Записки уцелевшего (Часть 2)
Каким путем только он один уцелел из всего чекистского руководства строительства канала, не знаю, позднее он занимал должность и. о. зам. нач. строительства Куйбышевского гидроузла, какими аархипелагами правил во время войны и после войны - не знаю.
Документальный фильм "Власть Соловецкая" по силе впечатления могу сравнить с кинокартиной "Покаяние". В фильме показывается бывший видный чекист, который начал свою карьеру с убийства отца-священника, фамилия нарочно не упоминается. Ковыляет, прихрамывая, по московской улице старикашка с авоськой, а на груди у него шесть рядов орденских планок.
- Да ведь это тот палач, который убил мужа моей сестры Георгия Осоргина!
БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
1.
До покупки знаменитого Архангельского село Котово было родовым имением князей Юсуповых. Когда мы там поселились, от усадьбы сохранились лишь несколько вековых лип и остатки каменного фундамента от господского дома. И стояла церковь с одним куполом, XVII века, с надгробиями Юсуповых внутри. Не знаю, уцелело ли сейчас хотя бы несколько лип, а церковь превращена в гараж и до того обезображена, что никто и не догадывается, где тут подлинная старина, где недавние пристройки и перестройки. Ни в одном нынешнем краеведческом справочнике Котово не упоминается...
В первое время мы никак не могли привыкнуть к жизни на новом месте. Вместо электричества - керосин, за водой - к колодцу, поездки в Москву потеря нескольких часов, и поезда ходили редко. Жили мы в тесноте, а все же Владимир по всем стенам развесил портреты предков. Для его рабочего стола место нашлось, а нам, остальным, приходилось заниматься за обеденным столом. Дедушку отправили в Сергиев посад и там сняли для него комнату рядом с домом, где жили с семьей дядя Владимир и тетя Эли Трубецкие: он ходил к ним обедать.
Осложнила нашу жизнь только что введенная тогда карточная система. Рабочим полагалось столько-то хлеба, служащим - меньше, иждивенцам - еще меньше, сколько именно - не помню; лишенцам карточек вообще не давали, живите, как хотите.
Карточки были введены еще до нашего изгнания с Еропкинского. Там выручали две семьи рабочих из соседних квартир. Мы их мало знали, да и согласно Карлу Марксу они должны были нас ненавидеть. Ан нет - относились с трогательным сочувствием, ежедневно уделяли по буханке черного хлеба и сколько-то белого.
Переехали мы в Котово и остались без хлеба, без круп, без жиров.
Как ни покажется неправдоподобным, выручали нас собаки. Тогда смельчаки из крестьян, жившие недалеко от государственных границ, спасаясь от колхозов, убегали в капиталистические страны, наши рубежи, видимо, не шибко охранялись.
Власти выкинули лозунг "Граница на замке!". Но нынешних электротехнических способов не изобрели, да колючую проволоку невозможно было протянуть по всем тысячам километров. Решили, собаки выручат - черные с желтыми подпалинами, с отрезанными хвостами и ушами, рослые и сильные доберманы-пинчеры. Пусть сознательные граждане их разводят, а за это выдавать собачьим хозяевам специальные карточки на продукты. Желающих нашлось много, хотя мороки с псами оказалось достаточно: их требовалось и гулять выводить, и ежедневно на три часа отправляться с ними на дрессировку. Обманутые псы не могли пожаловаться, что немалое количество продуктов, предназначенных им, и в первую очередь конина, поглощалась людьми. Три или четыре нам знакомые семьи завели собак, но кониной брезговали и отдавали мясо нам. А мы его поедали с удовольствием.
Одним из многочисленных кавалеров сестры Маши был Николай Дмитриевич Кучин, изящный, томный. Он изредка приезжал к нам в Котово, вел остроумные беседы с братом Владимиром, а Машу стремился пленить тоненькими беленькими книжечками - стихами Гумилева берлинского издания, давал ей одну книжечку, через некоторое время обменивал на другую, на третью. Откуда он их доставал - не знаю. И еще Кучин привозил нам пакеты с кониной, полученной его родственниками на собачьи карточки. Такой кавалер - и Гумилев, и конина - казался нам весьма желанным. А потом он перестал к нам ездить. Мы узнали, что его посадили. За что? Не за распространение ли стихов Гумилева? Несколько лет спустя я его встретил освобожденным из заключения на строительстве канала Москва - Волга. Разговорились, вспоминали юные годы... Потом, уже много лет спустя после войны, я его увидел стариком, больным и одиноким...
