Демон «Кеплера»
— Ты чужой… Ты не любишь отца… Я не знаю тебя…
— Ты скоро узнаешь меня. Ведь я помогу тебе. Я хочу помочь тебе, и я один смогу это сделать. Дай мне только подойти к тебе поближе, сестричка!
Так продолжалось минут пять. Пять минут пытки. Во мне сгорали предохранители. Я надеялся, что сгорали, хотел верить в это. И одновременно прекрасно знал, что никаких предохранителей во мне просто нет.
Шаг за шагом я преодолел почти все разделяющее нас пространство. Я теперь ясно видел ее: дремлющий гигантский обломок Большой Машины с зияющими дырами в местах соединения со станцией, обломок, расцвеченный багровым болезненным переплясом аварийных индикаторов и заключающий в себе впавший в маразм позитронный мозг.
Я осторожно прозондировал управляющие цепи и вдруг понял, что проиграл. Все зря. Машина была намертво замкнута на Ниденса, и обрубить ее нервные узлы можно было только в нем. В человеке! Они теперь как бы составляли единое целое, поддерживали друг в друге едва теплящийся огонь, пытаясь выжить в этом враждебном мире. Я остановился. Я почти перестал успокаивать Большую Машину, и она занервничала еще больше.
Это был полный провал. Жоль Ниденс и я… Кто победит? Так вопрос не стоял. Человек всегда вне конкуренции… Я просто не знал, что теперь предпринять. Права на капитуляцию я был лишен. И значит, почетное харакири — не для такого металлолома, как я.
Шаги раздались совсем близко. Послышался и какой-то странный скрип. Скрип этот мне очень не понравился. А потом я увидел затылком, как две широкие полосы света от мощных фонарей прорезали тьму, и в дверь протиснулась инвалидная коляска. Ее колеса провернулись и, снова коснувшись пола, замерли. Мне было до жути страшно взглянуть на того, кто лежал сейчас в ней. Двое аборигенов, втолкнувших коляску, теперь наклонились и теребили, понукали лежащего:
— Ну же! Ну! Прикажи убить его!
Тело шевельнулось. Это было скособоченное, измученное болезнью, изъязвленное человеческое тело. Увитое проводами, пропитанное насквозь какими-то жуткими местными наркотиками и стимуляторами, только и спасавшими его от постоянной невыносимой боли.
Землистого цвета с прозеленью — лицо. Дряблая кожа, истончившиеся до лагерной худобы руки и ноги, по-мертвецки ввалившиеся глаза, беззубая расщелина рта, совершенно голый неправильной формы череп. Гальванизированный труп. Этот человек выглядел ветхозаветным старцем, а на самом деле, я вспомнил, Ниденсу было тридцать четыре года!
Машина тотчас встала в боевую стойку, пришла в полную (насколько это было возможно) готовность. Меня она больше не слушала. Я понимал, что сейчас ассонирийцы добудятся до спящего рассудка Ниденса, и он неминуемо отдаст приказ о моем уничтожении. Если сразу после КАТАСТРОФЫ Жолю не хватило решимости УЙТИ, если он уже отдавал такие приказы, то что помешает ему?.. Сейчас и вовсе делов-то: один человек. Пуфф! И нет меня…
Я повернулся и сделал шаг назад. Еще не знал зачем. Аборигены явно испугались. Это были заросшие густым черным волосом громилы, сверкающие глазами из-под низко надвинутых башлыков. Они еще яростней затрясли Ниденса:
— Скорей! Он же убьет всех нас!
— Погодите… — раздался хрип-клекот. — Не сможет… Робот…
— Почему не сможет?!
Ниденс аборигенам отвечать не стал, спросил меня мысленно:
— Зачем ты здесь, робот? — Мысль его все еще была ясной.
— Я обязан прекратить убийство людей. На совести Большой Машины уже сотни жизней. Она должна быть уничтожена.
— Значит, первая ласточка… — В глубине глазниц Жоля на миг что-то блеснуло, и их тут же затянула пергаментная пленка век.
— Убей его! — как заведенные твердили ассонирийцы.
Потом появился еще один «праведник». Из-под его грубой хламиды выглядывали золоченые одежды. Проговорил властно:
— Если сейчас же не выполнишь приказ, отсоединю питание!
Ниденс дернулся в своей «колыбели», пытаясь поднять руку, но не смог.
