Воспоминания и размышления (Том 1)

Когда мне исполнилось пять лет, а сестре Маше шел седьмой год, мать родила еще мальчика, которого назвали Алексеем. Был он очень худенький, и все боялись, что он не выживет. Мать плакала и говорила: 
- А от чего же ребенок будет крепкий? С воды и хлеба, что ли? 
Через несколько месяцев после родов она вновь решила ехать в город на заработки. Соседи отговаривали ее, советовали поберечь мальчика, который был еще очень слаб и нуждался в материнском молоке. Но угроза голода всей семье заставила мать уехать, и Алеша остался на наше попечение. Прожил он недолго: меньше года. Осенью похоронили его на кладбище в Угодском Заводе. Мы с сестрой, не говоря уже об отце с матерью, очень горевали об Алеше и часто ходили к нему на могилку. 
В том году нас постигла и другая беда: от ветхости обвалилась крыша дома. 
- Надо уходить отсюда, - сказал отец, - а то нас всех придавит. Пока тепло, будем жить в сарае, а потом видно будет. Может, кто-нибудь пустит в баню или ригу. 
Я помню слезы матери, когда она говорила нам: 
- Ну что ж, делать нечего, таскайте, ребята, все барахло из дома в сарай. 
Отец смастерил маленькую печь для готовки, и мы обосновались в сарае как могли. 
На "новоселье" к отцу пришли его приятели и начали шутить: 
- Что, Костюха, говорят, ты с домовым не поладил, выжил он тебя? 
- Как не поладил? - сказал отец. - Если бы не поладил, он нас наверняка придавил бы. 
- Ну что ты думаешь делать? - спросил Назарыч, сосед и приятель отца. 
- Ума не приложу... 
- А чего думать, - вмешалась мать, - надо корову брать за рога и вести на базар. Продадим ее и сруб купим. Не успеешь оглянуться, как пройдет лето, а зимой какая же стройка... 
- Верно говорит Устинья, - загалдели мужики. 
- Верно-то верно, но одной коровы не хватит, - сказал отец, - а у нас, кроме нее, только лошадь старая. 
На это никто не отозвался, но всем было ясно, что самое тяжелое для нас еще впереди. 
Через некоторое время отцу удалось где-то по сходной цене, да еще в рассрочку, купить небольшой сруб. Соседи помогли нам перевезти его, и к ноябрю дом был построен. Крышу покрыли соломой. 
- Ничего, поживем и в этом, а когда разбогатеем, построим лучше, - сказала мать. 
С наружной стороны дом выглядел хуже других: крыльцо было сбито из старых досок, окна застеклены осколками. Но мы все были очень рады, что к зиме будем иметь свой теплый угол, а что касается тесноты, то, как говорится, в тесноте, да не в обиде. 
С осени 1902 года мне пошел седьмой год. Рано наступившая зима для нашей семьи оказалась очень тяжелой. Год выдался неурожайный, и своего зерна хватило только до середины декабря. Заработки отца и матери уходили на хлеб, соль и уплату долгов. Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей. Такая взаимопомощь в деревнях была не исключением, а скорее традицией дружбы и солидарности русских людей, живших в тяжелой нужде. 
С наступлением весны дела немного наладились, так как на редкость хорошо ловилась рыба в реках Огубляйке и Протве. Огублянка - небольшая речка, мелководная и сильно заросшая тиной. Выше деревни Костинки, ближе к селу Болотскому, где речка брала свое начало из мелких ручейков, места были очень глубокие, там и водилась крупная рыба. В Огублянке, особенно в районе нашей деревни и соседней деревни Огуби, было много плотвы, окуня и линя, которого мы ловили главным образом корзинами. Случались очень удачные дни, и я делился рыбой с соседями за их щи и кашу. 
Нам, ребятам, особенно нравилось ходить ловить рыбу на Протву, в район Михалевых гор. Дорога туда шла через густую липовую рощу и чудесные березовые перелески, где было немало земляники и полевой клубники, а в конце лета много грибов. В этой роще мужики со всех ближайших деревень драли лыко для лаптей, которые у нас называли "выходные туфли в клетку". 
Сейчас рощи и перелесков нет - их вырубили немецкие оккупанты, а после Отечественной войны колхоз распахал землю под посевы. 
Однажды летом отец сказал: 
- Ну, Егор, ты уже большой - скоро семь, пора тебе браться за дело. Я в твои годы работал не меньше взрослого. Возьми грабли, завтра поедем на сенокос, будешь с Машей растрясать сено, сушить его и сгребать в копны. 
Мне нравился сенокос, на который меня часто брали с собой старшие. Но теперь я ехал туда с сознанием, что отправляюсь не забавляться, как это бывало раньше. Я гордился, что теперь сам участвую в труде и становлюсь полезным семье. На других подводах видел своих товарищей-одногодков, также с граблями в руках. 
Работал я с большим старанием, и мне было приятно слышать похвалу старших. Но, кажется, перестарался: на ладонях быстро появились мозоли. Мне было стыдно в этом признаться, и я терпел до последней возможности. Наконец мозоли прорвались, и я уже не мог больше грести. 
- Ничего, пройдет! - сказал отец. 
Лоскутом он перевязал мне ладони. Несколько дней я не мог работать граблями и только помогал сестре носить и складывать сено в копны. Ребята надо мной посмеивались. Но через несколько дней я вновь вошел в строй и работал не хуже их. 
Когда подошла пора уборки хлебов, мать сказала: 
- Пора, сынок, учиться жать. Я тебе купила в городе новенький серп. Завтра утром пойдем жать рожь. 
Жатва пошла неплохо, но скоро меня опять постигла неудача. Желая блеснуть своими успехами, я поторопился, резанул серпом по мизинцу левой руки. Мать сильно перепугалась, я тоже. Соседка, тетка Прасковья, которая оказалась рядом, приложила к пальцу лист подорожника и крепко перевязала его тряпицей. 
Сколько лет с тех пор прошло, а рубец на левом мизинце сохранился и напоминает мне о первых неудачах на сельскохозяйственном фронте... 
Быстро прошло трудовое лето. Я уже приобрел навык в полевых работах и окреп физически. 
Близилась осень 1903 года, и для меня наступала ответственная пора. Ребята - мои одногодки - готовились идти в школу. Готовился и я. По букварю сестры старался выучить печатные буквы. Из нашей деревни этой осенью должны были пойти в школу еще пять ребят, в их числе мой закадычный друг Лешка Колотырный. "Колотырный" - это было его прозвище, а настоящая фамилия - Жуков. Жуковых в нашей деревне было пять дворов. Однофамильцев различали по именам матерей. Нас звали Устиньины, других - Авдотьины, третьих - Татьянины и т. д.