Голова (Империя - 3)

- По твоей вине, отец. 
Ожесточившееся лицо и нерешительно-протестующий тон разжалобили отца. 
- Мы ведь друг другу нужны, - сказал он с ласковой строгостью. 
- На что? Чтобы ты оскорблял меня в самом дорогом? - еще жестче ответил сын и при этом чувствовал: так и надо себя вести. 
- Мы люди воспитанные, мы еще поймем друг друга. 
- Может статься, никогда, - оборвал сын, только чтобы отделаться. 
Отец жестом предостерег уходящего сына. 
- За последствия отвечаешь ты один. Я стою на своем. 
Но на самом деле ему пришлось сесть, у него подогнулись колени; с мукой на лице смотрел он, как сын, допятившись до двери, круто повернулся и исчез. 
Он пошел через дорогу. "Княгиня у своего поверенного", - сказали ему. Но и оттуда она уже ушла. Куда? Дальше был порт, длинные кривые переулки, грохот ломовых телег. Что ей могло понадобиться среди грузчиков, торговых служащих, шатающихся вереницами пьяных матросов? И все-таки она шла в этой толпе, как будто так ей и полагалось. Он сперва не узнал ее, настолько непринужденно, покачивающейся, но уверенной походкой несла она свое большое тело, настолько явно на месте были здесь ее смелые жесты и краски. Недаром она не вызывала ни удивления, ни недоверия. Мужчины оглядывались на красивую самку, при этом лица их от вожделения становились либо раболепными, либо наглыми; женщины иногда бросали ей вслед ругательства. Все это, однако, не означало: как ты здесь очутилась? - а только: ты здесь лучше всех. Навстречу шли двое. 
- Она из "Голубого ангела", - сказали они и обернулись, потому что кто-то поздоровался с ней. 
Терра был пунцового цвета и заикался, здороваясь с ней; он рассыпался в пространных комплиментах, говорил он резким тоном, стараясь выиграть время, чтобы подавить боль. "Она принадлежит всем на свете, разве это не ясно? Она обещает себя всякому, бросает вызов всякому. Нет никого, кто не видел бы ее нагой. Я вечно буду страдать из-за нее". 
Он плел что-то о ее походке в толпе и при этом сознавал: "Ее лицо на все способно. Сейчас оно выражает только недовольство тем, что я увидел ее здесь. Но нет такого дерзания, на счастие или на погибель, какого бы я не мог ожидать от ее рта, от ее лба. Голос у нее божественный, в нем нет таких противоречий". 
- Вы были у меня? - спросила она только. 
- Почему вы так решили? 
- Ведь мы условились. Я вспомнила об этом, увидев вас. - На его возмущенный взгляд она ответила: - Что с вами?.. Ах да, колье! Спасибо, я нашла его на столе, оно мне понравилось. 
- Так дальше невозможно, - хрипло выдавил он. - Я жизнь свою ставлю на карту ради вас, я решил бежать с вами. А вы каждый раз делаете вид, будто ничего не случилось. 
"Какая тоска, - думала она, - и еще тут, на виду. Шпионы князя шныряют повсюду, он может прекратить выдачу денег". 
- Дитя! - сказала она звонко. - Когда вы станете взрослым мужчиной и настоящим джентльменом, вы сами будете заботиться о репутации женщин. 
- Да ведь вы завтра же можете быть моей, - простонал он умоляюще. 
- И на этом прикажете мне успокоиться? Обижайтесь, если хотите, но далеко ли вы меня увезете? 
Подразумевалось: при ваших средствах. Он не понял и стал страстно уверять, что любви его хватит, чтобы увезти ее на край света. 
- А как мне отвечать за это перед вашими родителями? - спросила она. К тому же у вас есть сестра. - Она рассмеялась обычным своим звонким и равнодушным смехом. - Вы знаете, ваша сестра похожа на меня! 
Он не нашел ответа от радости и испуга. 
- Легка на помине... - сказала она, глядя на противоположный тротуар. 
Что такое? Леа? И с Мангольфом? Они как раз скрылись за вереницей подвод. 
- Красивый мальчик, - заметила она. 
- Это мой друг, - сказал Терра. Она рассмеялась в ответ. Почему? Он нахмурил брови. - Они гуляют. 
- Как мы, - отозвалась она, все еще смеясь. 
- Дождь идет. Надо где-нибудь укрыться, - предложил он и шагнул к дверям первого попавшегося кабака. Но она осталась снаружи и смотрела вслед тем двум, когда они вынырнули из-за подвод. 
- Ваша сестра собирается на сцену? Правильно делает, ее место там. Хорошо сложена и не сухощава. 
- Пойдем дальше! 
- Нет. Дождь идет. 
Ему пришлось последовать за ней в залу кабака. Здесь было пусто, свеже-вымыто и пахло бедным людом. Он думал, хмуря брови: "Как мы попали сюда? И что это за тон о моей сестре?" 
Она сидела за столом и невозмутимо наблюдала, как он пересаживается с места на место. Потом сказала: 
- Клаудиус, чем вы недовольны? Сестра тоже женщина. 
Прекрасный голос не мог утешить, он не был гибок. Но прозрачные пальцы, с которых она сняла перчатку, протянулись к нему через стол. Он схватил их, схватил всю руку. 
- Такая же женщина, как ты! Говори о ней по-дружески, это для нее честь. Будь ей другом, раз ты моя жена. Пойдем со мной! 
- Смешно, я стара для тебя. 
- Завтра жизнь только начнется для нас обоих. 
- Ты представляешь себе жизнь совсем простой. 
- Я ее представляю себе с твоим лицом и твоим телом. 
- А я с твоим не могу себе ее представить. 
- Ты должна. Я так хочу. 
- Тут мне никто еще не смел приказывать. 
- Ты слишком далеко зашла со мной. Я не любовник твой, но я нечто большее. Изгнанница, которая запуталась в судебных тяжбах и не имеет права встречаться с мужчинами, потому что за ней следят, женщина, которая может потерпеть крах как в материальном, так и в моральном и общественном смысле, прежде чем дела ее поправятся, - эта женщина бросилась мне на шею, тронутая моим горячим участием. Так надо же, наконец, сделать из этого выводы! 
Она задумчиво оглядела его коренастую фигуру, неуклюжие пальцы, которые то разжимались, то вновь сплетались, кривившееся от злобы лицо. Взгляд ее потеплел. 
Неожиданно она спросила: 
- Скажите, милый друг, разве колье было необходимо? 
Он взглянул на нее, желая убедиться, правда ли, что она заботится о нем. Потом стремительно припал губами к ее руке и простонал: 
- Мадлон! 
Она рассеянно погладила его по голове, засмеялась и принялась рассказывать о другом колье; то было очень дорогое, на него часть денег дал ее прежний муж, банкир, а остальное выплатил князь, каждый без ведома другого. Каждый был в восторге от своего дешевого и ценного подарка; к несчастью, они рассказали о нем друг другу и потом оба пожалели. Это, кстати, и положило начало ее теперешним затруднениям. Князь навсегда потерял к ней доверие.