Красота в темноте (ЛП)

Здесь есть двуспальная кровать, завешенная балдахином из зеленой парчи, письменный стол, высокое кресло и великолепный диван в гостиной, скрывающейся за бархатными шторами, на котором я часто сворачиваюсь калачиком с хорошей книгой. Оранжевое, мерцающее пламя в камине делает это место восхитительно теплым и уютным. Я снимаю туфли и иду босиком по ковру с большим ворсом в ванную.
Ванная комната отделана римской мозаикой, сама ванная из мрамора и над ней звездный потолок. Я встаю перед зеркалом. Несколько секунд с любопытством рассматриваю себя. Румянец на щеках, должно быть из-за алкоголя.
Я вытаскиваю шпильки из волос, одно из моих достоинств красоты, и они падают сияющей золотисто-шоколадной волной вниз к талии, но сегодня мое внимание привлекают глаза. Они кажутся совсем другими. Они сверкают.
Я прикасаюсь к губам. Мужчина поцеловал меня сегодня, и я не почувствовала отвращения. На самом деле, я хотела его. Впервые в жизни я хотела мужчину.
Я закрываю глаза и представляю его лицо. Яркие голубые глаза, жесткие скулы, прямые, темные волосы, спадающие на лоб. В животе возникает какое-то чувство. Я вспоминаю его татуировки, ползущие по рукам вверх, когда он закатил рукава рубашки, и чувствую трепет между ног. Мне хочется дотронутся до этих татуировок и прочертить дорожку. Пусть он приведет меня туда, куда…
Я глубоко вдыхаю. И морщусь, глядя в зеркало.
Вы когда-нибудь видели, как кинорежиссер снимает фильм с зеленым экраном на заднем плане? Это выглядит странно, на первый взгляд. Ты ничего не чувствуешь, поскольку актеры играют свои роли на фоне зеленого экрана, который не отображает реальную жизнь сцены, там пусто. Позже в темных кабинках инженеры и техники добавят звук, фон, дым и кровь. Сцена будет правдоподобной.
Моя жизнь именно и напоминает такой зеленый экран кино.
Я проживаю свою жизнь перед зеленым экраном. Нет никакого фона, никаких звуков или ссылок на саму сцену. Это довольно странно, но служит своей цели.
Впрочем, в такую ночь, как сегодня, когда мое сердце не желает больше находится перед зеленым экраном, когда оно забыло кое-какие вещи, затосковало и заинтересовалось, я решаю добавить фон в свой фильм. Это единственный способ напомнить о себе. О реальности. И эта реальность тут же излечит меня от желания красивых мужчин, которых я никогда не смогу иметь. Мужчин, как Джек Айриш.
Я открываю глаза, расстегиваю платье, которое мягко падает на пол. Кожа гладкая, груди маленькие и приподнятые, и узкая талия. На мне белые хлопковые трусики.
Я снимаю их.
Бедра округлые, плавные, ноги стройные, благодаря всей тяжелой работе, которую я проделывала в детстве. У меня есть несколько белых шрамов на внутренней стороне бедер, но их не видно, когда я стою прямо. Нужно раздвинуть ноги, чтобы их увидеть.
Очень медленно, поскольку сердце колотится в груди, как угорелое, я поворачиваюсь к зеркалу спиной. И делаю то, что не делала с тех пор, как приехала в этот великолепный замок. Глубоко вздохнув, я перекидываю завесу волос на плечо, и оглядываюсь, чтобы взглянуть на спину. У меня непроизвольно руки сжимаются в кулаки.
Да, оно осталось.
Моя жизнь с зеленым экраном меняется. Появляется фон на заднем плане грязного притона. И как будто это произошло вчера, я чувствую, как грубые веревки впиваются в мои запястья и щиколотки, слышу насмешки и смех мужчин, едкий запах горящей плоти, и свои крики ужаса от мучительной боли.
Это сделано для всех, чтобы все видели.
На моей спине — это напоминание о моей реальной стоимости.
Выжгли, как у обычного скота, металлическим раскаленным тавро, поставив клеймо собственности. Буквы расплылись, поскольку я слишком сильно дергалась и орала, но все равно можно четко прочитать слова:
Валдислав Михайлов 
  