Вышло разъяснение властей, что малолетние дети лишенцев могут получать карточки. И тогда на одиннадцать членов нашей семьи выдали пять иждивенческих, продовольственных и хлебных, карточек - на моих младших сестер Машу и Катю и на трех детей брата Владимира.
Сразу резко подорожали продукты на рынке, а в газетах начали появляться статьи, что рынок - это мелкобуржуазная отрыжка и проявление частной собственности, никак не соответствующее социалистическому строю. Рынки закрыть и частную торговлю запретить!
Промтовары в магазинах разом исчезли. Куда девались изделия текстильных фабрик - не знаю. Рассказывали такой анекдот. Будто явились к Михаилу Ивановичу Калинину как к председателю ЦИКа крестьяне-ходоки с жалобой, что никаких материй и готового платья купить нельзя. Михаил Иванович в утешение им сказал, что в Африке негры вовсе голые ходят. На что крестьяне ему ответили:
- Ну, значит, социализм там уже лет пятьдесят как введен.
И еще анекдот - о пропаже продовольствия: "Пропала в нашей стране буква "м" - муки нет, мяса нет, масла нет, молока нет, макарон нет, остался лишь нарком торговли Микоян, да и тот..." Анекдот обрываю, уж очень неприличная концовка.
Домработницу Катю отпустили на все четыре стороны. С малыми детками Владимира она расставалась со слезами, успела их полюбить. Стали мы жить одной семьей, питаться вместе, готовила моя мать, в ее отсутствие жена Владимира - Елена, заработанные деньги складывали вместе. Для отца нашлось занятие - нянчиться с внуками; он их очень любил.
2.
Брат Владимир внешне держался бодро, острил как и прежде, но я догадывался, что он переживал передряги нашей семьи как бы не болезненнее всех нас, однако скрывал свои чувства. Именно по нему лишенство ударило особенно сильно.
Зарабатывал он хорошо, в издательствах его ценили. А тут началось. На первых порах зав. редакцией журнала "Всемирный следопыт" Владимир Алексеевич Попов скрывал от Владимира о тех подкопах, какие подводились под лучшего художника журнала. Из шести первых номеров 1929 года четыре обложки создал Владимир. Осенью новый редактор "Следопыта" Яковлев запретил давать ему заказы.
Был Яковлев коммунистом из типографских рабочих, в издательском деле ничего не смыслил, но зато был классово сознателен. Узнав, что в журнале кормится лишенец и князь, он приказал его изгнать. Попов пытался возражать, говорил, что Владимир самый талантливый художник журнала, работает в нем давно. Попов не только ценил Владимира за талант, но просто его любил и тяжело переживал его изгнание.
Художники - приятели Владимира - решили его выручать: заказы будут брать они, Владимир их исполнять, подписывать рисунки и деньги получать тоже они, а заработанные передавать ему. Раза три такие комбинации прошли, но уж очень характерна была манера Владимира, и "обман" открылся.
Дядя Владимир Трубецкой, иначе писатель В. Ветов, еще печатался в "Следопыте". Осенью 1929 года был там опубликован его последний и, надо сказать, самый талантливый рассказ из серии "Необычайные приключения Боченкина и Хвоща" - "Чернопегая в румянах". На этом рассказе его литературная деятельность в журнале оборвалась.
Был изгнан из "Следопыта" и я. Меня заменил другой чертежник. Однажды я еще раз побывал в редакции. Попову для очерков о полярных исследователях давно требовалась хорошая карта острова Врангеля. В свое время я ее пытался разыскать, но даже в Ленинской библиотеке не смог найти. А тут пришла очередная бандероль от дяди Александра Владимировича из США, и в одном из номеров американского журнала оказалась подробная карта острова. Откуда пронырливые американские журналисты такую раздобыли - не знаю. По совету Владимира я изготовил ее копию со всеми названиями на русском языке и понес Попову. А тогда редакция переехала с Кузнецкого моста в Зарядье.