Диана (Богини, или Три романа герцогини Асси - 1)
- Потому что он нуждается в духовенстве.
- Такой лицемер! - воскликнул Фили. - Он заодно с ие-зу-итами.
- Ваше высочество, позвольте, - нежным голосом сказал Перкосини. Спрашивается, насколько важным следует считать этого господина. Несомненно, его легко было бы успокоить небольшим количеством денег.
- В этом я сомневаюсь, - сказала герцогиня.
- Деньгами! - возмущенно крикнул Тинтинович. - Палкой!
- Палкой, хотели вы сказать, барон! - крикнул Палиоюлаи.
Их супруги сладко спросили:
- Ведь вы его уже раз поколотили? Если его высочество хочет этого, сделайте это еще раз. Не правда ли, Евгений! Не правда ли, Максим?
- Ах, это вы тогда совершили экзекуцию! - сказала герцогиня. - Скажите, пожалуйста, господа, нет ли рядом с домом доктора Павица аптеки, где можно получить перевязочный материал? Я спрашиваю так, между прочим.
Оба растерянно вытаращили белки глаз, разинули рты и показали свои челюсти, точно два больших, темных щелкунчика. Герцогиня с досадой размышляла: "Чего ради я волнуюсь из-за этого Павица? Но глупость всех этих людей заставляет меня принять его сторону". После неловкой паузы принцесса тягуче заговорила:
- Нет, я считаю невозможным устранять все жалобы с помощью палки. Но они должны быть устранены В ближайшем будущем я думаю открыть народную столовую. Я уже отдала барону Перкосини относящиеся к этому распоряжения.
Камергер поклонился.
- В следующую среду опять начинаются наши вязальные вечера у Dames du Sacre Coeur. В субботу очередь за молодыми девушками. Прошу помнить это, mesdames. Народ получит суп и шерстяные куртки, это мое твердое решение. Затем, духовная пища. Мы теперь, конечно, католики...
- Конечно, - громогласно подтвердил фон Гиннерих.
- Тем не менее я думаю, что мы можем основать библейский кружок. Вы усердно ходите с подписными листами в пользу церкви Примирения во имя Фридерики, messieurs Палиоюлаи и Тинтинович. Не забывайте барона Рущука; эти евреи умеют давать.
Будущие крупье закатили белки глаз к небу.
- А празднества? - спросила принцесса Фатма, неожиданно появляясь близ освещенного стола.
- Где же благотворительные празднества, дорогая Фридерика? Какой-нибудь базар, рождественские ясли - ведь вы это так называете, не правда ли? Беата Шнакен будет продавать куклы; она восхитительно одевает кукол. У меня будет турецкая кондитерская. Mesdames Палиоюлаи и Тинтинович...
- И бал! - попросила madame Тинтинович.
Фатма огорчилась.
- О, нет, бала не надо!
Она беспомощно заковыляла на своих коротких ногах к Фридерике Шведской и неуклюже бросилась ей на шею.
- Милая, пожалуйста, не надо бала!
Принцесса успокоила ее.
- Дорогая, я тоже против танцев. Я даже хочу побудить директора полиции закрывать кабачки в девять часов вечера. Затем я думаю подействовать на женщин, чтобы они перестали ездить на велосипедах, а вместо этого варили варенье, что я нахожу более нравственным. Вообще безнравственность должна прекратиться. Вот, кажется, и все. Или я что-нибудь забыла?
Никто не собирался что-либо добавлять.
- Как хорошо, дорогая герцогиня, что вы навели меня сегодня на это. Социальный вопрос должен, наконец, перестать существовать, - закончила принцесса, заметно раздраженная.
Супруга турецкого посланника шумно ударила себя в пышную грудь, и на лице ее выразилось удивление.
- Я не понимаю, чего вы так хлопочете. Вы слишком неопытны. Послушайте, что сделал мой муж, когда был пашой в Малой Азии. Христиане пришли с полей, с ними были и правоверные, и всем им было нечего есть, и они были страшно раздражены. Мой муж велел сказать им, что у него есть много муки, и чтобы они пришли во двор замка. Они пришли, и как только они очутились между высокими стенами, мой муж велел запереть ворота, и...
Фатма прервала себя смехом. Она щебетала как ребенок.
- ...и их всех вырезали. Ха-ха! Вырезали. - О! О! - вырвалось у дам Палиоюлаи и Тинтинович, и в их вздохах смешивались ужас и желание.
- Они толкались и кричали, как свиньи на тесной телеге мясника, когда их стаскивают одну за другой.
Принцесса снисходительно улыбнулась.
- Нет, моя милая Фатма, у нас это вызвало бы слишком много шуму.
Фон Гиннерих шумно переступил с ноги на ногу.
- К сожалению! - вдруг крикнул он, побагровев. Анекдот гаремной дамы воодушевил прусского майора.
- Мы остаемся при супах и шерстяных куртках, - решила Фридерика Шведская.
- Не правда ли, моя милая герцогиня Асси, вы возьмете на себя почетное председательство в каком-нибудь из моих благотворительных учреждений? Ведь вы тоже интересуетесь разрешением социального вопроса.
- Ваше высочество, я еще никогда не думала об этом. Возможно, что когда-нибудь мне вздумается.
Со всех сторон посыпались изумленные вопросы.
- Но почему же тогда ваша светлость интересуетесь Павицом?
- Почему вы были у морлаков?
- Уже два раза?
- Потому что я скучала, - объяснила герцогиня. - Тогда я вспомнила о народе. Народ - это самое странное, что я знала в жизни. Всегда, когда я встречалась с ним, он был для меня загадкой. Он приходит в ярость из-за вещей, которые должны были бы быть для него совершенно безразличными, и верит в вещи, которые только помешанный может считать истинными. Если ему бросить кость, как собаке, - а в чем, в сущности разница? - он ее, правда, будет грызть, но не станет вилять хвостом. Ах, это всегда больше всего возбуждало мое любопытство. Поэтому я не верю и в то, что супами и шерстяными куртками все будет улажено...
- В этом, ваша светлость, вы заблуждаетесь, - высокомерно сказала принцесса. - В этом вы решительно заблуждаетесь.
Герцогиня продолжала:
- Император Наполеон очень заботился о своем народе. Париж процветал и становился все жирнее. Я не думаю, чтобы там было много людей без супа и шерстяных курток.
Кто-то простонал:
- Ах, Париж!
- Тем не менее, народ с неистовством бросился в эту излишнюю и неразумную войну. Во время наших путешествий меня поражало многое, но больше всего черная толпа и среди нее, в желтом свете газовых фонарей, бледные, потные лица, кричащие: "В Берлин!"
- Ах, Париж!
- Ваша светлость, вы присутствовали при всем этом до самого конца. Вы, наверное, можете сказать нам: где Аделаида Трубецкая?