом, как объяснили моряки, мы не могли идти галсами, а только плыли куда дул ветер. Я уже стал терять счет времени и не понимал, какое сегодня число. А потом, ночью, начался такой шторм, что, пока мы снимали парус, задняя веревка порвалась и наша мачта полетела за борт вместе с одним из моряков. Он мгновенно исчез в темноте. Мы только несколько раз услыхали его крик, и все. Еще через час мы на что-то натолкнулись, проломили дно и стали быстро тонуть. Если бы не твой остров, Алекс, все наши страдания оказались бы напрасными. Здесь на берегу выяснилось, что пропал кто-то еще один. А потом нашу лодку унесло…
— Тихо! — Шеллен резко открыл глаза. — Слышишь?
Он встал, медленно крутя головой и прислушиваясь.
— Самолет! Пошли, пошли…
Алекс бегом бросился к своему истребителю.
— А где ваш швед? Почему его вытащили из кабины? — крикнул он на бегу валявшимся на высушенном мху солдатам.
— Что случилось, лейтенант? — спросил вахмистр.
— Тсс! — Алекс приложил палец к губам и показал рукой в сторону облаков. — Слышите?
В этот момент он первым увидел черную точку.
— Есть у кого-нибудь бинокль?
Ему протянули полевой шестикратник.
— Ага… а я-то думаю, что за знакомый стрекот, — говоря с самим собой, пробормотал Шеллен. — «Глостер Гладиатор»! Старый знакомый.
Скоро и остальные разглядели маленький биплан, который, описывая большую дугу, медленно, словно с опаской, приближался к острову. Немцы выбежали на взлетную полосу и принялись размахивать руками. Биплан приблизился, продолжая кружить. Тем временем Алекс забрался в кабину и надел наушники.
— Говорит остров с терпящими бедствие рыбаками. Вызываю береговую охрану Швеции. Прием.
Он повторил эти фразы несколько раз на немецком и английском языках. Наконец, ему ответили на весьма посредственном английском:
— Говорит самолет береговой охраны. Что-то вы не очень похожи на рыбаков. Сколько вас?
— Двадцать пять и один покойник.
— Кто вы?
— Солдаты вермахта, прибалтийские добровольцы и ваш соотечественник по фамилии Бьёрнефельд.
— Чего вы хотите?
— Мы терпим бедствие в результате кораблекрушения и просим помощи.
— Может быть, сообщить координаты вашим властям? — Пилот явно издевался.
— А что это за остров и где он находится?
— Это шведский Скьёле, тридцать миль восточнее центра Эланда.
— В таком случае, ничего не поделаешь, но вы обязаны нас интернировать.
— Ладно, оставайтесь там и никуда не уходите.
Самолет сделал еще один круг, после чего, набирая высоту, стал удаляться на запад.
— Шутник, — проворчал Алекс, снимая наушники. — Эй, вы там, несите назад вашего шведа, и пусть он сидит здесь на связи и больше не вылезает.
Спрыгнув на землю, он рассказал остальным о своем разговоре со шведским пилотом.
— А они не стукнут людям толстого Германа или морякам папы Карла? Мол, заберите тут своих разгильдяев.
— Могут, — сурово произнес Шеллен. — Я бы на их месте так и поступил.
— Это почему?
— А возни меньше.
Через два часа к острову подошел эсминец со шведскими флагом и гюйсом. Он встал на якорь в нескольких кабельтовых, выслав к берегу катер. Немцы, кто был в состоянии доковылять, построились на бетонном пирсе. Они не могли скрыть радостных улыбок. Они были везунчиками, избранниками судьбы, любимцами богов. Война для них заканчивалась наилучшим образом. Ад Восточного фронта, животный страх перед большевистским пленом, недавнее беспощадное истребление среди холодных морских волн — все с этого момента переходило в категорию кошмарных сновидений. Можно уже подумать о доме, побеспокоиться о родных и близких, набросать в уме строки первого письма на родину.