Преследование

Бедная Линда. Достаточно было взглянуть на старика, чтобы безошибочно предугадать ответ. Глаза его сверкали блеском безумного азарта. Голдинг действительно был охотником, только охотился он за нашими душами. Страдания жертвы доставляли старику неизъяснимое наслаждение, и чем большую жажду жизни ощущал человек, тем острее чувствовал Голдинг свое опьяняющее, сверхпреступное право отнять эту жизнь. 
Голос его оставался все таким же умиротворяюще ровным, как у проповедника: 
- Я не сделаю тебя рабыней, Пантера. На острове хватает прислуги. Я не сделаю тебя и наложницей. В сущности, что есть обладание женщиной? Как ни назови - грехом ли, наслаждением ли,- они доступны миллионам. То же, что произойдет с вами, в силах проделать лишь я один. Я отобрал зерна, взрастил плоды, и теперь не найдется силы, которая помешала бы мне их проглотить. А мои ребятки присмотрят, чтобы вы не смошенничали и не отправились к праотцам раньше намеченного срока. Однажды они проявили беспечность и лишили меня прекрасного экземпляра Дикой Серны... 
- Мистер Голдинг, позвольте мне присутствовать на завтрашней охоте, неожиданно для самого себя перебил я старика, повинуясь некоему, еще смутно зреющему в сознании замыслу. 
Во взгляде Голдинга вспыхнула подозрительность: 
- Зачем тебе это, Гепард? 
- Хочу поглядеть, как вы станете выслеживать Буйвола, - произнес я как можно равнодушнее, - возможно, мне удастся учесть его оплошности и подольше поводить вас за нос. Чем хитроумнее дичь, тем увлекательней охота, не так ли? 
Голдинг отозвался не сразу. И когда заговорил, подозрительность не погасла в его глазах: 
- Браво, Гепард. Кажется, я тебя недооценил. Ты примешь участие в охоте. Но учти, если ты что-то задумал... - Глаза старика сузились. 
- Значит, меня вы ухлопаете завтра? - вдруг спросил Буйвол, хитровато прищурившись.- А если нет? 
Вопрос прозвучал неожиданно, и в первый момент Голдинг даже не нашелся, что ответить. Когда же он переварил сказанное уголовником, то расхохотался. 
- Если я не выслежу тебя завтра, дурья твоя башка,- выговорил он сквозь смех, - то отпущу на все четыре стороны. 
Буйвол кивнул, усмехнувшись каким-то своим мыслям. 
...Всю ночь я не смог сомкнуть глаз. 
Линда тихо плакала в своем углу. Буйвол приканчивал содержимое бара. Его увели еще затемно. 
Сразу после завтрака охранники втолкнули меня в машину. Открытый вездеход с Голдингом и его телохранителями следовал впереди. Вскоре машины приблизились к саванне и остановились. 
Голдинг вышел, разминая затекшие кисти рук, и, увидев старика вблизи, я поразился тому, как он одет. 
Мундир черного цвета, фуражка с высокой тульей и эмблемой в виде черепа, Железный крест у нагрудного кармана. На переброшенном через плечо ремешке поблескивал автомат времен второй мировой войны, впрочем, казавшийся совершенно новым. 
- Хайль! - лениво протянул он, перехватив мой взгляд. - Вас удивляет эта амуниция, господин смертник? Ничего не поделаешь, я к ней привык более сорока лет назад, когда служил в одном из концентрационных лагерей в центре Европы. В то блаженное время,- нотки мечтательности появились в его голосе,- жизнь имела свой цвет, вкус, запах, не то, что теперь. Сколько людей мы тогда убили!.. Десятки корчились в газенвагенах, сотни падали под пулями, тысячи пылали в печи. В той легкости, с которой мы превращали тысячи мужчин, женщин, детей в груды трупов и пепла, было известное кощунство... 
Джек Кроу умолк, рассеянно отхлебнул давно остывший кофе, затем заговорил снова: 
- Когда Голдинг произнес эту фразу, мне показалось, что сейчас, наконец, из его уст вырвутся слова элементарной жалости, сострадания. Но старик подразумевал нечто иное. 