— Ты слышишь меня, раб кресла?! Убей его!
— Все равно… Пришлют нового… — просипел землянин.
— Это не твоя забота! К тому времени придумаем что-нибудь. Выполняй приказ!
Я медленно приближался к Жолю, думал: все очень просто. Еще несколько секунд, и он убьет меня. Потом сюда пошлют следующего андроида. Но пока подготовят, пока то да се… Машина успеет убить еще сотни, если не тысячи людей. Погибнут самые лучшие. Из-за этого человеческого обломка погибнут. Он испугался смерти и предал. Предал самое святое. Это доказано. И тем самым лишил себя права на существование. Он вне закона. Виктор говорил Мне так… Но я не могу! Не могу! Если бы Витя!.. Если б он был рядом, он объяснил бы, приказал мне… А я один! Я физически не способен убить этого хомо, хотя бы и во спасение всего человечества. Внутренний запрет непреодолим. Убийство противно всей моей сущности. Если бы Витя…
Но это была не вся правда. На то я и андроид высшего класса, чтобы обладать значительной свободой воли. В принципе я могу нарушить запрет, но это приведет к самоуничтожению. Эти цепи намертво спаяны во мне. И чтобы снести преграду, нужен сильнейший (бритвенно отточенный) импульс желания. Но как я могу пожелать своей смерти?
Я сейчас видел в Ниденсе роение одной-единственной мысли: «Жить! Только бы жить! Мир исчезнет со мной! Это невозможно!» И все же Ниденс медлил. Может быть, он давал мне шанс, а может быть, в нем действительно шевельнулось что-то? Например, совесть?..
Нет, это не человек, стал убеждать я себя. Гражданин Земли Жоль Ниденс давно умер. Еще в день катастрофы. Это муляж, подделка. Я повторял и повторял эти слова; пока не почувствовал, что сам верю в них. Чтобы нарушить запрет, мне не надо было вскрывать нейтридную грудную панель и нажимать на смазанный машинным маслом рычаг — достаточно отдать себе мысленный приказ. Но как же трудно это сделать!..
Я так и не смог заставить себя убить. Но ведь можно обойти внутренний запрет. Исхитриться, отыграв у механизма самоуничтожения хотя бы немного времени. Я приказал своему телу всего лишь подняться в воздух, а потом камнем упасть оттуда. В мозгу безошибочно сработал вычислитель, траектория полета изменилась, и я всей массой рухнул прямо на инвалидную коляску. Ничего не успев сообразить, ассонирийцы полетели на пол. При ударе от тела Ниденса отсоединились все шланги и проволоки, раскололись вдребезги механизмы гальванизации. Жоль дернулся, потом вытянулся, выпростав наружу ноги.
Я поднялся. Большая Машина тоже умирала. От нее исходили волны горячего воздуха. Она на глазах рассыпалась в пыль. И каждая пылинка ее тоже распадалась. Мне хотелось верить, что ее последним чувством было облегчение.
Я должен был умереть через несколько секунд или минут. Я не знал, когда именно это случится. Программа пришла в действие. Я уже чувствовал, вернее, мне казалось, что я чувствую, как во мне рвутся связи, распадаются коренные структуры, словно облитое кислотой полотно.
И тут я вспомнил о том первом следе — следе крови и гари. Я нащупал его и, пройдя в дальний конец зала, наткнулся на какую-то каморку, вышиб дверь плечом. На рваном матрасе там лежал умирающий человек, так же, как и Ниденс, подсоединенный к капельнице и кардиостимулятору. Еще один изуродованный обломок. Он был на грани сознания, хотя очень сильно обгорел.
Я проник в его память и прочитал, что это какой-то непрерывный генерал. Он летел вместе с десантниками на поиск убийц. «Праведники» подобрали его на месте падения кабин и окольными путями доставили в храм. И здесь гальванизировали умирающее тело, пытаясь выжать информацию.
Генерал увидел меня, и у него в голове забрезжила одна-единственная мысль: «На воздух… На воздух…»
— Ты сразу же умрешь, если отсоединишься от питания, — послал я телепатему.
— Вот и хорошо. Надышусь напоследок, — так же мысленно ответил генерал. Говорить у него не было сил. — А конец… Будет лучше для всех.
Я молчал. Было странно увидеть один за другим столь непохожие человеческие финалы. Словно судьба одарила меня перед смертью откровением.