8
 
Джек
 
Я просыпаюсь под звуки грома и дождя, колотящего по окну. Сильно. Дождь, бл*дь, идет на Рождество, а у меня в голове все стучит. Бл*дь. Я слишком стар для подобных игр.
Было все нормально, пока мы играли в безобидную игру для подростков Fuzzy Duck, но когда плавно перешли на Dirty Pint, я три раза подряд неправильно кинул жребий, я пропал. Черт возьми, Томми пил виски, я пил пиво, Лиам сидел с «Гиннессом», девушки пили вино и коктейли. Похоже, я понемногу добавил всего в свой стакан. Даже мысль об этом сейчас вызывает у меня рвотный рефлекс.
Я поворачиваю голову и охаю.
— С Рождеством, — говорит девица рядом со мной.
Я замираю. Не могу вспомнить, как уходил с этой женщиной.
Она поднимает голову от подушки, и я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд. Блондинка с накладными ресницами, с размазанной помадой, но выглядит неплохо. Я смутно припоминаю ее. Она была в розовом топе и кожаной мини-юбке. Она так заправилась «горючим», что ей пришлось пойти пописать в кусты в чьем-то саду. Черт, мне было ненамного лучше. Я вспоминаю, как поднялись к ней в квартиру.
— Ты загляденье, Джек Айриш, — говорит она.
Ее голос, словно нож, проходит сквозь меня. Я ругаюсь и поднимаю руку, показываю, чтобы она не говорила ни слова! Она не обращает внимание на мой жест.
— Что не нравится? Ты вообще дышишь, а? — спрашивает она и громко смеется. Ее смех, как пулеметная очередь, отражается у меня в голове.
— Бл*дь, — бормочу я. Надо же, я даже могу говорить!
Ее рука тянется к моему паху. Я хватаю ее за запястье и холодно смотрю на нее.
— Нет.
Она хмурится.
— Вчера ты так не говорил.
— Да, вчера было все намного лучше. Утро всегда ужасно. — Я резко поднимаю себя в вертикальное положение, ноги с глухим стуком приземляются на деревянный пол. Холодный, и под ногами полно использованных презервативов, новая вспышка боли выстреливает в голове.
— Ты сегодня совсем другой, — обвиняет она меня.
Щурясь от утреннего света, я надеваю трусы и хватаю рубашку с пола. Я перевожу взгляд на женщину, застегивая пуговицы.
— Прости. У меня раскалывается голова, и я не в настроении заниматься болтовней.
Она переходит на другой тон, пытаясь меня умаслить.
— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?
Я практически вскакиваю в джинсы.
— Я ценю твое предложение…
— …Мелани, — добавляет она.
— Очень мило с твоей стороны, Мелани, но я немного спешу. — Усевшись на кровать, я тянусь за носками.
Она дотрагивается до моей руки.
— Нам же было весело прошлой ночью, не так ли? Было же хорошо вместе, да?
Я с трудом подавляю желчь, поднимающуюся к горлу. Ненавижу цепляющихся женщин. Женщин, которым недостаточно намека. Нужно ударить их по голове гребаным кирпичом, чтобы они поняли.
— Да, конечно.
— Может, мы могли бы встретиться как-нибудь, пойти выпить, а?
Я улыбаюсь.
— Знаешь, милая, возможно нет.
— Почему ты такой ужасный? Сегодня же Рождество.
Я протягиваю руку к дверной ручке, открываю дверь ее квартиры-студии.
— С Рождеством, — говорю я, выходя за порог.
Лифт не работает, поэтому я спускаюсь по лестнице. Здесь пахнет несвежей мочой. Снаружи поливает дождь. Все вчерашнее волшебное снежное волшебство пропало. Я смотрю на часы. Уже десять тридцать.
Я открываю дверь и выхожу под холодный колючий дождь. Он хлещет по мне, моментально намочив одежду. Все магазины закрыты, улицы пустынны. Вода струйками бежит по асфальту. Мои ботинки скрипят под дождевой водой, когда я иду по тротуару. Я добираюсь до Килберн Хай-стрит и решаю не утруждать себя возвращением к себе домой. Дом моей матери находится менее чем в пятнадцати минутах ходьбы. Я отправляюсь к ней. Через десять минут я стою перед ее дверью. Ее соседка выглядывает из своего окна. Увидев меня, она машет мне рукой.
Я киваю и вставляю ключ в замок маминой квартиры. Как только дверь открывается, я попадаю в запахи рождественского ужина.
Она выходит из кухни, в фартуке, надетом на новое красное платье. С кружевным воротником и перламутровыми пуговицами. Ее щеки розовые от жара кухни, и ее светло-голубые глаза расширяются от удивления, глядя на меня.