- Разве не кощунство,- продолжал он,- превращать высокое искусство казни в ремесло, в монотонные будни? Немыслимое дело заглянуть в глаза каждому из тех тысяч, которые бесконечной вереницей тянулись в крематорий. А мне хотелось непременно заглянуть в глаза каждому. Чтобы увидеть, как трепещет в них умирающая душа. Чтобы ощутить высшую власть - власть лишить жизни. О, я до сих пор помню этот восхитительный свет смерти в глазах обреченных! - воскликнул старик.- Иногда я выбирал из очереди в чистилище (так мы именовали печь) одного или двух, отводил в сторону и объяснял, что они попали в лагерь по ошибке, что сейчас им выдадут вещи и отпустят. Их действительно отправляли в канцелярию, вручали документы, одежду. А когда они приходили в себя после радостного шока и готовы были целовать мне сапоги, я подводил их не к воротам, а к той же очереди в никуда. Разве можно забыть, какие у них были глаза. 
- Палач! - вырвалось у меня. 
Он лишь рассмеялся, коротко и беззлобно, словно услыхав на диво безыскусный комплимент. 
- Палач, - произнес назидательно,- профессия ничем не хуже остальных. Уже много веков тому без нее нельзя было обойтись. И тогда, свыше сорока лет назад, тоже. Любая профессия рождает какие-то вкусы, привязанности. Я привык убивать. "Каждому - свое" - было написано на воротах лагеря. "Каждому - свое" - начертано у входа в мою резиденцию. 
- Это прошлое, Голдинг, прошлое! - крикнул я.- И оно не вернется, как бы вы за него не цеплялись. 
- Я такой же Голдинг, как ты Гепард! - На этот раз обычная невозмутимость изменила старику, его слова зазвучали резко, как удары хлыста.- Я купил новое имя, и у меня хватит денег, чтобы купить прошлое, по крайней мере для себя. Прошлое будет жить, покуда такие, как я, запомни, покуда мы в состоянии оплатить свои давние и новые грехи. 
Однако, - Голдинг взглянул на часы,- я заболтался с тобой, пора уже прикончить этого болвана. 
Он поднес бинокль к глазам и осмотрел горизонт. 
- Странно, - пробормотал старик, - Буйвола нигде не видно. 
- Он должен быть где-то здесь, - сказал кто-то из телохранителей. - Мы проследили, чтобы Буйвол углубился в саванну. 
- Не забывайте, Отто, этот парень бежал из двух тюрем, - напомнил Голдинг. - Хитрый дока. Давайте проедем по его следу. 
Отпечатки рифленых подошв на твердом, слежавшемся песке вели к небольшому, поросшему осокой озерцу и тут обрывались. 
- Он где-то поблизости. 
- Нет, собаки ведут себя слишком спокойно,- возразил Голдинг.- Хотя... 
Он вскинул автомат и дал короткую очередь, скосив пулями высокие стебли. Через мгновение поверхность озерца вновь стала спокойной. 
Запел мелодично зуммер телефона в вездеходе. Голдингу подали трубку, некоторое время он молча слушал, лицо старика заметно темнело. 
- Доставьте его сюда, - коротко бросил он,- пусть Отто полюбуется. 
Голдинг вышел из машины, присел у колеса, поставив автомат между коленями. Закурил сигару, нервно выпуская изо рта клубы дыма. 
Побледневший Отто не сразу решился обеспокоить его вопросом: 
- Что случилось, босс? 
- Только то, что ты - идиот,- раздраженно ответил старик,- и лишил меня на сегодня охоты. Этот Буйвол обвел вас вокруг пальца. Он дошел до озера, а потом по своим же следам вернулся обратно и пробрался к пирсу. Если бы уголовник знал, что у дежурных снайперов пристрелян каждый метр пространства вокруг острова, то нашел бы способ бежать... 
Через несколько минут к озеру доставили тело Буйвола. Пуля снайпера вошла в затылок, и на развороченное лицо уголовника невозможно было смотреть. 
- Что с ним делать? - упавшим голосом спросил Отто. 
- То же, что и с остальными,- буркнул Голдинг, бросая косой взгляд в мою сторону,- когда вдоволь насмотришься на результаты своей глупости, зашьешь его в брезент и выбросишь в океан. Надеюсь, у тебя хватит ума не дать Гепарду сыграть со мной подобную шутку. 
Вездеход с Голдингом укатил. 
Джек Кроу прервал свой рассказ и прислушался. 
- Что с вами? - спросил Дэвис. 
- Там, за дверью, какой-то шум, - прошептал гость. 
- Это сосед, - объяснил журналист.- Он в это время всегда возвращается домой. У вас плохо с нервами, Кроу.